Больше не промахнусь! - Легардинье Жиль. Страница 7

Я же говорила, со мной не все в порядке… Сценариев в моей голове хватит на десяток жестоких убийств.

Но в конце концов, когда, лежа в постели в чужой и тихой квартире, я завернулась в одеяло, вцепившись в него, как ребенок, который впервые ночует не дома, тоска набросилась на меня и победила, приговорив к вечным страданиям. Я совершила двойное преступление: я любила и доверяла.

Подростком я любила ночевать у подруг. Мы делали все то же самое, что и с Эмили: говорили о жизни, обсуждали парней, смеялись, ели что придется и засыпали, когда уже не оставалось сил продолжать. Но сегодня вечером все было иначе. Я была измотана, но не могла заснуть. Мне было плохо. И страшно. Как будто меня больше нет. Надеюсь, что переселение душ не выдумка, потому что эту жизнь я профукала, а ведь есть столько прекрасных вещей, которых мне так и не довелось узнать. Что ж, тем хуже. Значит, мне не повезло. Поздно что-то менять. Теперь я знаю слишком много, чтобы просто верить. Больше никаких иллюзий. Буду жить дальше, лишившись единственного сокровища – любви. Любовь – это мошенничество! Ловушка с приманкой из иллюзий. А я – как мотылек, летевший на свет лампы, – обожгла себе крылья. Теперь-то я очень хорошо понимаю женщин, пострадавших от любви. Понимаю, что им пришлось испытать. Теперь я одна из них. Я с ними. Но ведь я хотела провести остаток жизни вовсе не с ними, а с мужчиной.

Наверное, если бы мне встретился хороший парень, я верила бы в любовь до конца своих дней. Но теперь это невозможно. Я увидела изнанку праздничных декораций. Я знаю, что скрывается за словами, которыми мужчины осыпают нас, чтобы соблазнить. Это всего лишь приманка. Мы живем в разных мирах: у них общая граница, но и только. Мужчины устанавливают правила, заставляют нас выполнять разные трюки, размахивая перед носом обещаниями, используя против нас наши ожидания, наши мечты. Это просто возмутительно. И все это ради того, чтобы продолжить род. Но зачем?! Теперь-то я знаю. Санта-Клаус, Зубная фея, любовь и лепреконы с горшочками, полными золота, – всего этого просто не существует! Это так же верно, как то, что в автомастерской одинокую женщину обязательно обманут, уверяя, что ее машина взорвется, если она немедленно не заменит в ней все, что только можно. И как после этого жить с легким сердцем? Нельзя ни жить, ни спать. Нужно найти того, кто виноват. И я отлично знаю, кто ответит за все в моей личной и очень грустной истории. Я знаю, где он живет.

– Каролина, прости меня! Я не могла перезвонить раньше. У меня сегодня две важные встречи, а через десять минут начинается собрание, от которого я не жду ничего хорошего. Как твои дела? Как дети? Как Оливье?

– У нас все в порядке, спасибо! Ты ведь приедешь к нам через две недели, как договаривались?

– Конечно! Я очень хочу вас всех увидеть.

– Отлично! Отметим вместе хорошие новости. Вот послушай: помнишь Веронику? Мою институтскую подругу, она еще стала директором косметической фирмы?

– Она была, когда мы праздновали твои сорок лет? Ноги от ушей и глаза синие, как вода в унитазе, если вовремя заменить таблетку?

– Если тебе когда-нибудь придется обсуждать с ней цвет ее глаз, сделай одолжение, придумай что-нибудь другое, ведь у тебя теперь есть повод ее поблагодарить. Она улетает на целый год в США и оставляет тебе свою квартиру. И не где-нибудь, а на улице Виктора Гюго.

– Это же квартал для богачей! У меня нет денег, чтобы снимать там жилье!

– А вот и самая хорошая новость: Вероника не собирается брать с тебя деньги. Ты будешь присматривать за квартирой, поливать цветы – и все. А после возвращения она собирается делать там ремонт.

– Она что, несметно богата или у нее приступ щедрости?

– И то и другое, я думаю. Мы с ней в очень хороших отношениях, я рассказала ей о том, как этот подлец Хьюго с тобой поступил…

Я не могу выдавить ни слова, и Каролина продолжает:

– Ее все это совершенно не напрягает, фирма оплачивает ей перелет и вообще все расходы, а у тебя будет целый год передышки. Так что это всех устраивает. Ну, что скажешь?

