Хрен С Горы (СИ) - Кацман Изяслав. Страница 73

Впрочем, жизнь на торжище, начинающимся сразу же за последними из сушащихся на песке лодок, не замирала окончательно никогда: с десяток папуасов сидело под импровизированными навесами из жердей и травы со своим товаром — глиняными мисками и горшками, деревянными блюдами, какими-то травами и амулетами, корявыми ножами из камня и раковин. В основном, как пояснил Ванимуй, сейчас здесь сидят либо мархонцы, либо жители ближних к порту деревень.

Я немного задержался возле торгующих амулетами, выглядывая камушки, похожие на малахит. Увы, ничего подходящего на глаза не попалось. На всякий случай поинтересовался у торговцев насчёт «голубых камней из Сонава». Те покачали головами: нет, давно не попадались. Потом один из них, пожилой мужичок с козлообразной седой бородёнкой, немного подумав, сказал, что у «Боруре, что живёт за два дома от родника, есть такой камешек-амулет, который ему подарили родственники из Текока, а им он достался от сонайского регоя, который у самого Пилапи служить начинал, когда тот совсем молодым был. Очень сильный амулет».

С трудом выдавив из себя благодарность за столь ценную информацию, я покинул почтенных торговцев. Внимание моё привлекло скопление народу, шум от которого пробивался сквозь шелест дождя — несмотря на то, что толпа находилась в доброй сотне метров от импровизированного базара.

— Что они там делают? — поинтересовался я у нашего гида.

Ванимуй несколько пренебрежительно ответил, скривив при этом лицо: «А, бездельники всякие собираются. По черепахам, крабам и паукам гадают». Остальные мои спутники наоборот, оживились. Ну ладно, посмотрим, что тут за авгуры (или как там римские жрецы, предсказывающие по полёту птиц, называются) завелись.

Вблизи массовое несанкционированное властями (потому как власти — это я, а я ещё ничего никому разрешить, равно, как и запретить, не успел) скопление оказалось состоящим из нескольких тесных кучек разного возраста туземцев, которые облепив небольшие пятачки по центру, азартно вглядывались в происходящее внутри.

Кано с Длинным аккуратно, но твёрдо вклинились в ближайшую компанию, оттирая публику, недовольно ворчащую, но не рискующую связываться с отрядом вооружённых головорезов. Следом за ними к середине протиснулись и остальные члены нашей экскурсионной группы.

Сперва я ничего не понял, а когда до меня дошло происходящее, с трудом удержался, чтобы не заржать. Ибо упомянутое Ванимуем «гадание» оказалось не чем иным, как бегами, в которых в качестве беговых животных использовались… черепахи. Причём даже не знаю, что вызвало у меня больше веселья — то ли использование для этого существ, о медлительности которых в моей прошлой жизни складывали анекдоты, то ли нешуточные страсти, кипящие на «ипподроме». Приглядевшись, я начал наблюдать некоторую систему в первоначально показавшихся хаотичными действиях владельцев беговых черепах и в реакции болельщиков. Хозяева животных направляли движение своих подопечных короткими палками, но подталкивание при этом не допускалось — основной причиной недовольных воплей и ожесточённых споров, каким-то чудом не переходящих, однако, во взаимные оскорбления, как раз и были мнимые или реальные толчки, способные придать соревнующимся рептилиям дополнительное ускорение. Имелась и судейская коллегия — тройка старающихся хранить спокойствие мужиков, которым зрители и предоставляли определять, имело ли место нарушение правил, либо же нет.

Выбравшись из толпы, я направился к следующему скоплению. Там проходили бега сухопутных крабов. Накал страстей был не меньший, чем с черепахами. Членистоногие двигались куда шустрее медлительных пресмыкающихся и всё время норовили выбраться из неглубокой ямы, куда их спихивали палками владельцы и зрители. Как публика ухитрялась уследить за отдельным бегуном в этом хаосе и, по каким принципам присуждалась победа — я не понял.

Две другие компании наблюдали за паучьими боями и схватками всё тех же крабов. Пятая кучка же занималась швырянием каких-то костяных пластинок с вырезанными на них рисунками. Причём каждая серия бросков сопровождалась ожесточёнными спорами о магическом значении сложившейся в итоге совокупности картинок.

