Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 332

Хорошей девочкой была эта Мелани Найрд… Хорошая, хоть и глупая — влюбляться в мужчину, настолько старше её было крайне глупо. Это понимал даже Андреа. А Вейзел тогда и вовсе была готова чуть ли не уничтожить эту влюблённость своей подопечной. Не хотел бы Сонг оказаться на его месте. По-своему её было жаль. Смелая ведь, хоть и робела каждый раз, когда её подхватывали на руки. И чистая, хоть и варилась в Ковкаларской цитадели, среди всех этих лицемеров, двуличных тварей и ублюдков. Впрочем… Сонгу ли не знать, что ублюдок существовал только один. Имя его означало «драгоценный мир» и к первосвященническим цитаделям никакого отношения иметь он не мог. Разве что брат его — Шиай Роутэг занимал весьма видное положение среди первосвященников. Но разве мало у Киндеирна было сыновей?

— Не стоит, миледи, — сдержанно улыбается мужчина. — Я могу узнать, как ваше имя?

Если бы ему не было так больно, он расхохотался бы. Ситуация его вполне забавляла. Платок на голове девушки немного сполз, открывая взгляду Сонга светлые кудри. И вовсе не девочка находилась перед ним. Даже почти что девушка уже. Почти взрослая. Не такая, как солнечная Мел, что никогда не покинет его воспоминаний. Девушке, что решила помочь Андреа, должно быть, уже лет восемнадцать. Мелани было всего четырнадцать при их первой встрече. И она была выше.

А новая знакомая…

Она смотрит на него чуть настороженно, а потом расплывается в улыбке. Её лицо — не слишком-то красивое, как кажется Сонгу — эта улыбка нисколько не красит. Впрочем, и не уродует нисколько тоже. Уну Тсори улыбка вот уродовала. Андреа пару раз видел, насколько неприглядным становилось это красивое лицо, когда улыбка трогала его. Девушка, впрочем, скоро перестаёт улыбаться. Но взгляд её до сих пор приветлив, как будто Андреа Сонг вовсе не окровавленный оборванец странного вида, обладающий оружием и возможностью в любой момент ударить или даже убить.

И Сонгу думается, что Мелани смотрела на него вот так же — только ещё хохотала, когда он щекотал её. Бедное дитя. Что же с ней стало… Не стоит демону когда-либо соприкасаться с существом столь чистым. Даже самое трепетное отношение не способно смыть кровь с рук. Но всё же, Андреа прекрасно знает это, если бы она не желала с ним соприкасаться, он бы не сумел сдержать себя, убил бы её, искалечил, сжёг — всё, что угодно сделал бы, лишь бы его изломанная под кодекс душа перестала ныть.

— Меня зовут Эрна, сэр, — говорит девушка. — А вас как?

Его имени не было в легендах. Ни в одной из них. Обычно называли лишь его работу — палач. И не сказать, что Сонга это хоть немного расстраивало. Палач, так палач. В конце концов, работу свою исполнял Андреа весьма хорошо. И даже почти что с милосердием, которое как бы от него требовалось госпожой Элиной Горской.

Эрна смотрит на него с любопытством. Ей интересно. Даже несмотря на кровь, которой пропиталась его куртка. Даже несмотря на кастет на его почти что здоровой руке. Даже несмотря на то «пугающее впечатление» по мнению Алисы, которым Андреа всегда гордился.

Да, чем-то они были похожи — Мел и эта Эрна. Смелые, пожалуй, девочки. И ужасно горько было оттого, насколько не везёт в жизни хорошим людям. Сонг никогда не был хорошим. И поэтому ему везло. Везло довольно часто. Не так часто, как Киндеирну или Мейеру, но куда чаще, чем тому же Гарольду Анкраминне. Впрочем, Анкраминне был идиотом. И чурбаном. Так что, в том, насколько сильно ему не везло, была только его вина. Ну, может, ещё тех двух людей, которых Анкраминне считал своими лучшими друзьями. Андреа едва удерживается на ногах — воспоминания об Анкраминне и, следовательно, о Драхомире, едва ли могут способствовать скорейшему выздоровлению.

— Зови меня Андреа Сонгом, хорошо? — старается улыбаться он.

Девушка кивает и очень осторожно и даже почти нежно кладёт руку Сонгу на поясницу, придерживая его так, чтобы он не упал. Было бы неплохо, если Эрна поможет Андреа дойти до какого-нибудь жилища. Сам он вряд ли разберётся во всём в Осмальлерде — слишком уж незнаком ему этот мир.

