Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий - Блашкович Ласло. Страница 69

Спортзал. Черно-белый телевизор, по которому мы будем смотреть трансляцию похорон Тито, стоит на гимнастическом коне. Картинка время от времени пропадает, и учительница физкультуры Катица Мраович, которой помогают двое-трое подлиз, вертит антенну, поднимает ее и опускает, хлопает ладонью по телевизору. Когда картинка становится более-менее приемлемой, Катица осторожно передает антенну одному из детей, который держит ее в высоко поднятой руке, похожий на статую Свободы.

Катица: Постоишь здесь так? Как это, не сможешь?

Смотрит на него с недоверием и презрением.

Ничего, будете меняться… И чтобы ни слова! Где же ваша юность?

Антенна, напоминающая птичий скелет, выскальзывает из детских рук на грязный пол. Картинка пропадает.

В зале незаметно собираются дети, как птицы Хичкока. Рассаживаются по скамейкам, матам, по другим местам. Похороны еще не начались. С экрана телевизора доносятся звуки траурного марша. В глубине зала группа старших ребят, спрятавшихся за козлом, выщипывают поролон из рваной обивки. Катица незаметно стоит над ними, с открытым ртом, в глубине которого серебрятся пломбы коренных зубов, и нервно сжимает и разжимает кулаки, как младенец в период обезьяньего рефлекса.

Раздевалка. (Во всех смыслах подойдет кабинет господина начальника, с фикусом и пустой клеткой.)

Верим: Наша раздевалка чаще всего исполняет роль школьного карцера, что-то вроде Чистилища перед походом к директору. В распоряжении наказанных есть краны без воды, кривые вешалки. Вонь здесь можно даже пощупать.

На первый взгляд, это тренировка клаустрофобии. Коста проверяет, заперты ли замки, ручки щелкают вхолостую, мигают испорченные лампы дневного света. Ребята потихоньку рассаживаются. Большинство не слишком реагирует на ситуацию. Кубурин закуривает и пускает сигарету по кругу.

Саша: Говорю я вам, он не от этого умер. Ты слышал про заражение крови?

Андреутин (испуганно): Ты что имеешь в виду?

Саша: Иностранные спецслужбы, наверняка. Есть такая мазь, намажешь руку, и тот, с кем ты поздороваешься, помрет через двадцать четыре часа.

Коста: А ему ведь приходилось со всеми… Как только пойдет в народ, все начинают, как бабе, целовать ему руки…

Демонстрируя худые голые руки, ребята уже мечтают о том, что они вытатуируют на них в армии, и рисуют на коже шариковыми ручками фантастических пауков, сирен, пятиконечные звезды, имена выдуманных девушек… Покусывая незаметно фигурные заусеницы, Верим Мехметай вспоминает выцветшие отцовские татуировки: на одном бицепсе — немного грустный Тито, на другом — полумесяц и пятиконечная звезда.

Андреутин (поет): Я старый дед, отдайте мне быка, у него три рога, это, это… это ты украл! (трет глаз).

И пока ребята открывают рты, слышно, как ключ поворачивается в замке. Входит Правосудие с мрачным лицом Катицы и указывает пальцем в сторону двери. Ребята, понурив головы, поочередно исчезают в ней.

Катица: А что ты тут делаешь, Мехметай?

Верим: Так вы же сказали?

Катица: Не тебе, а Блашковичу, чтоб тебя?! (Поворачивается к остальным). А вас, господа любезные, ждет… А ну-ка, стой. (Принюхивается). Кто курил? Всем показать пальцы! Дыхните.

Ребята подходят и дышат ей в лицо.

(На этом месте не хватает нескольких страниц, отсутствует сцена привода ребят в кабинет директора для расправы. Этот магистр, живой труп, не любитель таких ситуаций, и вообще, он всегда бы с удовольствием был в каком-нибудь другом месте, а еще лучше — на досрочной пенсии, с солидным денежным содержанием. У него всегда при себе расческа, и он непрерывно причесывается, нещадно рассыпая перхоть. Катица перечисляет грехи школьников…

Катица: Если бы у меня был свой ребенок, я бы сказала: не смей так поступать, сынок, или там дочка, кто уж там будет, но если, все равно, он захочет, например, стать наркоманом, то, будьте любезны, отправляйся с такими же на необитаемый остров, без наркотиков, посмотрим, кто выживет… И это своим детям, прошу заметить!

…рисование свастики в тетради по математике или усиков гладко выбритым историческим личностям, дописывание похабщины на образцово исполненных каллиграфическим почерком сочинениях, вывешенных на доске, исколотой кнопками…

Директор вынужден отругать и наказать их.

Осторожно ощупывая друг у друга следы порки отцовским ремнем, ребята клянутся отомстить.

Сцена исчезает в тумане и тонет в воспаленном глазу подглядывающего за ней в замочную скважину.)

(В логове дракона, или Хулиган и принцесса)

Верим бежит вверх по лестнице, но вскоре устает и продолжает подниматься, тяжело дыша и медленно, иногда останавливаясь.

Верим: Единственное, что меня действительно беспокоит, это скорость. Я не самый медлительный в классе, но считаю, что средний результат не к лицу мастеру кунг-фу. Правда, я не последний, из-за Андреутина. Его трудно в этом превзойти. Спрашивается, что делать?

Растягивает губы в тонкой улыбке и откидывает назад голову, как Брюс Ли. Останавливается перед какой-то дверью. Из-за нее доносится крик. Он колеблется, потом тихо стучит. Он уже готов убежать, но тут дверь открывается. Не переставая ругаться с кем-то, женщина втаскивает его внутрь.

Стандартный интерьер.

Наталия: Хватит с меня твоей грязи!

Ладислав: Я как раз моюсь.

Наталия: Все равно не отмоешься. Ты грязен изнутри.

Верим в прихожей, лучше бы ему провалиться сквозь землю. Дверь в ванную комнату распахнута, и он отчетливо видит в облупленной ванне выпрямившегося под струей воды совершенно голого мужчину, с широкими бедрами и отвисшей грудью, похожего на набожного разжиревшего почтальона.

Наталия: Ты меня уничтожил. Сожрал. (Поворачивается к Вериму). Вот так вот, зубами. (Обнажив десны, скрипит зубами).

Ладислав: Несешь вздор, мамочка. Подай полотенце.

Наталия быстро хватает полотенце. На пол падает спрятанный порнографический журнал. Она поднимает его и сует Вериму под нос какие-то огромные груди.

Наталия: Вот, вот! Посмотри, что старый хрен читает!

Ладислав: Только не при ребенке, мамочка! (Равнодушно вытирается).

Наталия: Не называй меня мамочкой, и вообще, прекрати болтать своим поганым языком! Посмотри на меня. Глаза провалились, здоровья совсем нет, отощала. (Поднимает руками свои иссохшие груди и отпускает их). Живу в свинарнике. Лучше бы меня вообще не было. (Плачет. Почти все время обращается к Вериму). Всего хочется, кажется, представляешь собой что-то, а умрешь, после тебя останутся только грязные окна.

Златица в ночной рубашке выходит из комнаты.