Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 330

С Анной всё было сложнее. Анна была куда более хрупкой, чем Мария, куда более невинной, чем Алесия, куда более нежной и утончённой, нежели Моника. Она, словно ребёнок, нуждалась в заботе и попечении. Во всяком случае — теперь. И её чёрные глаза внушали ему вовсе не ненависть и раздражение. Нет! Её слёзы заставляли Георга постоянно жалеть её — ту бедную девушку, которая по глупости за него вышла. И ему непрестанно было стыдно за то, что он — Георг Хоффман — никогда не сможет стать для неё тем мужем, которого Анна хотела бы видеть рядом с собой.

— Да, сэр, я понял, спасибо вам, — со вздохом отвечает доктору граф.

Не нужно объяснять ему возможных последствий. Их ребёнок слишком важен ему, чтобы он сумел понять всё с первого раза. С того раза, как Анна впервые упала в обморок. После этого и был выписан опытный и дипломированный доктор из Алменской империи — тот самый, который некогда принимал роды у герцогини Арлшанской, сестры самого короля. И Георг был готов выслушивать все рекомендации доктора и выполнять их настолько чётко и хорошо, насколько только был способен выполнять чьи-то инструкции. Но Анна на поправку не шла. Её нервы всё так же были расшатаны.

Сначала Георгу казалось, что всё дело было в поведении старшего брата его жены — Леона Истнорда, что был знатным кутилой и повесой на его взгляд. Графу думалось, что именно Леон заставлял Анну так волноваться. Этот глупый франт и упрямец, который так раздражал Георга. И Хоффман считал, что, когда Анна окажется вдали от своего непутёвого родственника, её нервы станут куда крепче. Но, возможно, дело было, всё-таки, не в этом.

Георг с грустью смотрит в окно, наблюдая за тем, как медленно строится западное крыло этого дома в Миртилле. Ему хотелось бы, чтобы здание построили уже к рождению его ребёнка, а строители всё не укладывались в срок. Графу хочется, чтобы можно было перевести Юту на домашнее обучение — если западное крыло будет готово, можно будет нанять девочке гувернантку, учителей музыки, рисования, танцев и древних языков. Этого будет вполне достаточно для молодой девушки, которой Юта когда-нибудь станет. Но сейчас девочку учить просто негде. Для этого совершенно не хватает комнат. Вот когда будет достроено западное крыло…

Граф вздыхает и тихо стучится в дверь, а потом медленно проходит в спальню жены. Ему кажется, что он идёт на казнь. И ему становится почти дурно, когда он видит её бледное измождённое лицо. Дурно от той мысли, что могло и не обойтись. Что она могла даже умереть, если бы он тогда не успел подхватить её. Что она могла бы расшибиться об камин, если бы Георг не оказался в это время рядом…

— Я слышала, Хуан Астал был равнодушен ко своей жене… — шепчет Анна и с каким-то горем и отчаянием глядит на мужа. — Ты не любишь меня.

Её голос кажется таким тихим, что ему становится почти до боли жаль её — эту несчастную, измученную женщину, что ожидала в скором времени разрешения от своего бремени. И Хоффману почти стыдно за то, что это он сделал это с ней. Что это его вина, что она лежит так на своей кровати и почти плачет от боли и тех своих душевных переживаний, которыми она никак не хочется поделиться с ним.

Историю о Хуане Астале граф прекрасно слышал. И он боится сказать, что, пожалуй, уважает этого, по сути, весьма несчастного человека. И что ему крайне жаль того, что брат Хуана и убил его тогда. История эта была, пожалуй, даже грустная. Пусть и трактовали все её совсем не так. Пусть и проклинали этого повесу и развратника, известного во всей Фальрании. Хоффман слышал, что один только эрцгерцог Арго Астал жалел сына и принимал его гуляния и глупости с терпением, которым позавидовал бы любой. И Георгу было жаль вовсе не Изабель Ахортон. Пусть она и была просто несчастной юной девушкой, которую почти что насильно выдали замуж. Пусть она и умерла при вторых своих родах, оставленная всеми и в первую очередь — своим мужем, уехавшим по приказу отца в цитадель Вирджилис налаживать отношения со знаменитой княжной Ареселис…

Георг ничего не отвечает Анне. Можно даже сказать, что у него просто не хватает сил что-либо ей ответить на её слова. Лишь садится у её постели и прижимает пальцы её руки к своим губам. Граф не может сказать ей всю правду сейчас. Не должен говорить. Это может убить её сейчас. Поэтому он лишь крепче целует её пальцы. В надежде, что Анна немного оттает, что ей станет хоть чуть-чуть легче благодаря этому.

