Октябрь, который ноябрь (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 16

- Петр Аркадьевич? - окликнули малиновые джунгли. - У вас тут доска на заборе оторвана. Непременно велите приколотить.

Голос, как ни странно, был женским.

Хозяин дачи, как человек счастливый в семейной жизни, всяких там незнакомых и молодых женских голосов сторонился. Этак прицепится неизвестная мамзель из-за забора и жди сюрпризов.

- Не бегите, Петр Аркадьевич. Я у вас две секунды отниму, причем по сугубо хозяйственному, далекому от лирики вопросу, - с определенным пониманием заверила невидимая незнакомка. - Подойдите по-соседски, не кричать же мне на всю округу.

Столыпин пожал плечами. Еще не хватало от дам бегать.

- Что угодно, сударыня?

При ближайшем рассмотрении незнакомка, стоящая за отодвинутой доской, оказалась весьма недурна собой. Да, весьма. Хотя могла бы быть и пониже ростом. Вся в черном, видимо, в трауре. Хотя на голове не шляпка, а косынка, причем, повязанная с определенной долей фривольности. Впрочем, траурный черный креп лишь подчеркивает огромные зеленые глаза. В руке что-то бумажное. Видимо, прошение желает передать.

- Нет, Петр Аркадьевич, у меня не просьба, и не жалоба, - усмехнулась молодая дама.

Столыпин уже и сам видел, что отнюдь не прошение - вела себя незнакомка на редкость независимо, если не сказать, нагло.

- Что же в таком случае? - ответно усмехнулся премьер-министр.

- Пресса, - дамочка помахала свернутой в трубку газетой. - Возможно, вам будет интересно взглянуть. Там и про вас есть немного.

- Опять какая-то гадость? - разочарованно догадался Столыпин.

- Нет, на этот раз не "опять", а действительно гадость, - уже без улыбки пояснила незнакомка. - Сочтете уместным взглянуть, так лучше просмотрите в кабинете, без свидетелей. Семье и адъютантам спокойнее будет.

- Боюсь, любая грязь, выплеснутая со страниц газет, до моих домашних все равно дойдет.

- Случается и иначе. Так ознакомитесь, Петр Аркадьевич?

Премьер-министр отвел колючие стебли малины, принял из заборной дыры газету. Чувство нелепости происходящего только нарастало. Ладонь незнакомки оказалась аристократично-узкой, пальцы ухоженные, без колец, но загорелые почти по-цыгански. Действительно, странная женщина.

- Жаль что не могу предложить более веселого чтения, - красавица вновь улыбнулась, но на этот раз показалась заметно старше возрастом. - Всего хорошего, Петр Аркадьевич.

- И это все? - не скрыл удивления премьер-министр.

- Увы. Возможно, попозже загляну к вам на чашечку чая с коньяком. Если позволите, исключительно по-соседски, без церемоний.

- Что ж, заходите, я предупрежу супругу, - с иронией пообещал Столыпин.

- Благодарю, вы очень любезны, - молодая дама отступила от забора и сказала, уже невидимая: - Да, чуть не забыла. Вы бы, Петр Аркадьевич, детей и посетителей от ворот и калитки отозвали. Сейчас по улице бешеная собака мечется. Я сама видела: шерсть клоками, пена с морды так и капает. Ужас! Запросто может в ворота заскочить и тяпнуть кого ненароком. Я абсолютно серьезно предупреждаю, Петр Аркадьевич.

- Позвольте, но вы-то сами как же? - изумился премьер-министр.

- Так я и поглядываю. Но меня вряд ли покусают: во-первых я сама бешеная, а во-вторых у меня револьверчик.

Послышались шаги, видимо, дама уходила вдоль забора.

Столыпин сунул газетку под мышку и зашагал к дому. Разговор, сначала показавшийся забавным и игривым, закончился странно. Можно бы принять за розыгрыш, но... Не очень похожа на шутницу зеленоглазая гостья. Что-то этакое в ней... "Револьверчик", только подумайте...

Рассердившись, Петр Аркадьевич издали крикнул:

- Михаил, закройте-ка ворота. Сейчас мне такой вздор сказали, что даже не знаю как расценить. Сергей Львович, будьте любезны усадить посетителей на скамейки. И скажите Ольге Борисовне, пусть возьмет детей и идет в сад, там прохладно и спокойно...

