Светлое будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo". Страница 18

— Да похуй на них! Ты лучше про спор расскажи! — нагло перебил их Рогожин, заливаясь хохотом.

— А, — ухмыльнулся Мирон. — Да… — Едва осознанно взгляд метнул на меня, а затем уставился на собеседника, Федьку. — Да ниче такого… особенного. Поспорили на здание. Один упрямый… «человечек» всё никак продавать мне его не хотел. Я уже и так к нему, и так. И бабла предлагал, раза в два выше реальной стоимости: похуй, сосите свой леденец на палочке и дальше. Ну, я и забил — другие дела есть. Да и варианты… — похуже, но не бедствуем… в этом плане. А через пару месяцев какие-то уроды сожгли эту его, усадьбу. Он ко мне — с ментами, с малявой: мотив, мол, возможности, отсутствие нормального алиби. Ну как… я-то, конечно, быстренько второе себе организовал — но не отвязались. В итоге, я сам потом этих упырей и нашел, привел — так и так: «Держи виноватых, только отъе*ись. Ментам не сдам, подтверждать не стану. Сам с ними — решай: че надумаешь, то и делай. Только с тебя теперь — руины твои погорелые, эдак подгоном в благодарность». Мне-то, на самом деле, этот дом и нахур не вср*лся — всё равно под снос планировал. Но этот идиот — не пробивной, опять рогом уперся: не отдам, орет… мол, че хочешь делай, а не отдам, блядь… «невеже» (до сих пор помню это его ебанутое слово). Ну да! Как же? Я же — дебил, отморозок, а тут же — мать ее, историческая ценность! Не оценю… всю красоту и важность по достоинству. пиздец, а я стою, смотрю: одни огарки торчат, а этот старик всё равно распинается, заливает мне про какую-то там значимость. В общем, доспорили до того — что заключили этот ебачий договор: я не матерюсь на людях год и не устраиваю попойки и драки — и тогда он безвозмездно мне всё дарит. А типок-то видный был — многих знал… да и с ним самим приходилось еще долго разные вещи тереть, в разных областях работать, сталкиваться. Так что, если буду оступаться — большая вероятность, что сам перед ним спалюсь, или свои-чужие сдадут. Ну, короче, че? Идет, говорю. Пи**ец! Помню… как меня ломало! Прям выворачивало наизнанку. Бесило всё до одури! Убить готов был всех. Особенно беда с лексиконом вышла. Я же тогда… мат-перемат, где надо и не надо (это сейчас — проще). А тогда — полный боекомплект: имелся и использовался по-стахановски. Пока телка мне одна не подсказала, филолог, мать ее, — рассмеялся вдруг, давясь неловкостью, явно перебирая какие-то свои тяжелые, тайные мысли, воспоминания, — замену им найти. Ну, я и повелся.

— Ага, — вмиг заржал кто-то из толпы. — Помню, как первый раз нам свой «пюпитр разобранный» выдал — мы думали, сдохнем от смеха.

Гыгыкнул Мирон, но не прокомментировал.

— Слушай, а че там у тебя еще было? Такие перлы выдавал…

— Гладь поигранная, — тотчас отозвался Мазур.

— Ага, — заржал неожиданно Рожа. — Помню, как-то при мне такое выпалил — я думал, ослышался.

— Да… — скривился Мирон. — За год то еще набежало. До сих пор иногда лезут дурные варианты.

— А че еще было? — ухмыльнулся Федька, раззадоренный весельем.

— Че?.. — задумчиво протянул. — Б*я… ну вы вспомнили! Это лет десять назад было! Не помню…

Задумался Валик, перебирая варианты в голове, показательно при этом щелкая пальцами:

— Этот… как его?.. Ну, скажи мне — и я тебе скажу! — кивнул на Майорова.

— А баб как он называл! — заржал Виктор.

— А! Матрешки, зайчонки… и еще как-то…

— Мензурки, — любезно подсказал уже и сам Мирашев.

— Ага, — загоготал Валентин, — точно! Мензурка потресканная и матрешка подзаборная, но они как слышали — сильно обижались, с тех пор, помню, пошли одни только зайчики.

— Зайчонки, — учтиво поправил кто-то из ребят.

— Ну, блядь, всё сдали! — гыгыкнул Мирон… взор около, а затем вдруг на меня. Подмигнул, огорошивая.

Вскинула я бровями и скривилась, жадно, отчаянно уже перебирая в голове воспоминания — как же меня-то он, гад редкостный, «величает»?!

— А, это! — враз вновь щелкнул пальцами Мазуров. — Маракуя ты моченая!

