Светлое будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo". Страница 20

Какой-то малознакомый… имя его даже не удосужилась запомнить.

— Че надо? — рявкнула машинально.

… началось.

— Свободно? — соблазнительно-загадочно; томный, прищуренный взгляд.

Но только яд скопился на кончике моего языка, дабы сплюнуть в нахала, как тотчас громом. Гневное. Борзо:

— СВАЛИЛ! — узнаю голос, от радости сердце сильнее сжалось.

Рожа.

— Ты че? С сеструхой, что ли? — опешил «кавалер».

— НА хуЙ! — тираном. — Че не понятно?! — бешеным ревом, яростно выпучив глаза.

Скривился еще больше от удивления «товарищ-кобель». Поморщился.

— Бывает… — растеряно.

Подчинился, сполз с дивана. Выровнялся. Шаги куда-то в полумрак.

— В смысле? А че ты здесь? — удивляюсь уже и я.

— Подушкой делись, — грозный вид, но миг — и вдруг заулыбался.

— Чет ты быстро… Или не понравилось? — поддаюсь, ложу на средину общий трофей. Ржу ехидно.

Забрался под покрывало:

— Почему же?.. Просто хорошо знают свое дело. А долго рассусоливать — нет сил. Не сегодня.

Живо забросил на меня руку, обняв; нос уткнул в подушку; закрыл глаза — и принялся нагло сопеть — дрыхнуть.

— А че ко мне-то? По утру бы продолжение… не? Или они там только разовые? Сразу рвутся-лопаются? — захихикала ехидно.

— Спи, философ, — гаркнул злобно, даже не отрываясь от прежнего занятия. — Че-то ты… слишком умная стала… да на такие темы. Не доверяю я… этим, что тут… Вон, уже одного недо-хищника прогнал: не хочу, чтоб пока я там тех, эти тебя — тут. Хватит с Рогожиных и одной шлюхи.

Окаменела я от заявленного.

Молчит, сопит. Искусно строит вид спящего.

Нервически сглотнула слюну.

Еще миг — и решаюсь. Поддаюсь. Легла рядом, провернулась. К нему спиной — как обычно, как раньше — отчего тот сильнее меня обнял, прижал к себе, зарывшись носом в волосы.

Тягучие, жуткие минуты сомнений, страха… волнения — и отваживаюсь на жуткое. Шепотом, дабы остальные не слышали:

— И давно знаешь?

— Про что? — не сразу… спустя долгие мгновения, но поддается на мое незримое давление, выжидание — напряжение.

— Про Ритку…

И снова жуткая, жгучая тишина — страшно было… осознавать, что столь болезненная тема всё же… была донесена до него. И не мной. Без подготовки… и, наверняка, в самых ярких красках.

— Давно, — выстрелом. — Несколько лет уже. Еще как только у нас там стала… отжигать, — и снова палящая пауза. — Но че я мог поделать? ЧЕ? Своим сказал — стороной стали обходить, не вестись… на «щедрые предложения». А дальше? Я ж не царь, и не Бог. Это бате надо предъяву давать, а не мне. Это он все время за нее заступался… не давал ей мозги вправлять. Всё на мне ремнем железную дорогу рисовал, а ее — только по головке гладил. Вот и получите, распишитесь. Хотя… — вдруг заржал, — всё равно она — хорошая, а я — урод. И видеть меня в своем доме не хочет. Ну и пожалуйста… Не больно-то и хотелось.

— Ну, не то что бы… — несмело, пристыжено.

— Вот не надо! — резво отдернул, гаркнул грубо — излишне громко, но тотчас осекся. Проворачиваюсь в его хватке. Лицом к лицу — немного отстраняюсь на расстояние фокуса (едва с подушки уже не падая). Продолжил: — Ты хоть… по ушам не езди. Всё я уже понял. Два раза повторять не надо. В отличие от тебя, Ритка никогда не брезговала правду мне в лицо плевать.

— Гадкую правду, — обижено надула я губы, пытаясь себя оправдать, ведь тоже ложь не приемлю, особенно относительно Федьки.

— Гадкую, — повторил и вдруг заулыбался. — На другую она ж не способна. Как там Мира любитель выразиться, а иначе — моветон для нее будет.

— Не комильфо, — тихо рассмеялась я.

— Да че с нее взять? — шумно вздохнул. — С детства как была тупой овцой, так и осталась — разве что всё только усугубилось. Баба — она и есть баба. Че от нее ожидать?

— А я — не баба? — захохотала возмущенная. Облокотилась, подперла голову рукой. Взор на брата.

Черт… словно и не было этих пяти лет. Не было ни размолвок, ни обид… ни ненависти.

Только что в лице изменился. А так — по-прежнему… мой любимый Федька, хоть и странные речи ведет.

