Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 261
Пожалуй, именно та тема, которую было бы приятно обсудить перед сном — любовь. Любовь странная, конечно, противозаконная, осуждаемая, но любовь… Елисавет ведь была прелестной девушкой. Во всяком случае Эрне так казалось… Всё просто не могло быть иначе!
Она представляла их — почти живых, осязаемых — танцующих на балконе одного из замков… Прелестно танцующая Елисавет и приволакивающий ногу Йохан. Йохан, на руке которого сверкает тот самый перстень, о котором коворит эльфийская княжна.
— Да… — завороженно отвечает Хоу. — Тяжёлый серебряный перстень с рубином на указательном пальце левой руки… Так, во всяком случае, пишут в легендах…
Леонризес лишь фыркает. Возможно, её не особенно и интересует эта тема. Так — завела лишь для того, чтобы хоть как-то поддержать разговор. А вот Эрне было интересно… Она любила читать эти истории. Теперь — всё чаще появляются авторы, которые переписывали сию старинную легенду. Но Хоу нравилось.
Ей нравилось думать об этом. Об этих двух интереснейших людях, которые, пусть и были осуждаемы обществом и людьми, смогли с этим справиться, смогли доказать, что… Для Эрны это была история о настоящей любви — трогательной, волнительной, безумной, пылкой и быстрой…
Йохан умер от болезни через два с половиной года после своего знакомства с Елисавет.
— Ты говорила, что он играл на инструменте, чем-то похожим на эльфийскую лютню, так? — сонно бормочет княжна.
Эльфийская лютня… Да — в легендах писалось именно так. Правда, Хоу никогда не видела этого музыкального инструмента. Но зато прекрасно помнила, что именно это она прочитала в одном из справочников, ища название того музыкального инструмента, на котором некогда играл Йохан. И там — в справочнике — говорилось, что инструмент этот был страшно похож на современные эльфийские лютни.
— Да… — уже немного непонимающе отвечает ей Эрна. — Он играл на именно таком инструменте, как и большинство бардов его времени…
Леонризес усмехается. Эрне прекрасно знакома эта усмешка. Усмешка превосходства. Она всегда появлялась на устах у Константина Райна, когда он что-то делал. И Хоу она совершенно не нравится. Потому что есть что-то недоброе в этой ухмылке. Но Эрна потерпит. Всегда терпит. Потому что ей хочется поговорить… Мало кто в современном мире интересуется древними легендами.
— Тогда ему было очень неудобно играть — с таким-то перстнем!.. — уже засыпая шепчет эльфийская княжна.
И засыпает. Спокойно. Странно спокойно. И странно быстро. Впрочем, бубновая королева не особенно думает об этом… Её тревожит перстень… Тот алый перстень на руке у Отступника. Действительно ли это так было? Если даже и существовал на самом деле Сонм Проклятых, совершенно неизвестно, кто из этих людей как выглядел.
Быть может, привычного всем легендарного рубинового кольца на руке Йохана никогда и не было…
Эрне так хочется, чтобы с ней произошло нечто удивительное, невероятное, невозможное… Но этого никогда у неё не будет. У Феликса и Розы Эсканоров — скорее всего. У княжны Леонризис — непременно. У Мери Земирлонг — обязательно. У Константина Райна — гарантировано. У Эбиса Вейча — наверняка. А у неё — никогда…
Каково это — ясно осознавать, что жизни, которой ты жаждешь, у тебя никогда не будет?..
Комментарий к II. II. Глава первая. Бубновая королева.
* Наверное, самой страшной ошибкой человека является осуждение…
Нельзя решать за другого - что правильно, а что нет.
Не важно - герой или предатель. Это выбор только самого человека.
Совершенно всё равно, кто чем может заниматься.
Жестокость, подлость, гнев - выбор только самого человека.
Нельзя осуждать за эмоции.
У всех свой жизненный путь, и ничто не поможет изменить его кроме желания самого человека.
Что бы не случилось - самой страшной ошибкой человека всегда является осуждение…
Любые исправления латинского перевода данного текста (если вы знаете латынь) только приветствуются, так как это то, что перевёл гугл-переводчик.
Ах да… Вместо ожидаемых последних пятнадцати глав ко второй части их будет около двадцати…
========== II. II. Глава вторая. Пиковый валет. ==========
Cursor — quamquam omnia neglecta populi tribulationes.
Cursor — risum genibus animo tamquam fidibus manum certissimam faucibus comprimitur poenam, sed etiam adhuc surgere et currere incipiant.
