Путешествие в Россию - Альгаротти Франческо. Страница 35

Действуя от лица русского правительства, Кантемир пытался привлечь Локателли к ответственности за клевету и воспрепятствовать переводу «Московских писем» на английский язык. Однако, несмотря на все усилия, добиться желаемого не удалось и английский перевод в 1736 г. вышел в свет. Два года спустя Кантемир издал книгу Локателли в переводе на немецкий язык со своими примечаниями и в качестве дополнения дал обстоятельное описание Кронштадта и Петербурга. Кантемир А. [589]

С большой долей вероятности можно предположить, что Альгаротти знал о существовании «Московских писем», а возможно, и прочел их. Он воспользовался приглашением лорда Балтимора, чтобы побывать в России и увидеть все собственными глазами.

«Путешествие в Россию» написано на основе путевых записей, которые Альгаротти вел во время своей поездки в Петербург летом 1739 г. в свите лорда Балтимора, представлявшего английского короля Георга II на бракосочетании Анны Леопольдовны Мекленбургской и принца Антона Ульриха Брауншвейгского, которое состоялось 3 июля 1739 г.

В «Путешествии в Россию» итальянский литератор использовал популярный среди европейских просветителей жанр писем. Первые восемь писем (1739) адресованы покровителю Альгаротти, английскому вице-канцлеру лорду Джону Харви, любителю литературы, откликнувшемуся стихотворным посланием на книгу «Ньютонизм для дам». Последние четыре письма (1750–1751) Альгаротти адресует Шипьоне Маффеи (1675–1755), знатоку древностей и автору знаменитой трагедии «Меропа» (1713), которой восхищался Вольтер. Альгаротти не случайно выбрал фигуру Ш. Маффеи, который был хорошо известен в европейских литературных кругах.

«Путешествие в Россию» вышло в свет много лет спустя — в 1760 г., в этом издании было опубликовано только первое письмо к Ш. Маффеи, датированное 1760 г. Все четыре письма были изданы в 1763 г. Ввиду того что к моменту выхода из печати «Путешествия в Россию» лорда Харви и Ш. Маффеи уже не было в живых, Альгаротти прибег к мистификации: он обращается к своим адресатам и ведет с ними беседу, как с живыми. Возможно, на эту мысль натолкнули Альгаротти «беседы» и «диалоги с мертвыми» — жанр, распространенный в европейской литературе начиная с XVII В. (Фонтенель, Фенелон, Г. Гоцци, леди Мэри Уортли Монтегю).

Текст книги Альгаротти о России формировался постепенно. Итальянский ученый А. Франческетти, продолжая исследования, начатые еще в начале XX в., проделал бесценную работу, сравнив «Дневник» (1739) с последней редакцией «Путешествия» (1760). Этот труд продолжил затем другой итальянский исследователь С. Ротта. [590] Альгаротти вел довольно подробные записи обо всем увиденном в Петербурге. Его поражает пышность придворных празднеств и приемов, в то же время, с позиций знатока европейской культуры того времени, он отмечает неразвитость наук и искусств, считая причиной тому существующее в стране рабство. Он обращает внимание на неустойчивость политической жизни России, государственные перевороты и судьбу временщиков, которые, нажив состояние при одном правительстве, теряют его при другом и отправляются в ссылку. Альгаротти говорит о первых шагах, которые делала российская торговля, о том, как легко потерять состояние в России, и о том, как много иностранцев при дворе и в армии. Русское духовенство, по его мнению, довольно невежественно.

Альгаротти описал также свое посещение Петербургской Академии наук. Как ученый он интересовался в первую очередь экспонатами по естественным наукам. Он осмотрел также обсерваторию и привезенный Петром I знаменитый Готторпский глобус. Коллекции Академии показались Альгаротти не столь уж богатыми, хотя географические карты Русского государства привлекли его внимание, особенно очертания его восточных границ, так как в европейских ученых кругах в те годы обсуждался вопрос о том, существует ли пролив между Россией и Америкой, о чем Альгаротти подробно напишет в письме к Ш. Маффеи (письмо 12, 1751 г., см. наст, изд., с. 175).