Глянули удивленно, но повиновались. Смешной рыжий мальчуган в матроске - чей же это такой? - ухватил Наташу и Леночку за руки, заливаясь заразительным смехом, увлек в сад. Наблюдая, как закрываются ворота, Столыпин поднялся на крыльцо, вошел дом. На лестнице в кабинет задержался. Оттуда он все и видел...

По улице катило ландо: истуканом сидел кучер, в коляске двое жандармских офицеров - тоже замерли деревянными изваяниями. Странные они, не по форме одеты, шлемы старые... Наверняка какие-то дурные новости...

Черная женская фигура возникла дальше по улице, взмахнула рукой - нечто небольшое и цилиндрическое полетело навстречу экипажу. Звонкий хлопок - на бомбу не похоже, но резкий звук напугал лошадей. Рванули вперед, жандармы судорожно вскочили на ноги, у одного в руках портфель, другой выхватил револьвер.

- Назад! - звонко и необычайно решительно крикнула женщина - бесспорно та самая, стройная любительница подсовывать газеты.

Стрелять она начала мгновенно - блеклые частые вспышки, хлопки выстрелов - словно огромной палкой вели по штакетнику. С облучка - раненый или испуганный свалился кучер, ландо опрокинулось, седоки вылетели с сидений. Из рук жандарма выпал портфель, офицер пополз к нему на коленях.

- Не трожь бомбу, сука! - грубо закричала дама, бестрепетно пропуская промчавшихся мимо лошадей.

Пуля высекла искру из булыжной мостовой перед лицом жандарма, тот отпрянул. Его товарищ вскинул револьвер и немедля опрокинулся с простреленным плечом. Маузер безумной дамы не умолкал...

Петра Аркадьевича поразило, как может массивный и тяжелый пистолет выглядеть столь естественным продолжением женской руки. Человек ли она?! Несколько минут назад он мельком коснулся этой ладони, столь обманчиво хрупкой. Боже, что творится с миром?!

Кучер и один из ряженых жандармов, пошатываясь, убегали по улице. Дама пальнула им вслед - явно поверх голов, опустила маузер, развернулась и как-то мгновенно исчезла, видимо, шагнув под прикрытие ограды.

На миг наступила тишина, перед воротами стонал раненый. Потом закричали десятки голосов. Начался хаос.

- Портфель не трогай! Бомба там, - оглушительно вопил кто-то из охраны. Заливались трелями полицейские свистки.

- К воротам никого не подпускать! - опомнившись, закричал из окна премьер-министр.

В саду поднялась беготня, кричали и плакали дети, их успокаивала няня, бледная Ольга успокаивала няню...

Удивительный хаос может создать избыток катастрофически опоздавшего к событиям и стремящегося продемонстрировать свое рвение, начальства. Полиция, жандармерия, чины всех мастей, оцепленная улица, солдаты, казаки, выведенные через заднюю калитку женщины и прислуга... Все чудовищно затянулось. Столыпин еще мог понять минеров, вдумчиво и осторожно разбиравшихся с дьявольским портфелем, но с какой стати необходимо ежеминутно докладывать о ходе работ по обезвреживанию бомбы, о поисках беглецов и иных следственных мероприятиях непосредственно премьер-министру? Прошляпили, идиоты!

О газете Петр Аркадьевич вспомнил уже вечером, когда все утихомирилось. Заперся в кабинете, раскрыл мятый лист и замер.

"Кровавое покушение на Столыпина!" - восторженно кричали огромные буквы первой страницы. "Более тридцати убитых, полсотни раненых. Сын и дочь Столыпина искалечены и при смерти! На самом премьере не царапины! Сами бомбисты партий социалистов-революционеров разорваны в клочья!"

* * *

Повторный визит гостьи, столь сведущей в оттенках уличного бешенства, состоялся через два дня. Почти столкнулись там же, в саду - препятствия в виде забора и раззяв-часовых гостью, естественно, не смутили.

- Вечер добрый, Петр Аркадьевич. Вам надо бы чаще дышать свежим воздухом. Я уже час здесь малину патрулирую.

Столыпин коротко кивнул:

- Здравствуйте. В кабинет или здесь?