Currit — nere in aeternum waltz inter vitam et mortem.
Non enim alterum non prohibere…
Prohibere — mortem.
Noli metuere nec quicquam cuiquam — iustus run procurrunt sine intermissione aut respicientem.
Atque etiam, cum perfusum fletu, cum dolore intolerabili fit — currunt.
Etiam volo dare, ne incidat — currunt.
Quia solummodo atrocissimae gentis et vitae.
Reliqua — mortem…
III.
Наверное, больше всего на свете люди ненавидят, когда им говорят правду. Они все боятся этой правды. И не только правды — всего, что выбивается из рамок его понимания. Боится сделать что-то выдающееся, что-то запоминающееся, что-то, что выбивается из понятий «мораль» и «закон»… Боится как-то выделиться из толпы, боится сделать даже шаг на пути к своему становлению. Боится менять мир вокруг себя, считая, что подстроить и поменять себя под других людей намного проще. Проще — подстроиться, поддакнуть лишний раз, быть вежливым и тактичным. Проще — стать таким, как все. Проще — остановиться и сдаться. Проще, нежели настоять на своём, остаться самим собой и продвигаться вперёд, несмотря ни на что. Проще… Человек же всегда плывёт по течению, правда? Человек же никогда не может пойти против собственной природы ради своих мыслей, чувств и идеалов? Человек же не может преступить мораль только потому, что его что-то в этой морали не устраивает? Человек же просто тупое стадное животное…
Человек даже боится признаться самому себе: «Я — плохой, я не заслуживаю того, чтобы меня любили, пусть и хочу этой любви». Проще зациклиться на собственной любви и не видеть ничего, кроме неё. Как будто нет больше вокруг прекрасного огромного сверкающего мира, как будто нет вокруг тех далёких холодных звёзд, вокруг которых, быть может, существуют целые миры, такие же огромные и прекрасные, как и этот, а, быть может, ещё огромнее и ещё прекраснее, как будто нет вокруг природы — деревьев, птиц, цветов, холодного далёкого неба… Человек слишком зациклен на чувствах и не замечает вокруг ничего, что так прекрасно и величественно. Это неправильно. Мир — нечто большее, нежели чувства. Вселенная — нечто большее. Нельзя жить только одними эмоциями. Иначе слишком велик шанс, что ты всё упустишь. Надо всегда думать… Наверное, это и есть самое изысканное удовольствие — созерцать, мыслить и действовать. Наверное, это и называется — жить…
Эйбис пускается бежать, как только они с Феликсом чуть-чуть отходят от лагеря. И Эсканор едва-едва поспевает за другом и кричит Вейча вслед, что совершенно не хочет за час устать больше, чем остальные устанут за полдня, но всё равно пускается его догонять. Фальранскому князю явно требуется некоторая встряска — слишком уж сильно он зациклен на том, что случилось с мамой Миры Андреас. Зря. Даже Мира зациклена на этом меньше. Стоило ли так много думать об этом Эсканору? Вряд ли Эйбис Вейча мог судить об этом — он и сам часто не знал, как поступить в той или иной ситуации. Он постоянно действовал наугад, без какого-то определённого плана, подчиняясь лишь собственным желаниям. Наверно, это был не самый удобный способ существования в этом мире — подчинение собственным прихотям и желаниям. Но зато это был единственный способ не потерять себя в этой огромной толпе скучных людей с одинаковыми мыслями и чувствами. Это был единственный способ сохранить свою собственную личность.
Они очень быстро пересекают остаток леса и оказываются в поле. Кажется, именно туда они должны были прийти по заданию, чтобы найти нечто полезное для их миссии. Практики всегда были такими глупыми… С этими глупыми непонятными миссиями, в которых нужно было понарошку спасать мир, с этой глупой «командной работой», тогда как намного проще было бы сделать всё одному… Вейча останавливается, чтобы передохнуть только тогда, когда они оказываются почти посреди этого поля. Странно… Эйбис никогда не знал, что там — за пределами леса, окружавшего Академию. Во всяком случае, он никогда не слышал ничего про это поле… Говорили — за лесом находятся города. И с одной стороны точно был город. Потому что именно через него нужно было проехать, чтобы попасть в Академию магии. Большой город. Красивый. Блестящий. Сверкающий. Кажется — потеряться в таком городе ничего не стоит. Только вот поле, вроде как, должно было показаться ещё нескоро — они должны были пройти какую-то маленькую деревушку, потом — мельницу, потом — небольшой город, похожий на деревню…