Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 250

Все люди гнилые там — внутри… Райан убеждён в этом. Сколько людей оказываются в чистилище? Да. Большинство из них отправляется в забытьё — в то место, где царит вечный покой. Но заслуживают ли они покоя — те, кто всю жизнь свою прожил в этом самом покое? Может быть, покоя больше заслуживают те, кто горел и сгорал в течение всей своей жизни, кто падал и поднимался, кто захлёбывался в собственных грехах и добродетелях, кто кричал, кто ненавидел, кто любил — любил той эгоистичной, злой любовью, до синяков, до тошноты, до истеричного смеха, — пусть и не умел любить, кто чувствовал и страдал, постоянно страдал, ежесекундно, кто уничтожил собственную душу — изрезал на тонкие полосы, изорвал в клочья, изломал на части, сжёг, спалил? Может быть, они больше заслуживали покоя — алчущие, жаждущие, страждущие, причиняющие своим ближним вред, но живущие… Живущие для себя или для своих ближних, разрушая жизни, сметая города и сжигая миры на своём пути, танцующие по лезвию ножа изрезанными в кровь ногами, задыхающиеся от слёз с вечной улыбкой на лице, захлёбывающиеся смехом… Они были милы ему — эти пропащие души, которые не принимали ни в раю, ни в чистилище, ни даже в аду, обречённые на вечное перерождение и странствие по всем мирам. Они были милы ему — от них единственных он не испытывал такого чувства презрения, как от остальных… Они казались ему совершенными — тем, во что должна была превратиться душа любого человека. Он готов был служить им, преклоняться перед этими людьми, быть их рабом… Рабом тех, кто был готов рискнуть всем — человеческой моралью, своей — выстраданной и выношенной — любовью, даже собственной личностью — ради того, что считал верным.

Райан не мог не преклоняться перед этими людьми. Трепет, который он испытывал перед ними, нельзя было описать словами. В конце концов, сам Райан не был человеком, значит, и чувства у него были тоже — неподдающиеся описанию кем-то из людей. Девчонка, стоящая у окна, была именно такой — не желающей никому зла, но готовая идти по костям своих врагов, довольно умная, смелая, желающая жить только для себя, только для того, чтобы ей самой не было скучно… Должно быть, люди именно это и считали ужасным в человеке — отсутствие глубоких чувств и привязанностей, желание играть людьми, совершенно равнодушное отношение к морали… Какая глупость! Человека плохим делает вовсе не это! Слабость — вот что самое худшее. Мария Фаррел вряд ли была слабым человеком. Она нравилась Райану. Нравилась. Сара Эливейт тоже была сильна. Сильна по-другому. Она была гордой. А Марией Фаррел завладела гордыня. Замечательный порок, самый замечательный из всех… Как красивы, как любопытны эти две девушки — разные, словно день и ночь. Сара с пылающей душой и Мария с душою, вмёрзшей в кусок льда. Сара с любовью ко всему живому и Мария с равнодушием к этому же. Сара с любовью к себе и Мария с презрением ко всем другим. Обе своевольны. Сара порой кичлива, Мария же не бывает такой никогда. Сара порой надменна, Мария всегда проста в обращении с другими. Но только вот… Сара может дарить жизнь, Мария же умеет лишь забирать. Сара не может дать ничего, кроме своей любви, своего милосердия, которые она отдаёт в той мере, в какой только может отдать, Мария же может дать всё, но совершенно не желает что-то отдавать. Кажется, Фаррел писала стихи, рисовала, умела придумывать такое, что… А Сара была не слишком образована, не слишком умна… Райану думается, что он может вечно сравнивать этих двух девушек. Одна такая близкая, земная, в чём-то недалёкая и наивная, а вторая умная, возвышенная, но такая далёкая…

Райану нравится наблюдать, стоя в тени. По своей сути, он сам — тень. Это забавляет. Ему нравится смеяться. Пожалуй, именно поэтому он всегда понимал тех людей, которые пытались развлечься всеми возможными ими способами — беспутной ли жизнью, смертями ли других людей, уничтожением ли целых миров. Он понимал их… Потому что сам был таков. Он сам готов жертвовать всем — чем имел и чем не имел права жертвовать — для того, чтобы выйти из состояния скуки… Ему хочется, чтобы миры запылали вновь — чтобы всё стало, как было при Танатосе, человеке, который перестал быть человеком. Ему хочется хаоса, хочется разрушений… Ему хочется, чтобы люди кричали от ужаса, чтобы вспомнили свои глупые жертвы и молитвы им — исчадиям ада. Ему хочется… Мало ли что ему там хочется? Но он был больше, чем уверен, что девчонка, стоящая перед ним сейчас, даст ему всё это…

— Хотите шоколада, сэр? — смеётся девушка, не оборачиваясь и не отходя от окна. — Я почти не пила. Хотите?

