Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 347

Разве можно было назвать его ужасным или жестоким просто за то, что он хорошо выполняет свою работу? Если бы каждый человек в королевстве тратил хотя бы половину его усилий, все смогли бы жить лучше. Если бы каждый человек тратил на свою работу все свои силы, ни на что другое просто бы не оставалось времени. Когда была ещё жива его семья, Делюжану ужасно это не нравилось — что эти лорды в парламенте и кипа бумаг в кабинете отнимают у него часы, которые можно было бы провести в домашнем кругу, слушая щебет Лирты, спокойный и мягкий голос Миланы или громкий смех Якова. Но теперь… Теперь ему так было намного проще.

Было совершенно неправильным то, что несколько месяцев назад умерла Алесия — эта двадцатилетняя девчушка, глупая и капризная. Эта девчонка в платьях, что по цвету так напоминали небо, на которое министр так и не мог заставить себя посмотреть. После смерти его семьи весь мир казался ему бессмысленным и пустым — бесплодным, ледяным, чужим… Была бы рядом Джулия — не та Джулия, которой она стала, а та какой была когда-то: капризной девчонкой, знавшей всё на свете и бывшей маяком для него столько лет. Нет, сейчас она была всё та же — насмешливая, изящная, безукоризненно вежливая и своенравная. Но он уже столько лет её не видел… Столько лет её нежные руки не касались его волос так нежно, будто это было самое величайшее сокровище в мире, столько лет он не видел её алых губ, совсем не красивых, изгибающихся в усмешке. Она была само совершенство — и тогда, когда смеялась, и тогда, когда гневалась, и тогда, когда плакала. Делюжан когда-то пытался посягнуть на то, чтобы это совершенство стало его. Но Джулия Траонт была неприступной крепостью. Порой Делюжан смеялся, что она так же неприступна, как была в древности Вирджилисская цитадель. И так же своевольна и прихотлива.

Пожалуй, уже давно следовало передать все дела в руки этому мальчику — Георгу Хоффману. Он был достаточно умён. И достаточно энергичен, чтобы всё сделать правильно. Он был чудным мальчишкой — этот Джордж Блюменстрост. Недаром Делюжан заприметил его тогда. И Якова он поразительно напоминал. Глаза у него были похожие. Смотрели с вечным недоверием и желанием противоречить, бороться… Ох… Принц Денеб тоже был таким — когда ему самому было всего лишь двадцать пять, когда в его груди билось то сильное пламя жизни, которое, как казалось тогда, ничем нельзя загасить. Это позднее уже он узнал, что пламя жизни возможно погасить водой точно так же, как и обычный огонь. И водой той были слёзы. Какой бы ни была сильной утрата, её можно перенести, пока ты молод, пока всё у тебя ещё впереди. Но как перенести это тогда, когда ты не знаешь, сколько именно тебе осталось?..

Пожалуй, и молодых-то многих ему было жаль. Этого холодного и равнодушного Джорджа — мальчишку со страшной грудной болезнью… Когда она сведёт его в могилу? Рано или поздно… И пусть пока он почти не кашляет кровью — во всяком случае, ни разу не кашлял при Делюжане. В конце концов, его жена уже должна была скоро родить — повезёт, если он успеет увидеть своего ребёнка. Пожалуй, действительно, это была не лучшая идея — бросать на этого человека целое королевство. Вполне возможно, что если что-то случится внезапно, это будет не самый худший вариант. Хоффман энергичен, даже несмотря на свою болезнь, сообразителен, имеет опыт работы с лордами из Парламента, знает большинство тонкостей, которым Денебу на момент его вступления в должность регента только предстояло обучиться.

А бедная маленькая Моника, что работала секретарём? Ей приходилось содержать всю свою семью. Немудрено, что она злилась на свою младшую сестру — кажется, ту звали Сарой, — которая убежала из дому и вольна была теперь распоряжаться собой так, как сама считала нужным. Впрочем, можно ли было осуждать Сару за то, что она предпочла быть сестрой милосердия, а не уборщицей в каком-нибудь богатом доме?

А Алесия, которую кто-то убил в подворотне? По правде говоря, он не слишком-то любил эту девочку, когда она была жива — слишком уж сильно она своими безрассудными выходками напоминала ему о том, насколько сильно он одинок. Но её кончина была столь неожиданной, столь шокирующей, что Делюжан просто не мог выкинуть это из головы. Можно ли было назвать её гибель странной? Да, все так и называли её смерть. Можно ли было назвать такой исход закономерным? Само собой. Пожалуй, во всём королевстве не было человека, который не был бы уверен, что конец мисс Хайнтс будет именно таким.

Делюжан с каким-то сожалением замечает, что уже находится в своём кабинете — весь путь от дома до рабочего стола уже пройден. Ему думается, что, должно быть, совсем не такой жизни он для себя хотел в прошлом. Тогда ему хотелось путешествовать, узнавать те тайны давно минувшего прошлого, тогда ему хотелось жить, хотелось видеть и снега Фальрании, и пылающие пески легендарного Сваарда.

Его привлекали те легенды — о могущественном Киндеирне. Тогда как Джулия просто бредила Драхомиром. Ох, это было бы просто чудесно — увидеть не только Осмальлерд, к которому уже можно было привыкнуть настолько, что становилось тоскливо, но и величественный Интариоф. Увидеть бы те места, которые были запечатлены в сказаниях о Расколе, увидеть бы то, что было описано в легендах Йохана… Делюжан видел тот перстень собственными глазами — перстень с алым рубином. И он был уверен, что это был именно тот перстень, а вовсе не подобный. И мисс Траонт — о боги, он привык называть её так, хотя сейчас такое обращение казалось почти нелепым — это казалось забавным. Кажется, она относилась к этим легендам и предметам из них с почти смехом. Ей почти всё в них казалось почти что нелепым.

Джулия смеялась — смеялась над леди Марией, что была первой супругой Киндеирна, смеялась над бесподобной Деифилией, смеялась над воинственной Лилит. И не чувствовала каких-либо угрызений совести. Смеялась так, как смеются над старинными друзьями. По-доброму, легко и весело, с присущим только ей задором. И её красивое, словно высеченное из камня лицо, становилось поистине прекрасным. Взгляд становился намного мягче, и правильные линии теряли свою каменность. Когда Джулия смеялась или плакала, или жалела кого-то, она становилась женщиной. Не той холодной герцогиней, которую знали во многих королевствах, а живой женщиной, из плоти и крови. Женщиной, которой Денебу никогда не суждено было добиться.

И всё же — те места, в которых они тогда бывали, ждали её. Вовсе не принца Денеба. Они ждали не гостя, который в благоговении встанет перед ними на колени. Они ждали старого друга. Они ждали принцессу Джулию Траонт, не ту эксцентричную девчонку, которой её считали в родном королевстве. Нет — они ждали ту, кто чувствовал каждое слово в любой из легенд. Они ждали понимающую женщину, которая сможет простить им ту долгую разлуку, на которую они обрекли её…

Должно быть, принцесса Джулия понимала в том, что было написано в этих легендах, гораздо лучше принца Денеба.

Должно быть, женщины лучше понимают в том, что касается нематериального.

Тот перстень долго ему снился. Массивный, тяжёлый… Джулия говорит, что скорее всего перстень принадлежал сначала Драхомиру и только потом Йохану. Откуда столько денег у бродячего музыканта? Только вот… Сны об этом уже давно перестали преследовать его. Был только Яков. Его бедный мальчик, что так страшно умирал несколько лет назад. Да и могло ли в его снах быть хоть что-то другое? Он не мог и представить, чтобы было нечто иное, нежели его дорогой ребёнок.

Делюжан старается не смотреть на одну из старых фотографий на своём рабочем столе. Там изображено то озеро, которое после их с Джулией купания, при возвращении в лагерь, принц Денеб приказал запечатлеть этому скользкому гадёнышу Солнману. Нужно заметить, что мисс Траонт после одного случая стала относиться к Седрику с куда меньшим недоверием и пренебрежением, нежели ранее. О, эти женщины! Эти создания, которые способны пожалеть сущее ничтожество.

Делюжан тяжело вздыхает и отвлекается от своих документов. Как-то непонимающе смотрит перед собой, а потом медленно разворачивается к окну. Обычно время пролетало не так быстро. Совсем не так быстро. Должно быть, это от того, что он слишком долго не вспоминал её — свою леди Траонт, в которую влюбился после того странного дня. Должно быть, это из-за того, что он слишком плохо спал этой ночью.