Из блокады (СИ) - Волков Константин Борисович. Страница 8

- А про Пасюка, откуда знаете? - удивился он.

- Мы про всех знаем! Работа у нас такая - про всех знать! Сам видишь, узнали, что ты ни при чём. Попросил хороший человек железки спрятать, а ты, по доброте душевной, не смог отказать. На тебя-то мы зла не держим, иди себе. У нас к хозяину железок вопросы имеются.

- Пасюк решит, будто я его сдал, - растерянно проговорил Мухомор.

- Конечно, решит, - согласилась Ольга. - Но ты же умный! Нам по ушам хорошо ездил, и Пасюкову проедешься.

- Как же! Он и слушать не станет! Почему, спросит, менты тебя отпустили и мной заинтересовались? У него разговор короткий - может и нож под ребро засадить!

- Это ты напраслину гонишь, - засомневалась Ольга. - Не дурак же он? На виселицу ему, что ли, хочется? А несчастный случай, думаю, возможен. Не сейчас, когда-нибудь потом. Свинки Мухомора сожрали, или бревном задавило. Жизнь, она непредсказуемая, но ты уж будь осторожнее, не поддавайся. Только, сдаётся мне, что отделаешься ты всего лишь испугом, потому что дельце-то пустяшное. Конечно, переедешь ты из своей тёпленькой ячейки, которая возле печки, в другую, холодную и вонючую. Но это лучше, чем в камере. Да?

- Стоп, граждане начальники! - сказал Мухомор. - Так не пойдёт. Давайте по-другому договариваться.

- Как это, по-другому? - заинтересовалась Ольга.

- А так. Вы спрашиваете, я отвечаю. Что могу, то скажу. Но и вы меня не подставляйте. Лады?

- Если б сразу так, и разговор бы другой получился, - сказала Ольга. - А то: "ничего не видел, ничего не слышал, никому ничего не скажу". Весь интерес у меня пропал. Иди себе! Но если по-настоящему осознал и хочешь помочь, другое дело. Тогда присаживайся. Обговорим.

И объяснила Ольга дяде Мише, что, в общем-то, нам без разницы, где Мухомор будет спать: у печки, у туалета, или, если уж совсем не повезёт, в сырой земле. Но, из симпатии к нему, дяде Мише, можно сделать так, чтобы все остались довольны. Например, запереть сейчас, его, дядю Мишу, в камере. А что? Тепло, приличная еда, казённый табачок. Райское местечко, если не сильно привередничать. А завтра, на худой конец, послезавтра, соберём заседание народного суда. Наш суд - он же гуманный, особенно если похлопотать. Получит дядя Миша ерундовину. Месяц работ за Оградой, самое большее - два. Потому что незаконное хранение оружия - невеликая провинность, если посмотреть на это дело под правильным углом. Опять же: свежий воздух, работёнка не пыльная, дружинники приглядывают, в обиду зверью не дают. Вечером дома, с дружками, которые от зари до зари в свинарниках пашут, да ему, дяде Мише, завидуют! А Пасюка мы трогать не станем, чтобы тот не подумал чего плохого про дядю Мишу. Всё, дядя Миша, удачно для тебя складывается. Ещё и невинно пострадавшим за его, Пасюка, грехи заделаешься. Если смелости хватит, и компенсацию стребуешь.

Такие блага мы не всякому предлагаем. Тебе, дядя Миша, лишь из-за того, что ты хорошие кораблики Олежке делал. И благодарности никакой не ждём, надеемся исключительно на человеческую порядочность. А дядя Миша, как человек исключительной порядочности, непременно расплатится за то добро. Если, например, что случится в бараках, или разговорчик важный дядя Миша услышит, пусть нам сообщит. Нет, нет! Ничего зазорного мы не предлагаем. Никто стучать на дружков не просит. Зачем нам? Ты же видишь - мы сами всё знаем. И принципы твои уважаем. И ответа немедленного не требуем. Посиди до утра в камере, обдумай. Может, вопросы возникнут. А утром, на холодную голову, и обсудим.

Запер я Мухомора; пусть о жизни своей неправильной поразмыслит, глядишь, с утра и разговаривать по-другому будет. Ольга вмиг подобрела, улыбка появилась, а яростные искорки в глазах притухли. Теперь Мухомор наш, со всеми потрохами - что ещё для счастья надо? У Ольги это запросто выходит: люди готовы рассказать ей даже то, о чём она не спрашивает. Я так не умею - здесь особый талант нужен. Конечно, и я не совсем бесполезен. Хоть роста невеликого, но если надо в рыло двинуть, это смогу, внесу посильный вклад.