— Ты не любишь меня… — с отчаянием и какой-то всколыхнувшейся в ней непонятной злобой произносит Анна. — У тебя есть другая женщина.

Её голос дрожит. Кажется, она действительно верит в это. В то, что у него есть любовница. И у Георга Хоффмана когда-то они на самом деле были. Но не сейчас. Сейчас у него с этой треклятой экономической ситуацией в стране и беременностью жены совершенно не хватало ни на что такое времени. Он только работал и ездил в Миртилле. Ни на что другое у него и сил бы не хватило.

Но почему-то Анна думала обратное. Быть может, именно это и послужило толчком к началу этих обмороков, участившихся в последнее время? Граф не знал этого наверняка и это его крайне угнетало. Вот бы уже поскорее Анна родила! Тогда, наконец, этот кошмар закончится. Анна перестанет нервничать, можно будет нанять няню и взять Юту из пансиона, в который она была отправлена. Хоффман с трудом может заставить себя поднять на Анну глаза, хотя прекрасно знает, что ни в чём не виноват.

— У меня никого нет, — терпеливо отвечает ей Георг.

У него даже нет на это времени. Граф постоянно находится с головой в своей работе. До девушек ли ему? Разве хватит на что-то ещё сил, помимо этих постоянных бумаг, которые засасывают его, поглощают всё его время — свободное и рабочее? Разве хватит на что-нибудь ещё сил? Делюжан требует всё больше и больше. Да и сам премьер работает так, что Моника даже боится, как бы у него не случился удар. Георг постоянно бегает по предприятиям — своим и чужим. Проверяет исправность оборудование, то, насколько регулярно платятся налоги…

Он едва читать успевает что-либо, помимо тех документов, которые Делюжан даёт ему на дом.

— Конечно… — как-то слишком просто соглашается Анна и тут же выплёвывает со злобой. — У тебя нет на это времени.

Она отворачивается от него, выдёргивает свою руку из его пальцев и как-то отчаянно-зло всхлипывает.

Комментарий к II. Глава сороковая. Боль.

Fleur – Люди, попавшие в шторм

mon cher (фр.) - моя дорогая

========== II. Глава сорок первая. Любовь. ==========

Твои волосы пахнут ветром

И горячей дорожной пылью,

Мои пальцы измучены сталью

И блужданием по ладам.

Мы когда-то знали друг друга,

Но за долгой войной забыли,

Но сегодня я тебе память

С белоснежным венком отдам.

Сила древних легенд

Как вино бродит в нашей крови.

Полнолуние, вереск в цвету

И немного любви…

Это время, когда всем рифмам

И словам предпочту молчание.

Если хочешь нарушить тайну,

Я легко прочту по глазам.

Тишина от чужих укроет —

Будем слушать её звучание.

Я позволю себе забвение

И в ресницах замрёт слеза.

Боги свой приговор

На руке начертили — живи.

Полнолуние, соль на губах

И немного любви…

Слышишь, травы поют нам песни

О забытом нездешнем мире?

Помнишь тропы чудным узором

И костёр на исходе дня?

Оберегом железный перстень

С тёмной руною на сапфире

Дар твой странный, что в светлых землях

От напастей хранил меня.

Если призрак зимы

Потревожит тебя — позови.

Ветку вереска я принесу

И немного любви.

Сколько дней мы пробудем рядом

Знает только прядущий судьбы.

Сколько снов мы увидим вместе

Мы не станем считать сейчас.

Нам бы наши зрячие души

От неверия и льда укрыть бы,

Пока в чаше сплетённых пальцев

На ветру трепещет свеча.

Капли терпкой росы

Нам с соцветий губами ловить.

Перемирие — время забыться