Три года счастья (СИ) - "Kath1864". Страница 192

Кетрин не видит ничего из-за слепящих голубых огней. Что-то вроде: «Да, что я здесь делаю? Я всей душой тебя ненавижу. И Кетрин Пирс вправду ненавидит и запуталась. Кетрин Пирс потеряла свой собственный крохотный мирок. Бросила все, чтобы обнаружится спустя некоторое время в Нью-Йорке, в клубе, в черных джинсах, с быстро зажившими засосами на шее танцующую под Nirvana и убивающая, таких же подростков, что сейчас окружают ее.

Честер Беннингтон — готично бледный — идеальная рок-звезда с татуировками и тоннелями в ушах.

Кетрин Пирс перегрызала глотки и выбрасывала трупы, слизывала кровь с губ, как будто ничего и не произошло.

Она и рада бы, рада забыться, но как, как можно вылепил слишком многое в себе, чтобы вообще быть перестать похожей на себя. Ей опять нечего терять и чувствовать. Она может только приходить на концерты или в клубы, унимать дрожь в руках, пить алкоголь и делать вид, что все хорошо, разбавляя этим свою серую и никчемную вечность, слушать голос человека, который прямо сейчас смотрит в ее карие глаза, и она ощущает на себе этот взгляд человека, в котором есть что-то общее с ней. Спина покрылась холодным потом, застыла на одном месте. Взгляд потерянного, уставшего человека, который все еще пытается бежать от всего.

Оцепенела, когда встретилась с ним взглядом. Он ведь не мог не заметить ту, что не кричала, не хлопала и не танцевала.

Пустая.

Сумела разглядеть лицо и этот пустой взгляд.

Есть ли ему ради чего жить?

Есть ли ради чего существовать вечность?

Что станет, изменится, когда она убьет и насытить организм кровью?

Да, ничего не изменится для Кетрин Пирс, только в мире станет на одного человека меньше.

Пустая вечность.

Что изменится, если Честер Беннингтон замолкнет? Замолкнет и целая эпоха. Замолкнет — вся эпоха.

Замолкнет и уйдет в забвение целая эпоха. Замолкнут те, кто полюбили рок музыку благодаря Linkin Park и Честеру Беннингтону.

Тишина.

Станет так тихо, если этот человек замолкнет.

Изменится все.

Сменится эпоха.

Нужно быть готовым к смене эпох, ведь это может случиться в любой момент. В любой момент он может замолкнуть и покончить со всем этим, засунув голову в петлю. Впрочем, Кетрин Пирс покончила со своей жизнью засунув голову в петлю. Это стало ее концом.

Это станет концом целой эпохи.

Бежать.

Бежать из этой толпы и как можно скорее. Бежать от самой себя и не останавливаться.

Ей нужно бежать, расталкивать эти мешки с кровью, только вот в голове то и дело всплывают строки с песни, которую она только что слышала и ее губы шевелятся, шепчет себе под нос: «Всё, чего я хочу — быть больше похожим на себя и меньше — на тебя.»

Кетрин Пирс не похожа на себя и только сейчас, она осознает, что потеряла себя и бежит только от себя.

Беги, Кетрин Пирс.

Больше не нужно бежать Честер Беннингтон. Очень скоро тебе не нужно будет бежать от всего, нести на своих плечах тяжесть. Очень скоро тебе не нужно будет спасать миллионы.

Честер Беннингтон любит жить, любит тех, кто окружает его и заниматься любимым делом, любит выплескивать в музыке, но скоро его бег прекратиться. Он остановится. Того, кто спасал миллионы, но его никто не спас.

Никто не рассказал ему, как справляться с личной болью и что делать, когда душат слезы и крепкий чай не помогает так же, как и тяжелый наркотик?

Бежать.

Бежать от себя и реальности, не думая, что в один момент придется остановиться.

Кетрин Пирс бежит и не останавливается. Кетрин может еще способна любить, сострадать, но себя Кетрин Пирс любит больше.

Кетрин Пирс любит свою жизнь и именно поэтому продолжает свой бег. Бежить от себя, реальности и не останавливаться.

========== Глава 75. Немного белого и боли. ==========

В конце всё обязательно должно быть хорошо. Если что-то плохо - значит, это ещё не конец…

Пауло Коэльо.

Немного белого и боли.

Она просто села в том белом коридоре, прижалась к стене.

