334 - Диш Томас Майкл. Страница 49

29 мая 2013 года в доме 334 родилась Ампаро. Миссис Хансон вписала было ее фамилию (ошибочно) и только тогда осознала, что нигде в библии отец Ампаро до сих пор не упоминался. Правда, к тому моменту официальная семейная хроника успела обзавестись целым сонмом неупомянутых родственников: мачеха собственно мисс Хансон — Сью-Эллен, бесконечная родня по линии мужа, двое Крошкиных сыновей по федеральному контракту — Тигр (в честь кота, на смену которому он и явился) и Брат-заяц (в честь Брата-зайца из “Бэмби”). С Хуаном все было гораздо сложнее, но в конце концов она решила, что хоть фамилия Ампаро — Мартинес, Лотти до сих пор официально Хансон; так что Хуан был обречен присоединиться все к тому же сонму пограничных случаев, в качестве своего рода заметки на полях. Ошибка была исправлена.

6 июля 2016 года родился Микки, также в доме 334. Затем 6 марта 2021 года из дома престарелых в Элизабет позвонили Вилликену, а тот доставил сообщение наверх, в квартиру 1812 — что Р. Б. О'Мира умер. Тихо, по собственной воле скончался в возрасте 81 года. Ее отец — умер!

Заполняя в таблице новую клеточку, миссис Хансон вдруг осознала, что ни разу не заглядывала в религиозную часть книги, с момента, как компания прекратила высылать уроки почтой. Раскрыв наугад, она прочла из “Книги притчей Соломоновых”: “Если над кощунниками Он посмеивается, то смиренным дает благодать”. Впоследствии она упомянула эти слова Крошке — которая по погрязла во всякой мистике, — надеясь, что хотя бы дочка извлечет из послания больше, чем извлекла она.

Крошка прочла фразу вслух, потом прочла второй раз. По ее мнению, никакого глубинного смысла там не крылось, только буквальный: “Если над кощунниками Он посмеивается, то смиренным дает благодать”.

Из школы Лотти ушла в десятом классе — после того как учительница гуманитарных наук, пожилая миссис Силлз, пошутила насчет ее ног. Миссис Хансон не стала читать дочке нотаций, чтобы непременно доучивалась, — в расчете на то, что скука в сочетании с клаустрофобней (дело было еще на Мотт-стрит) перевесят уязвленную гордость уже к следующему учебному году, если не раньше. Но наступила осень, а Лотти никак не желала идти на попятный, и пришлось миссис Хансон подписать бумагу, что разрешает дочери оставаться дома. Сама она проучилась в хай-скул всего два года и до сих пор с ужасом вспоминала всю эту тарабарщину и ненавистные учебники. К тому же Лотти могла помогать по дому — стирать, штопать, гонять кошек, с которыми миссис Хансон отчаянно боролась. Что до Боза, то тут Лотти с лихвой заменяла целый фунт таблеток — играла с ним и убалтывала час за часом, день за днем.

В восемнадцать Лотги получила свою собесовскую карточку вкупе с ультиматумом: если за полгода она не трудоустроится на полный рабочий день, то снимут надбавку к пособию и придется ей переселяться в самые трущобы (Рёблинг-плаца, скажем) — для тех, на ком служба занятости окончательно и бесповоротно поставила крест. Заодно (какое совпадение) Хансонов исключат из очереди на заселение в 334.

Лотти поступала на работу и увольнялась с тем же лютым безразличием, что позволило ей сравнительно безболезненно пережить школьные годы. Она торговала с лотка. Сортировала пластиковые бусы на фабрике, выпускающей бижутерию. Записывала телефонные номера, с которых звонили из Чикаго. Упаковывала коробки. Мыла, наполняла и запечатывала сосуды емкостью один галлон в подвале у “Бонвит”. Как правило, ей удавалось уволиться или быть вышвырнутой к маю — июню, так что оставалась пара месяцев насладиться жизнью, пока снова не наступит время умирать смертью по имени трудоустройство.

