Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий - Блашкович Ласло. Страница 67

Теперь следующий шаг. Сейчас мой бывший школьный товарищ (я-то его сразу узнал) попытается пальцами улучшить искаженные черты моего неподвижного лица. Ты меня знаешь? Нет? Ничего удивительного, когда-то я был тощим, как тростинка, щегол, знаю, трудно поверить, если принять во внимание мое атлетическое тело, все еще не оплывшую фигуру Геркулеса, хотя и лежу я вот так, один, бог знает, почему и как долго; кто бы мог подумать, что в этом блистательном маленьком государстве что-то стало подгнивать? Если этого недостаточно, то надо ли напоминать, как я несколько раз выступал на телевидении, этого хватит, чтобы узнать меня в лицо? Все еще никак?

Ну, тогда надо полистать одно из довоенных изданий «Книги рекордов Гиннеса», наверное, она есть и в нашей тюремной библиотеке, и найти меня там, среди рекордсменов по отжиманиям (у тебя голова пойдет кругом от этой цифры!); ты прочувствуешь мои дрожащие мышцы, услышишь тиканье секундомера в руке человека, в чьем аортальном синусе шуршит скомканная бумажка, на которой коряво написано: судья.

Меня фотографировали для газет, я где-то храню вырезки. Судья поздравил меня, собрался и ушел. На обратной стороне той самой бумажки написал: югослав Верим Мехметай, 1966 года рождения, мировой рекордсмен по отжиманиям… За диплом и экземпляр книги, где это будет написано, надо было заплатить, и подождать.

Я думал, надо бы что-то сделать с этим случайно открывшимся во мне талантом, я пытался и мог (может, стоило попробовать на фортепьяно, коснуться клавиш и обнаружить, что стал виртуозом?), я рос и рос, без ограничений. Взялся за гири и штангу, вскоре рубашки и цепочки рвались и лопались на мне, стоило напрячь мышцы, я превратился в настоящее бодибилдинговое пугало.

Но этим видом спорта практически никто не занимался, мне не с кем было соревноваться, у меня не было соперников до тех пор, пока я не прочитал в газетах, что мой рекорд побил знаменитый русский, причем с каким-то невероятным результатом, на две-три тысячи отжиманий больше, но тогда я уже начал чувствовать усталость, подошел, как говорят, к порогу, и только поддерживал свою головокружительную цифру, недостижимую для простых смертных и слабых, ленивых богов.

К тому же, не было и цирка, который заметил бы и принял меня, мои тренировки восхищали детей и случайных прохожих, но заработки были так себе, пока какой-то проходивший мимо человек, объехавший весь мир, не бросил мне денежку в траву, к которой я равномерно припадал, голый по пояс, с напряженными мышцами (если бы подо мной была женщина, я стал бы героем порно, кадр бы длился часами). Он и рассказал мне, что подобных дурацких аттракционов, уличных плясунов, музыкантов, актеров и акробатов полным-полно на площадях европейских городов, сколько хочешь, и я мог бы на лето отправиться туда, посмотреть мир, подзаработать, обеспечить себя прекрасными видами на год вперед. Надо только обзавестись достаточно глубокой нищенской шляпой.

Идея была привлекательная, к тому же я и так был на грани. И каждой весной я был уверен, что уеду, как только припечет, и тогда ты мог бы помнить меня на площадях Рима, Амстердама, порнографического Пешта, уличным артистом, благородным циркачом, укротителем собственного звериного тела, делающего сотни отжиманий за хорошие деньги. Но только вечно мне что-то мешало, я помнил о проклятии наставника, и из болезненной привязанности к привычной жизни оставался дома, пока со всех сторон ни началась стрельба, а я больше не мог получить паспорт, потому что меня действительно могли узнать и отправить на какую-нибудь войну.

И вот тут меня где-то здесь, у Дуная, заметил паренек из золотой молодежи, и попросил у меня совета, потому что он сам тренировал свое крепкое мускулистое тело, и позвал на работу в «Форму», ты знаешь этот ночной клуб, там я выступал между двумя номерами, обычным стриптизом и тем, с пением, я заполнял паузу, пока Оксана и Валя переодевались к следующему выходу.

Нет, я не выступал голым, не надо меня высмеивать. Ведь сердце и мышцы во время выступления оттягивали на себя всю кровь, поверь, там особо не на что было смотреть!