После всей увиденной боли и счастья вряд ли у нее хватит сил открыть еще одну дверь.

Попыталась встать.

Открыть дверь за которой видит Ребекку и Элайджу с ребенком на руках. Дочь Клауса, как понимает Пирс. Знает ведь, как Ребекка желала познать счастье материнства. Видит, как Майклсон счастлив видеть свою младшую сестру и Пирс уж точно может понять когда он настоящей, а когда подделывает и скрывает эмоции. Сейчас, ставя детское кресло на стол, глядя на племянницу он счастлив. Его улыбка не поддельная, как и Ребекки, которая скучала. Объятья крепкие и они вправду скучали. Как бы Ребекка не сталась жить своей жизнью она все равно несчастна вдали от семьи и ее сердце рвется обратно. Ребекка ведь быть сильной и защищать Хоуп, но обнимая брата ей почему-то хочется плакать, но она улыбается. Должа улыбаться, ведь сейчас может у них все будет хорошо и это то самое искупление, в которое не перестовал верить Элайджа. Не перестовал верить и теперь держит на своих руках Хоуп. Вечно могла бы наблюдать за этим. Наблюдать, что веря столько веков Элайджа добился искупления для их брата и теперь у них есть такая милая и хорошая племянница, которая обязательно унаследует все наследие Майклсонов и продолжит сражаться за семью.

— Не представляю насколько прекрасно находится с ней каждый день. Это…

— Великолепно. Так по-человечески.

— Да, некоторые утверждают, что это самый человеческий опыт.

— Может, мы еще встретимся, Элайджа и ты узнаешь всю правду о моем заговоре и возненааидишь меня, за то, что я так поступила. Я ведь не верила в то, что такое возможно, но видимо, мне удалось сделать Клауса Майклсона слабым и в очередной раз одержать победу. — голос горчит, отдается в стенах гулким мученическим стонанием, заставляет улыбку трескаться, знает, что не услышит ее.

Кетрин смотрит на них. На такого счастливого Элайджу с ребенком на руках и кто бы мог сказать, что перед ними не монстр руки которого испачканы кровью, монстр, который не стабилен и разорвал в клочья посетителей и официантов кафе. Элайджа не стабилен, но можно ли говорить сейчас о этом, если он улыбается качая племянницу на руках и смотря в серые глаза Хоуп. А вдруг в этот раз повезет и это самое счастье, за которое стоит сражаться и проливать кровь. Хоуп стоит всего. Хруп надежда и наследие Майклсонов. А смотря на эту картину Кетрин невольно думает, что Элайджа был бы хорошим отцом. В голове столько мыслей и то, что Элайджа если и делает ошибки, то в силах их исправить, показать свою лучшую сторону, чувствовать, когда нужно поддержать и подобрать нужные слова. Элайджа и вправду мог быть хорошим отцом, которой бы сражался за свою семью и ребенка. И думая об этом, смотря в карие глаза Майклсона, правда зря стерва Пирс устроила всю ту игру, а ведь это было по настоящему. А какой бы могла быть ее жизнь рядом с Элайджей и дочерью, ведь Надя все равно бы нашла ее. Счастливой и спокойной.

Волны горестных воспоминаний или мечтаний, накатывают каждый раз, западают в душу, только вот они никогда не матирилизуются. Когда Элайджи как не было, так и нет.

Наверное, она умерла, в Адском пламени, тогда почему она здесь? Не ощущает этот жар на своей кожи? И она надеется только лишь на то, что не было медленно, одиноко мучительно ей сгорать без него, ступать на черные, раскаленные угли.

Минуты тянутся так долго, что она невольно начинает замечать: Элайджа временами улыбается, а Хоуп засыпает в таких сильных руках дяди. Стоит усомниться, реальность ли это? Наверное, глючит, проекцированное ей самой спокойствие.

Стоит ли отпустить его?

Она ведь не его сейчас.

Она потерялась.

Вновь потерялась хлопнув белой дверью, которая захлопнулась за ее спиной.

И теряется в белых стенах, в пространствах безликого коридора.

Ищет Элайджу, умирая там.

Не найдет.

Кетрин Пирс исчезает взглядом смотря на одну из дверей.

Начинает зудеть. Не собственное ли это запястье, с темно-синими венками, наружу так явно выпирающими, врос в нее, растекся по венам вместе с кровью.