Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 311
— Того демона звали Драхомир… — тихо произносит Йохан.
От произнесения этого имени почему-то становится немного легче. Будто бы какой-то страшный груз свалился с его плеч. Будто от того, что какая-то девчонка будет знать его историю, ему станет легче. Но, почему-то, действительно, становится легче. И он рассказывает всё о той помолвке — о красивом платье Деифилии, о целом океане живых цветов, об улыбающихся глазах Драхомира, о хмуром маленьком Асбьёрне…
Он рассказывает ей то, что когда-то было его жизнью. То, что до сих пор остаётся его жизнью.
Комментарий к II. Глава тридцать шестая. Скорбь.
*Канцлер Ги – Видение Сети I
========== II. Глава тридцать седьмая. Свобода. ==========
Суета отдаляет нас друг от друга,
Оплетая все мысли паутиною липкой,
Оттого порой бывает трудно
Различать меж малым и великим…
Суета — это клетка для жертв гипноза,
Хотя её двери настежь открыты,
Только мало, кто из нас находит
В себе силы, чтоб ее покинуть.
Превозмогая спазмы и судороги,
Волны отчаяния, вспышки безумия,
Я разрываю липкие путы
Ядовитого, скользкого спрута
На пути в мир незыблемых истин,
Где каждый поступок осмыслен,
По ту сторону ада и рая
Я свободна, я начинаю разбег.
Откровения, ждут тебя словно птицы,
Что готовы вспорхнуть с заснеженных веток.
Не спугни их грубою бессмыслицей,
Ведь они боятся суеты.
Мне осталось ещё несколько шагов
В сторону открытых дверей,
Только б вырвать голову из тисков,
Прочь из тесной клетки поскорей!
На просторы полей, на волю,
К безграничному синему морю,
К диким травам, к неистовым волнам,
Над грозою, над вспышками молний,
Быстрее, чем пламя и ветер,
Уже почти со скоростью света,
В направлении лунных приливов
Отрываюсь я от земли-и-и…
Бежать от жестоких симптомов невроза,
От игр без правил, от спектаклей постылых,
От этой утомительнейшей прозы,
Надоевшей мне до тошноты.
Сквозь анфилады бесчисленных комнат,
По коридорам душным и тёмным,
Вдоль шоссе, уходящего в небо,
Через сад, засыпанный снегом,
Парк, пустырь, нет дороги назад,
Дальше — взлётная полоса.
Оттолкнуться и чувствовать пламя
Искры звезд у меня под ногами-и-и…*
Королевский дворец Орандора был огромен. На подземных этажах там размещалось восемь библиотек, четыре полноценных тронных зала, около семнадцати бальных залов, несколько залов с макетами разных зданий столицы Орандора (многих из них уже не было в действительности), несколько весьма обширных лабораторий, пара картинных галерей, нечто, походящее на архив, нечто, походящее на пыточную, с десяток спален, несколько парадных спален, которые раньше Альфонс Браун видел лишь в фильмах, так же, несколько тайных спален, скрывавшихся в коридорах, в которые можно было попасть некими странными способами. А уж о гостиных, кабинетах, столовых, комнатах для детей, комнатах для игры в бильярд или комнат с роялем (Альфонс почему-то отделял их в отдельную категорию комнат) можно было и не говорить. Их было так много, что, даже если бы Алу взбрело в голову составить опись каждого из помещений дворца, он всё равно их всех бы и не упомнил.
Альфонс задумчиво вертит в своей руке фарфоровую статуэтку. Кажется, это была фигурка из той коллекции фарфоровых и бронзовых статуэток, что обнаружилась в старом кабинете короля Георга Траонта. Конкретно эта фигурка была некогда раскрашена, но краска во многих местах слезла. Становится почему-то жутко грустно. Альфонс уже не может бороться с этой всепоглощающей тоской…
Король Генрих искусство не любил. Так что большую часть богатейшей коллекции картин, гравюр, статуэток, бюстов и скульптур пришлось отгребать практически в чуланах. Многие из шедевров — что именно было шедеврами, правда, определял вовсе не король, он не слишком понимал в этом — были в столь плачевном состоянии, что и взглянуть на них было без слёз невозможно. Слезшая и выцветшая краска, сплошные сколы, царапины, неровности — должно быть, до царствования Генриха ничего этого не было.