- Слушай, подруга, - бодро сказал я, - Это третий схрон за лето. Не слишком Пасюков обнаглел? Может, пришло время им заняться?

Скисла Оля, улыбнулась, да улыбка вышла кривая, на оскал похожая. И понятно: скользкий тип этот Пасюков, и не простой. Хотелось бы его прищучить, да неясно, как подступиться. Скорее всего, ничего не получится, а проблемы, точно, наживёшь.

- Когда-нибудь... - прошипела Ольга и сощурилась. Пальцы сжались в кулаки. Верно, представила, что добралась, наконец, до Пасюка. Я тоже это представил, и немного ему посочувствовал.

- А всё же третий схрон, - напомнил я для порядка, - что-то барачники задумали. Нет?

- Ерунда, - отмахнулась Ольга. - Я бы знала. Это вроде игры: они прячут, мы ищем. Все при деле, всем весело. Если охота, посмотри, чего парни у Мухомора откопали.

Я заглянул в оружейную. Забавный оказался арсенал! Значит, мясо, резать? Рыбку потрошить? Кораблики строгать? Этими тесаками сподручнее живых кабанов на фарш рубить! Я никогда не видел мачете, и довольно смутно представляю, что это. Мне воображаются острые, сверкающие на солнце большие ножи. Передо мной другие: тусклые, даже в пятнах ржавчины, щербатые, и какие-то кособокие. Сработаны, и не очень умело, из того, что под руку попалось. Но всё же, когда я увидел эти орудия, в голове зазвучало: "мачете".

И кому такое "мачете" нужно? В карман не положишь, и в сапоге не поместится. Можно прицепить на пояс, тогда выйдет что-то вроде короткой сабли. Круто будет смотреться, но кто в Посёлке решится на такую наглость? Вопрос...

Отвлёк меня от этих мыслей Ренат. Весь из себя причёсанный и выбритый, он находился в полной готовности. Ему не терпелось, он бил копытом, норовя сорваться в любой момент. В руке у него сетка, в ней соблазнительно клацают фляжки, виднеются огурчики, печёные картофелины, тушенка.

- Потому что мы нормальные мужики, - сказал Ренат, - а значит, с пустыми руками к дамам не ходим. Во всяком случае, не на первое свидание.

А что, с такими гостинцами нас радостно примут в любом доме! Потому - вперёд, и прочь сомненья! Приняли мы по маленькой, на ход ноги. Похорошело.

- Ну, пошли, что ли?

- И валите, кобели запойные, - напутствовала нас Ольга.

* * *

К вечеру облака истончились, через просветы небо проглядывает - лазурное над головой и порозовевшее на западе. Солнышко расплылось и повисло над верхушками деревьев, а напротив него, на востоке зажглось призрачное, окольцованное нимбом, ложное солнце - значит, завтра будет ясная погода! Капли сверкают на траве, и грязь, как будто, не такая грязная. Ноги вязнут и разъезжаются; ничего не поделаешь - улицы Посёлка сделаны из луж и слякоти.

Бом-м-м... бом-м-м... бом-м-м... разлетелось вдребезги вечернее спокойствие. С тополя, что растёт у площади, гомоня, снялась воронья стая. Тишина - три удара - тишина - три удара. У Ограды - чужаки. Степень опасности третья, то есть - почти никакая. "Не тревожьтесь, граждане, занимайтесь своими делами, не мешайте дружинникам - они сами разберутся", - примерно так. Естественно, заслышав этот сигнал, весь Посёлок сбежится на звон рельса - всё-таки развлечение.

- Может, глянем, что на этот раз? - обрадовался Ренат. - Хоть одним глазком.

- Охота тебе под ногами у людей путаться. Наверняка, ерунда какая-то, - для вида заспорил я. А с другой стороны, если б совсем ерунда, пристрелили бы нарушителя, и дело с концом. Незачем лишний шум поднимать. Раз бьют в рельсу, значит, предупреждают: не волнуйтесь, но от убежищ далеко не уходите. На всякий случай...

- Не вредничай, Олег. Может, им помощь нужна. Ну, пойдём, - Ренат зашагал к северному посту.

- Ладно, пойдём, - я бросился его догонять.

Любопытный народ собирался кучками. Близко к Ограде, чтобы не мешать дружинникам, не подходили. Лучше наблюдать издали - и под горячую руку клыковских ребят не попадёшь, и безопаснее.