Просто не могу поверить. И бормочу:

– Действительно, отличные новости. Если, конечно, это правда.

– Разумеется, правда. Хватит все видеть в черном цвете! В жизни случается не только плохое. И позвони ей, чтобы поблагодарить.

– Обязательно позвоню! Спасибо, Каро. Ты мой настоящий ангел-хранитель.

– Я тут ни при чем. Удачи тебе с твоим собранием.

И она вешает трубку. Я стою как оглушенная посреди кабинета, все еще прижимая телефон к уху. Эмили заглядывает в дверь.

– Поторопись, все уже в конференц-зале, а Дебле хочет сначала с тобой поговорить…

Я поднимаю на нее глаза.

– У меня есть где жить! Можешь поверить?

– О, класс! А теперь шевелись, потом расскажешь!

Все в сборе. Даже Петуле разрешили покинуть ее стойку у входа. Телефон снова будет звонить в пустоте, но на этот раз мы будем знать почему. Флоранс, наш бухгалтер, выглядит спокойной, это хороший знак. Обычно она первой узнает все новости о финансах предприятия. Клара, последняя, кого приняли на работу с бессрочным контрактом, с безумной скоростью нажимает кнопки на телефоне. Наверняка торчит на одном из этих дурацких сайтов, чтобы за бешеные деньги узнать, не изменяет ли ей бойфренд или в каком возрасте у нее появится первый ребенок. Она тратит на этих мошенников немалую часть своей зарплаты. Вот, кстати, еще одно прекрасное изобретение мужчин, эксплуатирующих страхи и надежды доверчивых женщин!

О, а вот это хорошо: трое отщепенцев из контроля качества тоже здесь. Сидят в стороне. Дебле и Нотело тихо переговариваются, как заговорщики. Дебле делает знак, чтобы я подошла. В руках у него толстая папка, но не та загадочная синяя.

– Мари, будьте лапочкой, раздайте это всем и ручки тоже.

Он протягивает мне пачку листков, а Нотело – пакет с ручками. Дебле добавляет:

– Пока они будут со всем этим разбираться, вы прочитаете вслух вот это пояснение. Старайтесь читать четко, чтобы все вас поняли. Тут разобран каждый пункт. Потом я скажу несколько слов, и мы соберем подписанные документы.

Нотело кивает в такт словам директора. Когда я вижу, как он качает головой, сразу вспоминаю собачку, которая стояла у заднего стекла в маминой машине. И как после этого относиться к нему всерьез? Дебле подталкивает меня к моим коллегам и тихо говорит:

– Ваш выход. Вы лапочка, и я уверен, что у вас все прекрасно получится.

Если он еще хоть раз назовет меня лапочкой, душечкой или дорогушей, я швырну ему документы в лицо.

Все передают друг другу листки, каждый берет себе один скрепленный экземпляр, а остальное передает дальше. Я заметила, что Патрис стянул из пакета лишнюю ручку. Лионель из дизайн-студии сидит рядом со стажером. Петула крутит руками, чтобы размять запястья. Валери уставилась на потолок. Все, кроме нее, уже открыли сброшюрованные материалы и спрашивают себя, почему вдруг сегодня на повестке дня поправки к нашим договорам. В зале царит атмосфера недоумения и растерянности.

Все получили материалы и перешептываются, а я пробежала глазами листок, который дал мне Дебле. Если я правильно поняла, речь идет о том, что отныне мы обязаны беспрекословно выполнять все распоряжения руководства, в противном случае нам грозит увольнение, а в трудовой книжке будет сделана запись о том, что мы совершили серьезное нарушение; кроме того, мы обязуемся не разглашать (устно или письменно) информацию любого свойства, полученную нами во время работы. Мы соглашаемся с тем, что нас в любой момент могут перевести на другую должность или даже в другой офис, если в этом будет производственная необходимость. Нас также уведомляют, что заработная плата может быть заморожена в любой момент, если этого потребуют нужды предприятия… И еще две страницы в том же духе. От этого просто разит мошенничеством. Я даже не уверена, что все это законно. Дебле и Нотело оглядывают собравшихся, наблюдают за реакцией. Они анализируют мельчайшие проявления подозрительности, запоминают недовольных. Александр из службы контроля криво усмехается и что-то шепчет своим коллегам. Все трое закрывают брошюры и кладут себе на колени. Коммерческий директор (темная рубашка, идеально подобранный галстук) громко спрашивает, означает ли заморозка зарплат отмену премий. Напряжение в зале нарастает, и Дебле говорит: