Лжецы и разбойники (ЛП) - Мейтленд Карен. Страница 12
Хотя, он и мог ходить так же быстро, как любой человек, при драке его можно было легко сбить с ног, а вернее-с ноги.
Однако, незнакомец на берегу не унимался: «Прошу Вас, ради Всего святого, помогите мне! Я вымок и голоден. Я боюсь, рассвет застигнет меня уже замороженным трупом, если я останусь здесь на ночь»
Грубый тон мужского голоса более походил на угрозу, чем на мольбу, но Гюнтер достаточно настрадался от голода и холода в своей жизни, чтобы знать, сколько бед может принести эта парочка демонов, да и ночь становилась всё суровее. Утром ударит сильный мороз. Он понимал, что никогда не простит себе, если бросит здесь человека на верную смерть.
«- Позови ещё раз и продолжай кричать, пока я тебя не увижу»,- отозвался он
Он прислушивался к голосу, подталкивая свою плоскодонку к левому берегу, и наконец подплыл достаточно близко, чтобы разглядеть фигуру в капюшоне и длиной робе, стоящую и самой кромки воды. Гюнтер крепко сжал шест в руках, его металлический наконечник можно было превратить в надёжное оружие, на случай, если незнакомец попытается захватить лодку.
Дыхание монаха висело в морозном воздухе белым облачком, смешиваясь с ледяным речным туманом. Как только нос плоскодонки подошёл достаточно близко к берегу, он наклонился вперёд, будто собирался ухватиться за него. Однако, Гюнтер был готов к этому. Он взмахнул шестом по другую сторону лодки и оттолкнул её от отмели, посчитав, что мужчина не рискнёт прыгать в этих одеждах.
«- Кровью Христовой клянусь, я не причиню тебе вреда!»,- но голос незнакомца вблизи звучал ещё более угрожающим. Монах вытянул свою правую руку в пятно света, отбрасываемого фонарём. Сгибы его рукава повисли тяжёлыми грязными складками. Медленно, другой рукой, он откинул складки промокшего рукава и обнажил руку, которая заканчивалась у запястья.
«- Я вряд ли представляю угрозу для кого-либо»
Гюнтер почувствовал, как краска стыда заливает его лицо. Его раздражало сочувствие посторонних к нему, как к инвалиду, и он не собирался сейчас сам изображать сострадание, но презирал себя за недоверие и трусость. Монаху вряд ли легко удалось бы освободится из топи, проглотившей стольких неосторожных путешественников.
Гюнтер всегда полагал, что священники и монахи-слабаки, избравшие церковь, чтобы отлынивать от тяжелого физического труда с его потом и мозолями. Но этот был парень-не промах, и явно не торопился на встречу с Создателем, не смотря на свой духовный сан.
Гюнтер подогнал лодку к берегу и, удерживая её против течения, дал монаху перевалиться через борт и пристроиться на одной из поперечных досок. Его грубая бесформенная роба плотно прижималась к телу, покрытому грязью и илом. Его трясло от холода, а капюшон был так низко надвинут на глаза, что Гюнтер не мог разглядеть его лицо.
«- Я подвезу тебя до Хай-Бридж в Линкольне», -сказал Гюнтер,- «там всегда найдётся постель и горячая еда, особенно, для служителя Священного Ордена».
«- Как далеко ещё до города?»,- вздохнул монах. «Я шёл несколько дней, чтобы до него добраться.»
«- Кабы не эта напасть, ты мог бы увидеть факелы, пылающие на городских стенах и даже свечи в окнах собора.»
Гюнтер медленно толкал плоскодонку, пытаясь разглядеть сквозь туман водную гладь перед собой. Он знал каждый поворот реки не хуже, чем лицо своей любимой жены. Он не боялся столкновения с другими кораблями в столь поздний час, но всегда сохранялась опасность наткнуться на бочки или бревно, неосторожно сброшенные вниз по течению.
«- Так что привело тебя в Линкольн?»,- спросил он, не отрывая взгляд от реки,- «ты вряд ли найдёшь здесь кого-либо из вашего Ордена. Я слышал, что когда то был дом, принадлежащий Братству Покаяния Христова в Линкольне, но это было ещё до Великого Мора. Дом всё ещё стоит, но ни один из ваших братьев не появлялся там уже много лет».
«- Я ищу не свои братьев»,- ответил монах.