Ал никогда раньше не считал себя особым любителем всей этой мишуры, этим скорее интересовалась Мария, но от подобного варварского отношения даже ему стало несколько не по себе. Что уж говорить о Теодоре Траонте, который разве что за сердце не хватался, видя сию недалёкость собственного старшего брата. «Сводного старшего брата», как обычно Траонт не упускал возможности учтиво поправить своего короля.
Одна из картин, что стояли в чулане, называлась «Эремина Гайффренская во дворце короля Войцеха». Фигурка самой Эремины — во всяком случае, король думал, что это именно так — в сиренево-жёлтом платье в центре картины Альфонсу не слишком понравилась, а вот угловатая фигура человека в алом и с железной короной, что опирался одной рукой на свой трон весьма понравился. Вид у этого короля Войцеха был грозный. Что надо. Альфонс попытался найти ещё картин по этому сюжету, но нашёл лишь три полотна, что имели названия: «Эремина Гайффренская со своей сестрой Анджреминой», «Эремина Гайффренская просит аудиенции у клира Джованни Майтронченни» и «Эремина Гайффренская восходит на костёр». Что же… Очевидна, эта Эремина была для Осмальлерда кем-то вроде Жанны д’Арк. И всё равно она Альфонсу не слишком нравилась. Король Войцех был куда занимательнее… Альфонс Браун решил, что будет весьма правильно что-нибудь про него прочесть. Хотя бы просто потому, что нужно было хоть частично знать историю мира, в котором он сейчас находился.
Другая картина названия не имела. Одна из горничных — Розалинда, кажется, она часто убирала в комнате короля — сказала, что на ней было изображено противостояние алминеллы Финикс Хезер и огромного чёрного волка, что принадлежал когда-то некому Драхомиру. Кто такая Финикс Хезер Ал более-менее понимал по восторженному взгляду Розалинды, но кто такой Драхомир… Впрочем, нарисовано это было настолько фантастично, что Альфонс не сомневался — персонаж какой-нибудь легенды или сказки. Собирательный образ и всё такое… Наверное, персонаж из тех, с кем не хотелось бы увидеться в реальной жизни — этакий мерзавец. Из таких, каких обычно записывают в легенды. Нет, Альфонс, пожалуй, не сказал бы, что не хотел бы встретиться, скажем, с шерифом из легенд о Робине Гуде.
Ал стоит спиной к окну и думает, что было бы неплохо выбраться на улицу. Уже становилось прохладно. Скоро начнётся зима… Альфонс едва представлял, как сможет пережить это проклятое время года — лекарств тут было не слишком много, кто-то из врачей, вообще, стремился лечить кровопусканием, — к счастью, Теодор запретил кому-либо опробовать этот странный метод на Але. Браун бы не хотел оказаться больным, когда рядом не окажется Траонта. Янжина искренне не понимала вреда такого способа лечения. Ал стоит спиной к окну, вертит в руках статуэтку и думает о том, что ему как можно скорее нужны сильные союзники вроде Великих Герцогов. Порой очень трудно сообразить, что именно хорошо для королевства. А не сообразить нельзя. Замкнутый круг какой-то просто…
— Что хорошего вы можете нам сказать? — спрашивает Альфонс у Теодора и Янжины.
Во дворце теперь всё время звучало фортепиано… Ал играл весьма посредственно — мог наиграть «К Элизе» Бетховена, «Алеманду королевы» Бёрда, «Фантазию» Булла, несколько двухголосных инвенций Баха и что-то в этом роде… Мария играла получше его. Но заняться порой было нечем, да и хотелось чем-то себя немного развлечь. Во дворце было полно нот — искать их, правда, приходилось в покоях, что королём Генрихом были приготовлены для леди Джулии Траонт, и в чуланах. Ал поймал себя на мысли, что от скуки ему теперь нравится сидеть за музыкальным инструментом и разбирать разные песенки и мелодии танцев.
Наверное, это один из тех редких дней, когда Браун был доволен всем — такого спокойствия и умиротворения он давно не ощущал… Целое королевство постоянно находилось у него за плечами. За то время, которое он уже правил, он успел довольно много прочесть об этом королевстве — к несчастью, изучать всё это приходилось с нуля, и никому из его приближённых и в голову не приходило, что что-то из того, что король сейчас изучал, возможно не знать. Но Ал не знал! Он с огромным трудом стал понимать, кто такие Манфрид Великий, Реджинальд Милосердный, Джарет Добрый — ох, Ал так и вспоминал тот фильм, который Мария так любила пересматривать…