Идут они долго — кажется, проходит с полчаса, а они до сих пор не дошли до какого-нибудь строения. А ведь Андреа был бы рад даже покосившейся избушке, где он сможет, наконец, прилечь. А лучше всего — заснуть хотя бы на пару часов. Впрочем, возможно это — непозволительная роскошь.

Эрна, чтобы как-то поддержать его, начинает рассказывать какие-то сказки, о происхождении которых Андреа догадывается далеко не сразу. Девушка говорит о… Девушка? Нет… Девочка… Совсем ещё ребёнок. Эрна пытается рассказать Сонгу о Сонме — об этих самоубийцах, которые полезли переворачивать мир только потому, что одному из них было скучно. Девочка с каким-то восторгом начинает говорить о том, что именно воротил тогда Танатос. Что же… Андреа усмехается — ему ли не знать обо всём этом. О короле без королевства он тоже прекрасно знает — в конце концов, в ловушку Сонм загнать получилось именно через Саргона. Он знает о них всех — о Хелен, об Оллине, об Уенделле, о Киаре, о Калэйре, об Изаре, о Лилит… Он знает и Абалима, и Сабаот — тех двоих, что бросили Сонму вызов. Знает и то, что именно Сабаот послужила причиной смерти Абалима и Асбьёрна. Андреа и сам когда-то был знаком с сердцем Вирджилисской цитадели. И иначе, как стервой окрестить эту девушку он не мог при всём желании. Что она, что Деифилия, что Хелен, что Якобина — вот кто был основной причиной тех бед, что случились тогда. И пусть творили больше всего другие, основным злом являлись именно эти четыре девушки. А Эрна начинает говорить о камнях. О тех драгоценных камнях, что являлись чьим-то символами. Андреа почти хочет сказать, что считает, что камнями Сабаот можно назвать морион — этот чёрный хрусталь, — тогда как камнями Деифилии является именно горный хрусталь, когда слышит то, что заставляет его скривиться от отвращения.

— Рубины — камни Ренегата Драхомира, а не нищего Йохана! — резко обрывает мужчина свою почти что спасительницу. — Было бы забавно, если бы у этого оборвыша хватило денег на тот рубин…

Ему вспоминается этот проклятый попрошайка. Нищий! Пройдоха! Шлюха! Как, вообще, такой ничтожный человек мог стоять рядом с Ренегатом, которого боялись, уважали, который был любимым сыном старика Киндеирна — ведь и это чего-то да стоило! Андреа Сонг не понимал этого. Пытался понять, много раз пытался, но так и не сумел. Чем хорош был этот Йохан? Чем он заслужил дружбу демона? Тот же Танатос был хитёр, горделив и самонадеян, к тому же — если не силён, то уж точно крепок. Тот же Асбьёрн создавал потрясающие зелья, одна бутылка которых могла разрушать целые цитадели. Тот мальчишка был так умён, что мало кто смог бы сравниться с ним в этом. Саргон был благороден, Деифилия красива, Калэйр обаятелен — да все они заслуживали дружбы Драхомира больше, чем этот нищий безголосый бард!

Девочка непонимающе смотрит на него. Конечно! В тех глупых книжках, которые читают глупые маленькие девочки, всё извращают до невозможности. Перевирают всё, что только можно переврать, придумывают что-то новое и недоговаривают того, что было на самом деле. Конечно! Зачем говорить правду? Она ведь не слишком интересна — не так важно знать, что тот рубиновый перстень принадлежал некогда кровавому солнцу всего Интариофа, Киндеирну, что был когда-то подарен алым генералом своему любимому сыну, своему первенцу, Драхомиру. Это куда менее интересно, чем то, что нищий бард сумел завладеть этим перстнем, что носил на пальце, словно свою собственность. На безымянном пальце левой руки. Как и Драхомир. Йохан не имел права делать этого. И именно за это и поплатился в итоге, получив худшее наказание, которое только мог выдумать для него мстительный Киндеирн — неопределённость, постоянное незнание того, реинкарнировала ли его любовь.

— Но разве в легендах не пишут, что…

Мало ли что пишут в легендах, — хочется сказать ему. Ведь написать можно всё, что только пожелает душа. Только правдой это никогда не будет. Рубины — камни Драхомира, Киндеирна и всех их семьи. Но уж точно не хромого Йохана. Этого нищего барда, который себе и куртки нормальной не мог купить. В легендах можно написать всё, что угодно. Как Танатос когда-то в шутку назвал тот сброд Сонмом проклятых — и все поверили ему, хоть на тот момент их было всего шестнадцать, и двое из них довольно быстро умерли, так и не сумев стать частью легенд, которые о них складывали.