Таким образом, как отметил А. Франческетти, «…речь идет именно о дневнике, в котором писатель с большей или меньшей точностью регистрировал достойные упоминания события, свои наиболее интересные наблюдения и чувства, впечатления о том, что его особенно поразило». [591]

Критика российских порядков у Альгаротти, конечно, более сдержанная, чем у автора «Московских писем», да и у некоторых других побывавших в России иностранцев. Однако прошли годы, в России изменились условия, и на троне уже была Елизавета Петровна. Многие наблюдения потеряли свою актуальность, суждения устарели, и поэтому ряд эпизодов, в том числе и описание бракосочетания Анны Леопольдовны, посещение Академии наук и другие, Альгаротти не включил в свою книгу. За прошедшие годы он познакомился с разными историческими сочинениями, в том числе с трудами Вольтера, которого считал выдающимся историографом: «История Карла XII» (1731), «Письма, написанные из Лондона, об англичанах», вышедшие в свет на английском языке в 1733 г. и под названием «Философские письма» — на французском — в 1734 г.

Благодаря прочитанному кругозор Альгаротти стал шире, острота критических суждений уступила место более вдумчивому и объективному взгляду на предназначение России и ее роль в Европе. Переработав и обобщив материал дневниковых записей, он создал более глубокое по смыслу и значению произведение.

После петровских преобразований страна представляла собой силу, с которой вынуждены были считаться на Западе. Европейские политики с вниманием и тревогой относились к новому Русскому государству, стремясь понять его и определить его место в мире. Альгаротти уловил эту тенденцию, он помогает европейцам познакомиться с Россией, которую в Европе представляли в виде «огромного белого медведя, задние лапы которого упираются в берег Северного Ледовитого океана, хвост погружен в воду, нос протянут к югу — к Турции и Персии, а передние лапы широко раскинуты и на восток, и на запад». Прежде он дремал в безвестности, ибо политики ближайших стран старались «не спускать его с привязи». Но Карл XII раздразнил этого медведя своими победами над ним и таким образом научил его драться, а затем и «скормил ему часть своих владений». Так этот медведь «заявил о себе и стал внушать Европе опасения» (Письмо 6. С. 80). Альгаротти стремится помочь европейцам лучше узнать Россию. Не случайно итальянский исследователь П. П. Тромпео назвал «Путешествие в Россию» «самым значительным свидетельством интереса, который вызывал в то время у образованных людей грозный русский медведь». [592]

Свое путешествие к этому «медведю» Альгаротти сравнивает со скитанием героев в «Одиссее» и «Энеиде». Рассказывая о России, он часто вспоминает Гомера, Вергилия, Горация, Овидия, Катулла, Тацита, а также Данте, Боярдо, Ариосто, Ф. Берни, Буало и многих других, украшая свой текст цитатами из их произведений.

Альгаротти довольно подробно описывает морское плавание от Англии к берегам России, а также все, что его поразило на этом пути, как например то, что в кафе Ревеля нет газет, как в Лондоне, а на строительстве укреплений в порту собираются использовать турецких военнопленных и русских преступников, которые таким образом могут избегнуть виселицы. В Англии подобное наказание сочли бы «примером ужасающим», а в России, с иронией продолжает Альгаротти, — это не столь уж большое наказание, ибо русские, полагает он, еще не знают самого имени «свободы», «той небесной богини, которая, по словам их поэта, государственного мужа, делает блаженными и уютными даже пустыни и скалы любых стран, в коих благоволит поселиться» (Письмо 2. С. 27). Очевидно, что под «поэтом, государственным мужем» Альгаротти имеет в виду А. Кантемира. [593]

Балтийское море и Финский залив Альгаротти воспринимает не только как что-то совершенно новое и даже «экзотическое», но и как место соприкосновения экономических и торговых интересов разных стран. В «Путешествии в Россию» он касается главным образом экономической и социально-политической сторон жизни российского государства. Альгаротти дает довольно обстоятельное описание Кронштадта, главной морской крепости на пути к Петербургу, почерпнув кое-какие сведения о русском флоте из рассказов адмирала Томаса Гордона, старого шотландца, служившего еще при Петре I (в доме Гордона Альгаротти останавливался в Кронштадте).