Пепельное сердце (ЛП) - Блазон Нина. Страница 19

Во время тихих ночных бесед Саммер пробовала учить слова и предложения на его языке. Но по какой—то причине ей этого не удавалось, словно её разум накрывает завеса. Анжей напротив, учил её язык настолько быстро, что это выглядело зловеще, но он никогда не использовал это, чтобы навредить ей. Для нее это тоже являлось новым опытом, который она с удивлением приняла к сведению, — разговоры с Анжей никогда не были бартерной сделкой.

Чужие губы из её туманного прошлого исчезли. Так же, как и Кровавый Мужчина, который покинул ее сны, чтобы вместо этого преследовать их в реальном мире. На их место пришли расплывчатые воспоминания. Лица, которые казались знакомыми. Песни, которые она узнавала. Снова и снова женщина Смерть, как новое привидение её ночей.

— Леди Смерть рядом, — пробормотала она Анжею после одного из таких снов. — Это так, будто она заняла своё место в моих снах. Она ждет меня в золотой барке. Там же я вижу какую—то девочку. Я зову ее Бэлин, и мужчина с именем Индиго. Странное имя, не правда ли? Однако там есть... и другие. Они злятся на меня, и все они одеты в длинные плащи. Я ощущаю запах пыли и пепла.

Анжей почувствовал, как ее кожа покрылась мурашками, и притянул её к себе.

— Не думай об этом! — Он нежно коснулся губами ее век. И как бы это не было странно, картинки, вызывающие опасения, ослабевали, потеряли цвет и реалистичность. — Всё это в прошлом, — продолжил Анжей. — Думай о будущем. Ведь скоро мы доберемся в Торьян.

Каждую предыдущую ночь Саммер охотно сбегала в безопасное забвение, которое дарило ей присутствие Анжея, но на этот раз она не потеряла появившиеся образы.

— Вероятно, ты хочешь забыть, но я хочу вспомнить! — недовольно ответила она.

— Эта песня не выходит у меня из головы. Может быть, ты ее знаешь? Она не рифмуется, вероятнее всего, это вообще стихотворение. Во всяком случае... Я слышу ее в своих снах. Послушай!

Для нее это было странно чувствовать волнение перед выступлением на этом месте. Она откашлялась перед тем, как осмелиться пропеть текст песни или чего бы то ни было. Тихо, дрожащим голосом и гулко бьющимся сердцем, она начала:

Холодное дыхание

реальности

гасит

иллюзию —

вечности

тлеет невидимая

под пеплом

мечта.

Летние листья

черным вечером

пьют

мысли —

В её венах кружащиеся,

мое истинное бытие.

Тающая мелодия ещё долго вибрировала в воздухе. Саммер должна была улыбнуться, но не знала, почему.

— Слова звучат печально, но когда я их слышу, мне хочется смеяться. Ты знаешь эту песню?

— Звучит красиво. Но нет, я не знаю ее, — ответил Анжей, зевая. — Что, кстати не является чудом. Я не знаю никаких песен.

— Совсем ни одной?

Он покачал головой. Его волосы задели её шею, и стало щекотно.

— В Торьяне людям не нужны песни, — ответил он с улыбкой. — Там поют только волки. Для нас песни... как там это слово? ...бесполезные.

— Бесполезные?

Вновь Саммер поняла, что до сих пор он мог её удивить. В одно мгновение все менялось, и она не знала, должна ли ужасаться или смеяться.

— Как же песня может быть бесполезной?

— Всё это лишь установленная картинка в твоей голове. Ты смеёшься над выдуманными историями. Или бессмысленно хлопаешь в такт как идиот. Всё это тебе не нужно, когда тебе нечего поесть, или не знаешь, где можешь поспать. Многое, что предпочитают городские жители, совершенно бесполезно в Торьяне. Поцелуи, например. Или вино, танцы. Это ведет только к любовной тоске, тяжелой голове и болеющим ногам.

— Поцелуи тоже? Тогда я не уверена, хочу ли туда.

— О, да, — ответил Анжей слишком серьезно. — Тебе понравится. Мы все носим маски и подстригаем волосы, чтобы выглядеть одинаково. Мы не тратим время на страхи и сомнения. Спокойно жить и мечтать запрещено. У нас даже есть стражи, которые приходят для того, чтобы отгонять кошмарные сны от дверей. И утром мы черными метлами сметаем поверженные сны с наших порогов.

