Прогулка по Дальнему Востоку - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон". Страница 28

Первая война феодалов началась в Японии в 939 году. Рыцарский кодекс, установленный у нас вскоре после эпохи Карла Великого, то есть приблизительно в то же время, в Японии еще не был выдуман, что случилось там на триста лет позже. В описываемое же время в Японии мы видели воинов и писцов, ученых и людей меча; но воины нередко слагают поэмы, а ученые облекаются в доспехи. Ежесекундно, к тому же, угрожает анархия. Нередко «микадо», коронованные в возрасте трех, четырех лет, к семи, восьми годам уже отрекались от престола… и совершалось это среди всевозможных интриг, как нельзя более запутанных и темных. Власть императора в эту эпоху была только номинальной.

Несмотря на подобное положение вещей, на отсутствие какого-либо твердого государственного порядка, к началу XI века Япония стоит уже на довольно высокой ступени цивилизации.

Война с Кореей, с одной стороны, и все то, что заимствовала Япония от Китая, с другой, оказали сильнейшее влияние на японское общество. В 1153 году (важнейшая дата японской истории, т. к. после анархии XI века, первая половина XII века ознаменовалась установлением длительного мира) войны возобновились, но за те пятьдесят лет, что им предшествовали, японская культура поднялась так высоко, что ей смело могла завидовать Европа. Приблизительно в этот же период в Японии установлено было «положение о рыцарстве»; появился т. наз. «ниппонский» кодекс — «Бушидо».

Мы остановились на роковом 1153 годе. В этом году, как говорит легенда, явился «ну-и» и был убит. «Ну-и» — фантастический зверь с головой обезьяны и телом тигра — взобрался на крышу двора и был убит из лука. (Я рассказываю все это, чтобы показать, что в те времена легенда и история были еще неотделимы).

Этот случай, как утверждает легенда, являлся предзнаменованием ужасных времен. И эти времена не замедлили наступить. Начались бесконечные гражданские войны.

Но прежде, чем рассказать о них, я хочу дать краткий обзор событий того же периода на всем земном шаре. Примите при этом к сведению, что Япония XII века была значительно культурнее Европы той же эпохи.

Итак, 1153 — год начала великих гражданских войн, 1185 — конец этих войн. Битва при Симоносеки отдала всю власть в руки «шогунов» и положила начало процветанию Японии.

Что же, однако, происходило в это время в Европе? — Войны, войны и еще раз войны!

Никакой связи между Европой и Дальним Востоком, разумеется, не было. Мадера не была еще открыта, это произошло на триста лет позже. Христофор Колумб еще не был в Америке. Еще в точности не было известно, кругла ли земля… И если бы кому-нибудь вздумалось отправиться в Японию, то он встретил бы на своем пути немало затруднений.

Но забудем на минуту об этих препятствиях, о том, что компас еще не существует, и вообразим, что, пройдя неведомыми морями, побывав в волшебных и сказочных странах, мы обогнули материк Азии и приближаемся к Японии.

Что же нашли бы мы в этой неведомой Японии, Японии XII века? Вероятно, то же, что находим и видим теперь: прекрасные зеленеющие острова, высоко поднявшиеся над морем. На первых порах нам сообщили бы, вероятно, что у микадо какие-то осложнения с начальниками войск, Таирами или Минамотами. Но мы иностранцы и, в качестве таковых, нас ввели бы в круг японской жизни (не без участия благодетельной феи, так как доступ в эту сверхзамкнутую страну был почти невозможен). Эта жизнь поразила бы нас немало; мы встретили бы людей более культурных, более образованных и более утонченных, чем те, которых покинули на Западе.

Но оставим область предположений и фантазий и посмотрим, что говорят документы.

Одна великосветская японская дама в конце XI века написала чрезвычайно любопытную книгу, озаглавив ее «Заметки и мысли на думке» [16].