Он слышит её тихий смешок. Ему это нравится — нравится её смелость, это пренебрежение собственной жизнью. Райан выходит из своего укрытия — для этого всего-то нужно сделать несколько небольших шагов. А девушка разворачивается, только заслышав шаги, и встречается с ним взглядом. Упрямая… Гордая… Красивая… Её красота именно в гордыне и упрямстве. Красота девушки именно в этом. Или в добродетелях. Многие девушки такого возраста симпатичны, почти все. Но только некоторых можно назвать красивыми. И дело вовсе не в правильности черт лица. Дело — во взгляде. Зажигает ли он своим огнём, успокаивает ли израненную душу, заставляет ли кровь стынуть в жилах — и женское лицо красиво. А коль не случается чего-то подобного — обыкновенно. Райан любил наблюдать… Мария подходит к нему, смотрит с любопытством: ей самой интересно наблюдать за демоном. Она нисколько не боится. Для неё всё это — игра. Игра, в которой она готова выиграть.

Он смотрит на неё, заглядывает в чёрные глаза, видит любопытство в её взгляде. Они оба стоят. Демон и человек. Почти человек. Только почти человек. Ему нравится тот азарт, с которым Мария Фаррел смотрит на него. Райан никогда не подозревал, как удачно он выбрал эту девчонку. Из неё была плохая Избранная. Из неё был хороший Отступник. Безразличный к людям, азартный до дрожи, с безумной улыбкой в одних чёрных глазах… Она была так похожа на него… Так похожа…

Азарт… Всё дело было в нём… Райан обожал азартных людей. Было в них что-то… Особенно в тех, кто был помешан на риске — кто рисковал собственной жизнью, прекрасно осознавая её цену, кто делал это только потому, что ему было скучно, что душа хотела снова ожить… Только потому, что мёртвая душа хотела снова ожить… Глупая причина… То, что испепелено, невозможно восстановить. То, что умерло, нельзя снова поднять к жизни. Можно только возродить…

Райану вспоминалась Алесия Хайнтс… Такая красивая… И такая слабая… Беззащитная… Она была так прекрасна в этой своей слабости — в том, что Райан ненавидел всей своей душой — и трепетной наивности, что, будь Райан человеком, он не смог бы убить её быстро и безболезненно. Его рука обязательно бы дрогнула. И та красота была бы испорчена… Каков был страх в её глазах… Как она молила… Но её душа уже была мертва. Её уже было невозможно воскресить. Жизнь с мёртвой душой слишком тяжела… Алесия Хайнтс не должна была испытать то, что в своё время испытали Танатос, Далибор и Драхомир. Она была слишком хороша для этого.

У Марии Фаррел совсем другое лицо. Она почти ребёнок. Нос у неё крупнее, чем у Алесии, а губы тоньше. И вечно искусаны. И взгляд — не испуганно-виноватый, замаскированный под блестящую улыбку, а гордо-обвиняющий, лишь подчёркнутый плотно сомкнутыми губами.

— Ты не боишься? — спрашивает он, любуясь этими прелестными чертами лица девушки. — Не боишься меня?

Взгляда девчонка не отводит. Не отстраняется, когда он осторожно касается её подбородка своими пальцами. Только смотрит — с вызовом, с азартом, с какой-то не поддающейся радостью. Он почти очарован ею. Почти — он же демон… А она обычная девчонка — бывшая принцесса Орандора Мария Фаррел. Девушка, за голову которой, скоро будет назначена такая цена, что ей обязательно понадобится кто-то вроде Райана. Смелая. Неглупая. Захлёстнутая азартом. Как раз та, кого демон так давно искал. Всё было не то… Но она — она подходила прекрасно для той роли, которую Райан подготовил для неё. Она была превосходна… Одинокая, но влюблённая в это своё одиночество. Безразличная, но притягивающая к себе людей. Не слишком сильно выделяющаяся из толпы, но настолько иная… Она была замечательно! Будь Райан человеком — он влюбился бы в неё! Хотя… Будь он человеком — она бы вызывала в его душе суеверный ужас. Он бы бежал от неё, словно от огня, как только бы понял, кто именно перед ним. Она была пламенем… Не тем, что греет и даёт жизнь. Не тем, каким была Сара. Её огонь нёс смерть всякому, кто осмеливался к нему прикоснуться. Райану нужна была именно эта девушка… Он видел в её душе сейчас такое, что… Миры бы вспыхнули в том самом пламени, которым когда-то загорелась душа Драхомира. И миры сгорели бы в этом огне так же, как сгорела когда-то душа Грешника.