Сегодня ей не хотелось спорить с ним по поводу правды. Намного проще было смеяться вместе с Анжей, и точно так же легко она забывала о своих страхах. Лишь только мелодии песен не хотели оставлять её в покое.

— Я не могу выбросить эту песню из головы. Она звучит, словно тяжелая утрата, будто я что—то потеряла. «Мое истинное бытие»... Может быть, я сама написала эту песню? Вероятно, я была певицей? Или может, я была влюблена в певца?

Анжей рассмеялся.

— Если ты и влюблена, — произнес он насмешливым голосом. — То только в меня.

В один миг лишь с одним взмахом ресниц её настроение переменилось. Она поднялась и покачала головой.

— Не будь таким высокомерным, Анжей, — рассердилась она. — Здесь всё ещё я решаю, в кого мне влюбляться.

— Да брось, Саммер! Признай это, я — хороший вор. Я украл твоё сердце, а ты даже не заметила этого.

— С чего ты это взял? Только из—за того, что мы поцеловались? Не воображай слишком много!

— Я просто знаю это, — непосредственно произнес он. — Кроме того, ты выдаешь себя каждую ночь. Когда тебе снятся плохие сны, ты ищешь мою руку.

Его голос приобрёл мягкое звучание, и Саммер ничем больше не могла ему возразить. Внезапно возникшее сомнение помешало воспротивиться. «Что, если он прав? Что, если я вообще не понимаю, что влюблена в него, ведь я вовсе не знаю, какого это — ощущать любовь?»

Анжей присел таким образом, чтобы они смогли смотреть друг другу в глаза. Естественно, он нравился ей. Всё в нем ощущалось знакомым, и одна лишь мысль о разлуке с ним ранила её.

— Поцелуй меня, Саммер! — попросил он. Когда губы коснулись его рта, её глаза закрылись. Целовать Анжея, словно тонуть в теплом озере. Она должна бы бояться утонуть, но всё же, вода имела вкус воздуха и меда, будто укутывала её в теплом коконе безопасности.

«Может быть, действительно, это влюбленность?» — размышляла она. — «Противоположность одиночества. Без груза объяснений и клятв».

И в то время как она ещё больше углубляла поцелуй, её руки путешествовали по плечам Анжея. Затем кончиками пальцев она проделала путь от рёбер до ключиц. Каждое прикосновение эхом отражалось на её собственной коже приятной дрожью, заманивая всё глубже в чащу ощущений и близости.

Тем не менее, где-то глубоко похороненное пустое место в её груди учащенно забилось. Что-то плененное, трепыхаясь, пыталось вырваться наружу. Её руки и кожа вспоминали совсем другую форму плеч и строение мышц, которые ощущались иначе под её пальцами, и отдавались совсем другим эхом. И кожу, которая была грубее и темнее, и напоминала дым и золотую пыль, не смешавшийся с ветром, а более пряный аромат, вероятно, кедровый дым.

***

Название города, которого они достигли в ветреный октябрьский день, Саммер узнала, когда они проходили к узким пограничным воротам на скалистой возвышенности — Анаканд. Крутая лестница вела через причудливый ландшафт светлых меловых гор к косе в море, на которой возвышался город. Он был обнесен и укреплен зубчатой стеной пристани, около которой лодки и корабли стояли на якорях. Это море никак нельзя было сравнить с гладким зеркалом Маймарской гавани. Это была бушующая серость с зубами из пенящихся верхушек волн, которые яростно впивались в косу. В свете обескровленного заходящего солнца блестели дома в своем бледно-сером холоде, словно скалы. Шум моторов маленьких лодок разбивался о скалы и стены домов. Саммер удивлялась такому большому количеству путешественников, которые желали войти в город, и выстраивались перед воротами. В ней зародилось беспокойство, но Анжей решительно двигался вперед. Они обменяли свою более легкую одежду горожан в последнем населенном пункте на темно-синие пальто с дождевыми капюшонами. Изношенные брюки из того же материала были заправлены в сапоги, которые Саммер приобрела за небольшое количество денег.