Потом на одной прекрасной крыше, вскоре после переселения в 334, она встретила Хуана Мартинеса, и летние каникулы стали официальными и продолжительными: теперь она была мать! Жена! Снова мать! Хуан работал в морге “Бельвью” с Эбом Хольтом, который жил напротив по коридору, потому, собственно, им с Лотти и случилось пересечься, в июле на крыше. Он исправно работал в морге, так что Лотти могла расслабиться в своей роли жены-матери и видеть жизнь как бассейн с оплаченным вперед абонементом. Она была счастлива, долго-долго.

Но не вечно. Она была Козерог, Хуан — Стрелец: с самого начала она знала, чем это кончится и как. Что было для Хуана удовольствием, превратилось в обязанность. Появляться он стал реже и реже. Деньги, которые последние года три-четыре, почти пять, текли бесперебойно, стали поступать спорадическими выплесками, потом тоненькой струйкой. Пришлось семье обходиться ежемесячным пособием миссис Хансон, талонами на усиленное питание для Ампаро с Микки и Крошкиными разнообразными нерегулярными доходами. В какой-то момент положение создалось едва ли не отчаянное, когда квартплата из условных тридцати семи с половиной долларов превратилась в непосильные тридцать семь с половиной долларов, — в этот-то момент у Лотти и появилась возможность устроиться на совершенно невероятную работу.

Чече Бенн из 1438-й держала концессию на подметание 11-й стрит в квартале между Первой и Второй авеню; за неделю набиралось долларов двадцать — тридцать, подачками и что удавалось нашакалить в мусоре, а под Рождество так просто золотой дождь проливался. Но что самое дивное — это что не надо представлять в собес справку о доходах, и никаких льгот не теряешь. Чече мела 11-ю стрит с начала века, да вот решила удалиться на покой и подать заяву на жилье.

Когда погода была ничего, Лотти часто останавливалась на углу поболтать с Чече, но никак не думала, что та расценивала эти знаки внимания как проявление настоящей дружбы. Когда Чече намекнула, что подумывает, не завещать ли ей лицензию, Лотти была как громом поражена.

— Если, конечно, хотите, — добавила Чече с застенчивой, вялой полулыбкой.

— Хочу ли я? Хочу ли?! О, миссис Бенн!

Хотеть она продолжала несколько месяцев, потому что упускать Рождество в планы Чече никак не входило. Лотти старалась не дать большим надеждам повлиять на их с Чече отношения, но не вести себя чем дальше, тем сердечней, оказалось невозможно, и в конце концов она бегала с поручениями вверх-вниз, в 1438-ю и назад. Увидев квартиру Чече, прикинув, сколько все это должно стоить, она возжелала лицензию как никогда. К декабрю она буквально пресмыкалась.

На праздниках Лотти слегла с простудой. Когда она поправилась, в 1438-ю уже въехали новые жильцы, а на углу, с метлой и чашкой для подаяний, маячила миссис Левина из 1726-й. Позже Лотти узнала от матери, которой сказала Леда Хольт, что миссис Левина заплатила Чече за лицензию 600 долларов.

Стоило пройти на улице мимо миссис Левиной, и от осознания упущенной возможности ей едва не становилось дурно. Тридцать три года она не позволяла себе опуститься до того, чтобы желать работу. Когда приходилось, она работала, но хотеть работать никогда себе не позволяла.

Она действительно хотела работу Чече Бенн. До сих пор хотела. И всегда будет хотеть. Жизнь пошла прахом.

После того как выпили пива под взлетным полем, Хуан отвез Лотти на Волльмановский каток, и они целый час колесили там на роликах. Круг за кругом, вальсы, танго, полный восторг. Музыки за шорохом роликов было почти не слышно. С катка Лотти уходила с ободранным коленом и чувствуя себя лет на десять моложе.

— Правда, лучше, чем музей?

— Здорово! — Она притянула его к себе и поцеловала в коричневую родинку на шее.

— Но-но, — сказал он. А потом:

— Мне пора в больницу.

— Уже?

— Что значит “уже”? Одиннадцать часов. Тебя подвезти?

Куда бы то ни было Хуан выбирался только ради дороги туда, а затем обратно. В своей машине он души не чаял, и Лотти делала вид, будто тоже не чает. Нет, чтобы просто сказать, что хочет одна вернуться в музей; она проговорила:

— С удовольствием прокатилась бы, но если только до больницы… Оттуда некуда податься, разве что домой. Нет, лучше просто посижу, на солнышке поразлагаюсь.