«Думка» японской дамы, как вам известно, вещь твердая. Она имеет форму куба и сделана из дерева, обтянутого кожей. Главнейшее достоинство ее то, что она не портит прическу.

Еще лучше употреблять для этой цели пачку хорошо спрессованной бумаги. Дама, о которой идет речь, получила пачку такой бумаги в подарок от императрицы и на ней, в бессонные ночи, делала свои заметки о ниппонском дворе и о событиях придворной жизни.

Вот отрывок из этих «Заметок»:

На прозрачной бумаге раздвигающихся дверей в уголке «Дворца чистоты и прохлады» нарисованы чудовища с бесконечно длинными руками и ногами, что живут в глубинах океана. Когда открыта приемная императрицы, эти рисунки можно видеть, и мы нередко забавляемся, разглядывая их.

Однажды мы занимались этим, стоя между вазами зеленоватого фарфора, из которых ветви цветущих вишен спускались до самых перил террасы. Около полудня прибыл «Даинагон» (старший брат императрицы). На нем был легкий хитон цвета лепестков вишневого дерева и широкие темно-лиловые панталоны; на белой нижней рубашке был виден темно-малиновый узор. В покое находился сам император, и потому Даинагон заговорил с ним, стоя в дверях, о каких-то официальных документах. В глубине за занавеской стояли придворные дамы в просторных одеждах без рукавов, цвета вишни, глициний, керри и других модных цветов. Обед был подан в покоях императрицы.

Послышались шаги слуг, и шамбелан провозгласил:

«Тише!»

Небо было прекрасно.

Когда принесли все блюда, шамбелан объявил, что обед подан.

Император в сопровождении Даинагона прошел средними дверями. Императрица, раскрыв веер, встретила императора и пригласила сесть. Она была так хороша, что все присутствовавшие были поражены. Даинагон при виде подобной красоты пропел:

Я нашла, что это весьма кстати, и пожелала в душе, чтобы такое положение вещей длилось тысячи лет.

Не успели дамы, служившие за столом, позвать слуг, как император прошел в покои императрицы и сказал:

— Налейте чернил в чернильницу!

Я поспешила исполнить его желание. Он сложил лист белой бумаги и сказал:

— Напишите сейчас же что-нибудь, что подскажет вам память!

— Как быть? — спросила я Даинагона.

— Пишите скорей и подавайте! Без лишних слов!

И, протягивая чернильницу, добавил:

— Скорей, скорей! Не думая! Что-нибудь!

Он торопил нас.

— О! — подумали придворные дамы, — зачем приказывают нам это?

Они взволновались и покраснели. Наспех писали они стихи о весне, о душе цветов… потом протянули и мне бумагу.

— Теперь ваш черед!

Я написала:

«Проходят годы, я стареюсь, но, когда я смотрю на князя, тяжелые думы покидают меня».

Нельзя не согласиться с тем, что это весьма милое описание придворной жизни. Но вот образец литературы иного рода, — автор, по-видимому, видевший и испытавший на свете многое, спокойно классифицирует всевозможные жизненные явления, подразделяя их на хорошие, дурные, очаровательные, отвратительные, утомительные и т. д.

Обратимся, однако, к тексту.

Явления утомляющие:

— День воздержания.

— Дела, которые длятся несколько дней.

— Долгое пребывание в храме.

Явления отвратительные:

— Посетитель, который занимает вас длинными разговорами, когда вам некогда. Если это ваш родственник, то вы можете его выпроводить, сказав: «Позже»! Но, если дело идет о человеке, с которым приходится стесняться, то это в высшей степени отвратительно.

— В то время, как вы растираете тушь на камне чернильницы, вам попадается волос. Или, в палочке туши находится небольшой камешек, который начинает скрипеть «взжи, взжи»! Ужас!

— Завидовать всем на свете; быть недовольным своим званием; осуждать других, — все это одинаково отвратительно!

— Ребенок, который начинает кричать, как раз в тот момент, когда хочешь послушать что-нибудь. Вот наказание!