— И где же здесь гадания? — спросил я Ванимуя, когда мы отошли подальше от шумящих и галдящих любителей азартных развлечений — С костями понятно. А остальное?

— Многие приходят сюда, чтобы загадать желание или спросить у духов о будущем. Они говорят: если победит именно вот эта черепаха, краб или паук, то сбудется и то, о чём я прошу духов. Некоторые же приходят сюда, чтобы решить спор о чём-либо — тогда спорящие ставят на победу разных животных. Чьё побеждает — тот считается правым. Хотя хватает здесь бездельников, которые спорят и даже делают ставки просто так.

Да, Мар-Хон в моих глазах становится всё больше похожим на настоящий город со всеми присущими урбанистическому поселению пороками: сперва трущобы с соответствующим населением, теперь вот азартные игры, замаскированные под магические обряды.

Глядишь, здесь ещё и проститутки найдутся. О чём я не преминул спросить хонца. Правда, пришлось потратить минут пять на описание самого явления. Среди жителей Пеу было довольно либеральное отношение к сексу и внебрачным детям, но за пять лет, проведённых среди папуасов, как-то не попадались женщины, живущие исключительно продажей своего тела, равно как не слышал я и слова, обозначающего представительниц древнейшей профессии. Так что никакая она у туземцев не древнейшая: гончары, строители хижин или лодок, резчики по дереву уже имелись, металлурги, благодаря мне — тоже. Даже профессиональные воины, служители религиозных культов и наследственные правители на нашем острове завелись. А проститутки — нет.

Конечно, несколько дамочек, которые любили трясти подарки со своих половых партнёров, я припомнить могу. Алка в своё время несколько раз упоминала о какой-то Иколиу, которая мало того, что выбивала из своих постоянно меняющихся любовников новую посуду или украшения, так ещё и припрягала каждого из них к ремонту своей хижины или сельхозработам. Но это была так, любительщина. Меня же интересовали профессионалки.

— Есть такие — поняв, что я хотел от него узнать, ответил Ванимуй — Их на весь Мар-Хон десятка два. Когда приплывают чужаки из-за моря, они ублажают их и людей из дальних селений, что приходят на начинающийся торг. За это заморские гости дают им бронзовые кольца или чаши, а местные — связки ракушек. Потом эти женщины меняют полученное от своих любовников на еду и нужные им предметы. Себе оставляют только часть колец. А остальную часть года они живут пополам за счёт полученного, пополам за счёт своих полей. Но и в это время любой, кто посетил Мар-Хон по своим делам, может прийти к ним и провести ночь в обмен на какую-нибудь вещь или запас коя на несколько дней.

— А тебе они зачем, Сонаваралинга? — поинтересовался Длинный — Таниу и её дочери мало?

— Ага, мало — ответил я. Может быть, с точки зрения туземцев и в порядке вещей, когда победитель пользуется не только жилищем и прочим имуществом погибшего противника, но и его женщиной. Но по мне, подобное смахивало на ту же проституцию или изнасилование. Пусть даже сама Таниу была вовсе не прочь — я уже ловил на себе её игривые взгляды, но мне-то каково. Умом, конечно, понимаю, что подобное чистоплюйство по местным меркам просто глупо, и даже, в общем-то, негуманно — лучше уж бедной вдове лечь под одного, чем ублажать три сотни мужиков. Но ничего не могу поделать.

Историю Таниу мне уже успел вкратце поведать Ванимуй — в ответ на вопрос, кто она такая. В общем, был парнишка из не очень уважаемой, хотя и не самой последней семьи в деревне на юге Вэя: так себе, половинка на серединку. И была девчушка — дочь местного старосты. И была любовь. Папаша, разумеется, не желал слышать о таком зяте, поскольку давно уже вынашивал планы породниться с главным боссом соседней деревни, у которого как раз подрос сын. В итоге влюблённая парочка удаляется в бега. Родня с обеих сторон, разумеется, проклинает непутёвых чад и отрекается от них: староста совершенно искренне, семья Рохопо, скорее всего, чтобы избежать неприятностей со стороны местного начальства, а также потому что «так принято».