Растянул уста в своей добродушной, широкой, смущенной улыбке:

— А ты — Некит. Был и будешь.

— Ты… каким-то женоненавистником прям стал, — задумчиво протянула я. Разлеглась вновь. Нос к носу. Бурим временами расфокусированным взглядом друг друга.

Улыбается загадочно, смущенно.

Но еще миг — и решается на то, что так долго… видимо, глодало его, но на что все никак не отваживался, на смелое, болезненное откровение:

— Че там Инка?.. Говорят, — палящая пауза… перед выстрелом в самого себя, — замуж вышла? Родила?

— Ох, Рожа… — горько вздохнула я. Зажмурилась, дабы не видеть его эти… полные разочарования и боли глаза. — Инка… — немного помолчала. — Забудь ты уже ее… Всё равно разные вы очень были. Да и не такая уж любовь… между вами была. Сам знаешь… и видишь. Главное, что… сразу правду, в лоб сказала: «Ждать не буду, и ты не жди». Не каждая так сможет… Тем более зная твой, временами, пылкий нрав.

Хмыкнул тихо. Вмиг распахнула веки я. Взор на брата: задумчивый, бесцельный взгляд метал тот около.

— Один ты… мой вечный ждун, — заржал неожиданно. Глаза в глаза со мной, осознанно.

Тотчас от стыда запылали мои щеки. Спрятала очи я.

— Который ни разу так и не написал… тебе, — рублю сама себе голову. А что? Некуда бежать. Всё равно… когда-то этот разговор… да состоится.

Смолчал.

Решаюсь продолжить — покаяться:

— Для меня… мне казалось, — невольно запнулась я, — лучше бы меня там закрыли. Не знаю… — замерла, подбирая слова. Вдох-выдох — и как на духу: — Сначала я тебя ненавидела. Винила во всем. Ни видеть, ни слышать не хотела — проще… перечеркнуть всё, чем… — малодушно застыла в жгучей паузе. — Не то, чтобы разбираться… копаться. Нет. Осознавать всё. Переживать всё. Боль принимать. Проще — засунуть всё… в дальний угол — и не думать. Жить… не зная. Хотя тоже… в итоге, так не смогла. Ты тогда написал — а я…. Я прочла, но порвала и выбросила. Вернее… Выбросила, потом откопала в мусоре — прочла. Ну и… В общем, а после — после… уже было поздно что-то… тебе писать. Менять. Не знаю. Я… стала себя ненавидеть. Почему-то мне стало казаться… что это — моя вина. Что я не углядела, не упросила… Не настояла. Что тогда… когда ты променял меня на всех этих…

— Никого я не менял, — резвое, грубое, перебивая.

Игнорирую (шумно сглотнув слюну):

— Променял, — глаза в глаза. — Я понимаю… вернее, догадываюсь о твоих доводах… Почему, но… Променял, Федь. Променял. Ту… нашу жизнь. Пусть и безбашенную, несерьезную… глупую, но променял… — колкая тишина. — Мы хотели повзрослеть, но каждый по-своему. И каждый не угадал…

— А ты-то че хоть? — удивленно.

Пристыжено опустила очи.

— Вроде… у тебя как раз таки получилось: вон… какой красавицей стала, проходу не дают; учеба, съемная хата.

— Только не надо… про «светлое будущее», — сама от себя не ожидала, как рявкнула. На глазах заблестели слезы. Взоры схлестнулись. Черт… и надо же что-то ответить. Но… — Федь… ты знаешь меня, как облупленную. Разве это я?

Скривился вдруг. Нежная добрая улыбка:

— Не знаю, но мне нравится, — внезапно потянулся ко мне рукой, ухватил прядь волос и перебрал, распушил, выпустил небрежно. — Ты была и всегда будешь моим Некитом, просто… немного женственным, — ухмыльнулся.

— Дурак, что ли. Причем тут это? Я в общем… Я не знаю, кто я. Чего хочу. Куда иду. Но всё это, что есть — не мое. Хоть и, вроде, приличное.

— Ну, а что еще надо? Как я? — скривился. — Думаешь, я там веселился? Столько времени вср*л. И всё только хуже стало. Если бы не пацаны — сейчас бы нищебродом где-то подался. Ни работы, ни дома. Ничего.

— У тебя есть я.

— Ага, — съязвил. Шумный вздох. Вдруг перевернулся на спину. Потер раздраженно лицо ладонями. — Ник. Не чуди, а. Наши дороги — разные, — и вдруг взор на меня. — Это я, идиот, сразу тебя в д*рьмо втащил. И до сих пор не отпускаю. Так что я… даже не обиделся. Всё понимаю. Не писала — и не писала. Двигалась дальше. А содержать. Ну, Ник. Ну… как я мог иначе? Закончил бы свой ПТУ — дальше куда? На завод? И то, если бы взяли.