Они проплывали мимо жалких лачуг, что выстроились по берегам и на дальних окраинах города, туман уже не казался таким непроглядным. Гюнтер торопился высадить своего пассажира, как можно быстрее, ему не терпелось вернуться домой. Было в голосе незнакомца что-то, что заставляло его беспокоиться. Было что то острое и холодное, словно отточенное лезвие, в его, казалось бы, безобидных словах. Монахи всегда остаются монахами, и неважно откуда они прибыли. Когда они не кричат о муках адовых, то требуют пожертвований, грозя анафемой, если вы им не заплатили.
«- Итак»,- переспросил Гюнтер,- «Зачем ты приехал? Предупреждаю, Линкольн переживает не лучшие времена, здесь не разживёшься пожертвованиями, даже будучи святым. Лучше бы ты отправился в Бостон. Туда теперь текут все деньги с тех пор, как мы потеряли шерстяной рынок.»
Монах издал низкий безрадостный смех. «Ты думаешь, я проделал весь этот путь ради горстки монет? Ты видишь это?»
Пользуясь зубами и левой рукой, он развязал завязки на капюшоне и потянул его вниз. Он поднял фонарь с носа плоскодонки, и источник света на уровне его груди, озарил лицо монаха снизу. То, что увидел Гюнтер, заставило его так сильно дёрнуться, что он пропустил удар и чуть не свалился в реку. Он стоял, застыв с немым ужасом в глазах, пока незнакомец не вернул капюшон на место.
«- Ты спрашиваешь, что я ищу, мой друг?»,- прорычал монах,- «Я ищу справедливости. Я ищу возмездия. Я ищу мести!»
Глава 1
Чтобы защититься от ведьмы, вытяните кишки из голубя, пока он ещё жив, и протяните их над дверями вашего дома. Тогда ни ведьма, ни её чары не смогут проникнуть внутрь.
Линкольн
Будучи живым, я не принадлежал к числу тех, кто видел призраков. Я думал, что все, кто утверждал подобное-безумцы или лжецы. Но, когда вы мертвы, друзья мои, вы поражаетесь тому, как много скрыто от живых глаз. Я нахожусь сейчас в странном полумраке. Я вижу деревья и дома, коровники и мельницы, но не так, как это прежде виделось мне. Они бледные, лишь с оттенками красок, словно незрелые фрукты. Они-новички в этом мире. Но я вижу другие дома, которые рассыпались в прах задолго до моего рождения. Они всё ещё там, теснятся меж деревенских застроек, возвышаются среди холмов, старые и поновее, богатые оттенками жёлтого и бурого, красной глины и белого известняка. Они ярче, но не так прочны, как реальные, они словно отражение в неподвижной глади озера, кажутся такими живыми до первого же лёгкого бриза, который развеет их в ничто.
Так и с людьми. Живые-просто ещё недостаточно созрели, чтобы сорваться с ветки жизни в тлен. Но они-не единственные, кто прогуливается по улицам и аллеям или бродит по лесам и болотам. Есть и другие, подобные мне, что оставили жизнь, но не могут пройти через врата смерти. Некоторые остаются там, где жили ранее, повторяют старые маршруты или задания, полагая, что смогут уйти, поставив в них точку. У них выходит многоточие. Другие-блуждают по дорогам в поисках пещеры или заветной двери, которая выведет их из этого мира, в тот, иной, полный чудес, о которых они могли лишь мечтать.
Многие, самые несчастные из всех, пытаются воссоединиться с живыми. Влюблённые напрасно ходят по пятам за своими возлюбленными, умоляя тех обернуться и взглянуть на них. Дети по ночам царапаются в двери домов, рыдают и зовут мать, любую мать, что впустит их и приласкает. Младенцы притаились на дне колодцев или залегли под дёрном, в ожидании своего часа, чтобы вползти в женское лоно и родиться вновь, как её собственное дитя.
А я? Я пока не могу уйти. Я был вырван из жизни раньше своего часа, стал жертвой смерти вопреки своей воле, так что, я должен задержаться, пока не доведу свой рассказ до логической развязки, потому что есть кто то, за кем я наблюдаю и некто, за кем я слежу. Я не оставлю их, пока их историям не придёт конец.
Роберт Бассингем взглянул на одиннадцать других членов Муниципалитета, скрючившихся на стульях, и вздохнул. Это был долгий день. Старая ратуша была выстроена вдоль главного городского проезда Линкольна, и зазывания коробейников, грохот телег и запряжённых волами фургонов, болтовня людей, топающих по мостовой в деревянных башмаках, всё это означало, что маленькие окна комнаты должны быть плотно закупорены, чтобы престарелые члены муниципалитета могли расслышать человека, сидящего рядом с ними.