Но на афише я оставил настоящее имя. Конечно, оно было набрано мельче, чем имена звезд, но все-таки было довольно заметно, грех жаловаться. Там я познакомился со своими новыми друзьями. Я почти всегда был Робинзоном, мне не везло со знакомствами, я прекрасно беседовал сам с собой, как видишь. Мне казалось, что у меня эксклюзив на несчастье, я был снобом и парией одновременно, не видя никого похожего на себя.

И вот, вдруг, друзья. Ты — Верим? — спросил меня чернявый. Ну и что, подумал я, ведь и Гамлет, в конце концов, всего лишь спиритический сеанс. Разве ты не знаешь, где твоя родина, — тихо спрашивали меня по-албански, — какое у тебя задание? Но это я понял позже, в то время я на албанском не знал ни слова.

Я и сейчас — с пятого на десятое, если честно. Если не начать вовремя, то потом идет туго. Думаю, что во всем виноват мой отец, Верим-старший. Его давно занесло сюда, на север, и он так и не вернулся. Албанцем он был только по имени. Чему он мог научить меня? Он все время спал. Мать исчезла, а он не слишком сопротивлялся, когда меня забрал социальный работник. Некоторое время я пробыл в детской деревне, в Каменице. Оливер Твист.

И я все еще был одним из детей Платона, когда узнал, что отец умер в приюте для бездомных. Арнаутом я стал значительно позже.

Но все-таки я хорошо помню, как часто мне хотелось выйти на улицу, скажем, в воскресенье, когда все на нашей окраине коротают время на улице (прислонившись к навечно припаркованным машинам со спущенными шинами, сидя на приступках и поплевывая в густую пыль), и громко, во весь голос, начать говорить по-албански, может, почитать стихи Мекули или выругаться, все равно, для слушателей не было бы разницы. В то время я мечтал и о других вещах. Например, воображал себя звездой детских фильмов, не меньше Полярной, какими были Ширли Темпл, Штимац, маленький лорд Фаунтлерой, Микки Руни-дунь-мне-в-ухо, курьером капитана Леши. Но известно, как завершались все мои декламации.

Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий - _1.jpg

В любом случае следует подчеркнуть, что в сценографии этой истории не должно быть ничего албанского, никаких двуглавых стервятников, которые как мокрые курицы приспущены с флагштоков; Косово я представлял себе как страну шкиптаров Карла Мая, несуществующую, как и ее восточные близнецы Анистан или Джинистан, из тюремных мечтаний писателя.

Кара-бен-Немзи, Кара-бен-Немзи, пытаюсь я докричаться до Андреутина, который наклоняется над моим лицом и поправляет подушку, но я, заколдованный, остаюсь немым.

Сирена, — беспричинно произносит он. Я хорошо слышу эту сирену, воздушную тревогу, но не могу решить, то ли это та, из моего детства, что в каждую первую среду месяца возвещала о несуществующей бомбежке (чтобы прочистить ей горло и напомнить людям о том, что они счастливы, и что живы), или это другая сирена, та, что каждый раз четвертого мая, в три пополудни, возвещала о наступающей смерти Тито. Если бы мне удалось протянуть нитку через это ушко, то, я уверен, заштопал бы себя так, что никто бы и не заметил.

(Буквоед наверняка может придраться, что дидаскалии так не пишут. Согласен, и я сказал бы, что это, скорее подробная инструкции по применению противогаза. Что и требуется, если я правильно понял задание начальника. А может, моя история нуждается в уже проверенной, испытанной постановке? Скажем, как опера Летучий голландец? Слегка приправленная аллюзиями на сказку Андерсена о Гадком утенке, напоминающую мой путь от щегла до орла с Льяно-Эстакадо? Надо ли подчеркивать, что мое ребяческое желание стать полубогом кунг-фу тесно связано с желанием Кафки стать индейцем, или это просто обычные юношеские поиски идентичности, которым не нужны никакие другие основания, кроме простых воспоминаний? Оставлю этот вопрос на потом. Знаю только, что повидал многих судей и хамов, которые в конце концов плачут как малые дети. Как и те, от которых я такого не ожидал, остающиеся мужественными с глазу на глаз со смертью. Не скажу, что это должно быть мужество, возможно, это просто желание совершить самоубийство чужими руками, окончательный побег из дома… Господи, сколько ненужных осложнений с нашей маленькой историей!)