Прогулка по Дальнему Востоку - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон". Страница 27

Стихотворение, о котором идет речь, построено на игре слов «облако» и «стена», звучавших, вероятно, одинаково. Оно чрезвычайно характерно для старинной японской поэзии. В большинстве случаев эта поэзия символична; она изложена идеографическим письмом (китайское письмо, обратите внимание). Ко времени этих ранних поэтических опытов, у китайцев уже был Чеу-Кинг. Отсюда видно, как далека во времени Япония от Китая.

Итак, современные японцы пришли неизвестно откуда…

(Я полагаю, что они явились из Полинезии или вообще из Океании; ученые это оспаривают, но мне, понятно, кажется, что правы не они, а я. Решайте сами!) Во всяком случае, они пришли на Киу-Сиу и на Сикок с юга. В VI веке пришельцы-японцы занимали только эти два острова, кстати, самые маленькие. Киу-Сиу, на котором Нагасаки, невелик, а Сикок еще меньше. Тогда же они столкнулись с «айно», длиннобородыми, гигантского роста людьми.

Японская легенда говорит, что в описываемую эпоху японцами управляли полубоги, — Тезеи, Геркулесы или что-то похожее. Легенда называет их «Kamis».

На первых порах война против «айно» не была слишком удачной. В конце концов победа одержана благодаря предательству, предательству, которое можно встретить в мифологии и ранней истории любого народа: заманили неприятельского вождя, женщина напоила его «саки» (рисовая водка), а потом убила во время танца или пока он спал. Юдифь и Олоферн, или первое, что вам вспомнится!

Рисовая водка «саки», как видите, уже существовала. Дело в том, что этот вид алкоголя, крепостью не превышающий европейского портвейна, был изобретен четыре тысячи лет тому назад китайским императором Иа-О, тем самым, который устроил каналы по великим рекам Гоанг-го и Ян-це. Таким образом, этот самый император Иа-О, сыгравший видную роль в истории Китая, приложил руку и к завоеванию японцами Японии, потому что, только опьяненный «саки», был убит главный их противник, великий вождь «айнов».

Устав от правления полубогов, японцы придумали себе императоров, «микадо». Эти последние рождались весьма регулярно от богини Аматерас. В силу того, что «микадо» того времени зачастую были очень молоды, им избирали помощника-руководителя, начальника войск, маршала или министра двора… Этот государственный муж назывался просто великим военачальником.

Затем, когда закончилось завоевание Хондо, то есть большого японского острова, «айно» были отброшены на Иезо, где они пребывают и посейчас.

Оставим их там и перейдем к истории.

Соседка Японии Азия выбросила по направлению к ее четырем небольшим островам полуостров, равный по величине половине Японии, — Корею. Естественно, что возникли трения между японцами и корейцами, подобно тому, как в XIV веке возникли трения между Францией и Англией из-за Шотландии.

Начались корейские войны, весьма опустошительные и продолжительные…

Началось взаимное истребление, а кончилось (как и всегда) тем, что оба народа узнали друг друга, завязали сношения и обменялись тысячами вещей, необходимых для обоюдного прогресса и счастья.

Я знаю одно забавное японское предание, восходящее к той эпохе, — «Kibi Daidzigne», что означает «человек, которого звали Киби». Этот Киби совершил множество путешествий в Китай, во время которых украл у китайцев три вещи, которыми владел этот древний народ и в которых нуждалась молодая Япония. (Предоставляю вам судить, насколько реальна была эта необходимость!).

Первая вещь была — календарь. Китайцы, обладавшие действительно обширными познаниями, делили, как и мы, год на двенадцать лунных месяцев и на триста шестьдесят пять солнечных дней. Киби были даны в Китае соответствующие разъяснения, и он воспринял их столь хорошо, что пришлось оставить его в плену: он обрел свободу только ценой выигранной партии в шахматы.

Вторая вещь была «Китцуне» («Kitsoune» значит лисица).

Не думайте, однако, что вся задача состояла в том, чтобы переселить парочку лисиц в новый свет, как то сделал Ной. Нет! «Китцуне», что привез с собой Киби, была в то же время воплощением древних китайских императриц и потому могла заколдовывать кого угодно, показывать тысячи волшебств, губительных или благоприятных.