— Во-во! И «шагай по периметру отсюда быстро»… или «вали матрешек строгать».

— «Накую тебе ворота», «законтролить», «чешуя сомнительная»…

— «В пеший эротический поход»!

Заржал вдруг Мирон от такой словесной бойни.

Шумно вздохнув, хлопнул ладонями по коленям. Встал с места:

— Ладно вам, — скривился пристыженный. — Многое из того — честно сп***ено у других «философов». И вообще, что было, то было… Главное, что дачу мне ту отдали. Снес я всё к буям собачьим — и построил там комплекс… очуетительный. И, так и быть, уважил деда — сохранил старое название, и даже антураж. Лучше прежнего стало.

— Тогда, кстати, — состроив умный вид, отозвался вдруг Майоров, — к нему Мира и приклеилось.

— А разве не от имени… или от фамилии? — отваживаюсь подать голос я, отчего тотчас Мирашев вздрогнул. Обернулся, бросил затею куда-то свалить. Глаза в глаза со мной. Уставились на меня и остальные.

Рассмеялся вдруг кто-то:

— У него Мира — от войны.

Невольно поежилась я.

— Ни от первого и ни от второго, — внезапно ответил, невольно перебивая предыдущего оратора, Мазуров.

— Как так? — взор учтиво перевела, устремила на Валентина, ведь мой прежний вопрос явно пах риторикой.

Улыбнулся как-то странно, загадочно мой собеседник:

— Это от… причитаний одного чудилы.

«Мира мне, мира!» — чуть ли не хором крикнуло, проскандировало несколько человек, и тотчас заржали всей толпой.

Удивленная, перевела я ошарашенный взгляд на Мирашева.

— Да не слушай их, — ухмыльнулся тот, но как-то непонятно, сдержано. Махнул рукой. — От обоих. Ладно, я сс*ть. Скоро буду, — вежливо прокомментировал свои планы… наш «блюститель культуры».

Неспешно пройтись ближе к Федьке и присесть рядом на скамью.

— Че, устала стоять? — тихо кинул мне сквозь ухмылку брат. Попытка его разжевать кусок местами все же обгорелого мяса.

— Да так… А ты как с ними связался?

Пристыжено рассмеялся тотчас Рогожин:

— Лучше тебе не знать.

— Так, а че там за прикол, не знаешь? — сама же и перебиваю себя, его, явно палясь, что важнее, интереснее сейчас для меня.

Смущенно закусила губу. Спрятала взор от неловкости.

Но ответил:

— Да че?.. Скандал какой-то там жесткий был. Уникала одного щемил. Депутата. А того всё на странные речи тянуло. Такие финты выдавал — что аж уши вяли. А у Миры политика та еще: везде и со всеми воевать, пока всё под себя не подомнет. Но тут тяжко всё пошло — и решил на время уступить. А тот, Сука, сразу подсуетился… к другим кинулся за защитой. И началась такая возня — третья мировая. Ну, Мирашев со своими людьми и нагнул всех. Положили без разбору. Хотел ублюдок мира — вот и получил его… где-то, на какой-то стройке, в бетоне. И с тех пор… Мира даже на временные перемирия не соглашается. Чуть что — сразу гасить.

— Ага, — внезапно послышалось где-то за нашими спинами — и тотчас навалился кто-то нам на плечи. Буквально щека к щеке со мной. Еще и ворочается, обдает дыханием кожу: — Хочешь мира — готовься к войне, — продолжил. Узнаю голос своего Мирона. — И потом… минус на минус… дает плюс, так что… что еще можно хотеть от меня?

Учтиво дернула я плечом, прогоняя «липучку». Поддался, выровнялся во весь рост. Испуганный взор уставила на недовольного Рожу: скрепит зубами, но терпит. Вдруг взгляд из-подо лба метнул на меня — отвернулась в момент пристыжено.

Решаюсь сгладить, переиграть ситуацию. Ведусь на прежний разговор:

— А мир — это минус? — невольно беглый взор метнула на Мирашева (радуясь, что есть «легальный» повод очередной раз на него поглядеть): пошагал уже куда-то дальше, в темень. Разворачиваюсь целиком — дабы уловить его взглядом, убедиться, что слышал (и это спасибо, что вокруг уже более-менее тихо — разбрелись кто куда). Уселся на пенек у костра Мирон. Прикурил сигарету. Длинная затяжка, выдох. Руки невольно скрестил перед собой:

— Минус, — решает ответить. И опять затяжка… Выдох. Начал ковырять свои пальцы, сдирая кожу. Пристальный, задумчивый взгляд. Продолжил: — Для меня — минус, — откусил кусок непослушный и сплюнул на землю.