С тех пор «Китцуне» покорили всю Японию и даже навязали ей своего бога, бога Инари. Существует не менее двух тысяч храмов, посвященных этому лисьему богу!

В зависимости от поворота хвоста «бога» (вправо или влево, на восток или на запад) путешественник выводит нужное ему заключение и всегда считается с мнением Инари.

К тому же Инари бог риса, то есть бог земледелия. Так что, если Япония наших дней является чудом хлебопашества, то этим она обязана, быть может, Киби Дандцинью.

Так или иначе, но «Китцуне» была завезена в Японию Киби. Вместе с нею Киби вывез из Китая черную магию и волшебство.

Спешу сказать, что и от того, и от другого в настоящее время осталось лишь одно воспоминание. Но в течение довольно долгого времени Япония могла не завидовать Западной Европе ни в отношении суеверий, ни бросания жребиев, ни прочих мракобесий.

Мне вспоминается прочитанный где-то японский рассказ, в котором говорится о двух верных псах, удержавших за полы кимоно их несчастного хозяина, который хотел ступить на зарытое на его пути баранье сердце, начиненное булавками: ступи он, и смерть была бы неизбежной, согласно кодексу всемирного колдовства! Как видите, японцы умели приготовлять сердце с начинкой из булавок не хуже любой итальянской, испанской или французской колдуньи…

Но Киби привез из Китая еще одну вещь, более драгоценную, хотя она и не значится в легендарном списке, — письменность.

В Японии с самого начала было два письма, — китайское и корейское, вместе они дали письмо японское. Процесс образования крайне любопытен. Как я уже сообщал, китайское письмо аналогично египетскому, это письмо идеографическое, иероглифическое. А письмо корейское, подобно нашему западному, фонетично. Япония приняла оба, и в то время, как ученые пользовались китайским письмом, обыкновенные смертные довольствовались корейским.

Я лично знаю едва ли более десяти японских слов, но знаком с китайским языком; я даже умею с грехом пополам писать по-китайски. И что же? Благодаря знанию китайского письма, я имею возможность объясняться с японцами; однако не могу читать японских газет, потому что они пользуются письмом фонетическим, ведущим начало от т. наз. «катакона» или «хиракона», принятых японцами, дабы избежать трудностей старого китайского письма…

Японцы, по существу, просто пираты вроде наших норманнов; они явились откуда-то из-за моря, чтобы открыть и завоевать прекрасную и богатую страну. В то отдаленное время они были еще вполне варварами. Прекрасная и богатая страна, покоренная ими, населена была тоже варварами, но она лежала по соседству с обширной цивилизованной страной, Китаем, и другой — маленькой, полуцивилизованной Кореей. Ничего нет удивительного в том, что вся японская культура заимствована из Китая и частично из Кореи.

Заимствование началось в VI веке, и если через четыреста или пятьсот лет мы видим в Японии высокую культуру, то ею она обязана всецело Китаю.

Япония VI века имела уже, как я говорил, своих императоров и «шогунов». Но ни те, ни другие не могли еще похвастать полнотой власти. Последняя находилась в руках нескольких родов, «кланов». Эти кланы, вассалы своих князей, но вассалы непокорные, объединились лет через триста и образовали две враждебных конфедерации, которые стали под знамена двух могущественных родов, — рода Таиров и рода Минамотов. Борьба их займет всю японскую историю на протяжении почти трехсот лет.

«Таира» — значит «земля», а «Минамото» — «источник».

По происхождению Таиры и Минамоты ничем не отличались друг от друга (оба семейства вели свое начало от «микадо», — Таиры от пятидесятого, а Минамоты от пятьдесят шестого). Мало-помалу, заключая союзы, они становятся весьма могущественными. Их история напоминает все то, что имело место во Франции во времена Арманьяков и Бургиньонов, или в Англии, во времена Лейчестеров и Сассексов, или в Шотландии, во времена Лесли и Сейтонов, Гамильтонов и Дугласов и т. д. Являясь выразителями феодальной мощи нескольких провинций, они борются за гегемонию. И долгое время мы наблюдаем на Дальнем Востоке картину, столь знакомую нам по нашему Западу.