Солдатская школа (Рассказы) - Никольский Борис. Страница 11

Как отыскивали наводчики в этой пыльной буре мишени? Как механики-водители не сбивались с пути? Для меня это оставалось загадкой.

А тут ещё поднялся ветер. Пыльные вихри понеслись над полигоном.

Танкисты, те, кто ждали своей очереди стрелять, нервничали.

— Не повезёт, так уж не повезёт, — переговаривались между собой солдаты. — Вчера соседняя рота стреляла — и дождичек утром прошёл, пыль прибил, и ветра не было… Знай себе стреляй…

И тут возле танкистов появился молодой весёлый лейтенант, комсорг полка. Был он в чистенькой гимнастёрке, с командирским планшетом на боку. А в руках держал блестящий фотоаппарат.

— Ну что, орлы? — весело сказал он и щёлкнул фотоаппаратом. — Носы повесили? Погода не нравится? Ветерка испугались?

Он опять нацелился на танкистов своим аппаратом.

— Выше головы! Снимаю!

Конечно, что ему было не шутить: аппаратом щёлкать — это не из пушки стрелять!

Солдаты что-то отвечали, но я уже не слушал их разговор. У меня были свои заботы. Мне непременно надо было найти командира. Ведь одно дело — смотреть на стрельбы со стороны, а совсем другое — самому оказаться в танке. Только кто же меня пустит в танк без разрешения командира?

Командира я нашёл на командной вышке. Здесь тоже было на что посмотреть! Возле специального пульта управления с переключателями и сигнальными лампочками сидел солдат. Щёлкнет солдат переключателем, и вдалеке, словно по волшебству, послушно поднимаются мишени. А на пульте вспыхивают лампочки. Щёлкнет другим — и мишени начинают двигаться — как будто вражеские бронетранспортёры катят вдали. А угодит снаряд в цель — сразу гаснет на пульте сигнальная лампочка. И командир уже знает — цель поражена.

Я не очень рассчитывал, что мне удастся уговорить командира. Командир наверняка был не в духе: и пыль, и ветер портили ему настроение.

Но, к моему удивлению, он согласился. Он распорядился, чтобы мне подыскали комбинезон по росту и шлемофон. Потом подумал, подумал и подозвал к себе комсорга.

— Товарищ лейтенант, — сказал он, — поедете с корреспондентом за наводчика…

— Товарищ майор… — начал было комсорг, но командир его тут же перебил:

— Поезжайте, поезжайте, заодно покажете, как вы стреляете. Он не приказывал, он просил. Но когда просит командир — просьба становится приказом.

Мне показалось, я поймал на себе сердитый взгляд лейтенанта. Ведь это я был виноват в том, что сейчас ему предстояло натягивать промасленный комбинезон и забираться в пыльный, раскалённый на солнце танк. Но главное, пожалуй, было даже не в этом.

«Неизвестно, — подумал я, — когда он стрелял в последний раз. Наверно, можно хорошо проводить комсомольские собрания и в то же время неважно стрелять из пушки. И конечно, если сейчас, на глазах у солдат, у своих комсомольцев, он промахнётся, ему не позавидуешь…»

Честно говоря, мне стало жаль этого молодого весёлого лейтенанта. Уж лучше бы я не совался к командиру со своей просьбой.

Впрочем, раздумывать было некогда. Раздалась команда, и мы побежали к танку.

И вот уже тяжёлая бронированная крышка люка захлопнулась за нами.

Танк тронулся.

Я прижался к узкой щели смотрового прибора. Лейтенант приник к прицелу.

Вот что-то шевельнулось впереди, в пыльной траве. Мишени? И сразу фонтанчики пыли взвились возле них. Это заработал наш пулемёт.

Мишени исчезли.

Танк бросало из стороны в сторону. Мне казалось, он несётся слишком быстро. Все были заняты своим делом. Солдат-заряжающий швырнул жёлтый снаряд в приёмный лоток. Я ещё не успел ничего разглядеть, а лейтенант уже опять прицелился.

Танк даже не замедлил ход. Это раньше, чтобы прицелиться, чтобы выстрелить, танк обязательно должен был остановиться. А теперь — нет. Теперь у пушки есть особое хитрое устройство — как бы ни подбрасывало танк на ухабах, ствол пушки останется наведённым точно в цель.

Грохнул выстрел. Полыхнул отблеск пламени. Кисло запахло порохом.

Танк потонул в пыли.

Где-то там впереди должны были появиться ещё новые — движущиеся мишени. Но как их разглядеть? Мне казалось, мы плывём в буром облаке.

Я покосился на лейтенанта. Он по-прежнему не отрывался от прицела. Его лицо было напряжённым.

Тускло сверкнул новый снаряд в руках у заряжающего. Заряжающий орудовал у лотка, точно кочегар у топки, бросающей отсветы пламени.

Выстрел!

Я ещё не успел опомниться, прийти в себя, а наш танк уже возвращался на исходный рубеж.

Как и положено, вчетвером, друг за другом мы подошли к командиру.

— Товарищ майор, — доложил лейтенант. — Первая цель поражена. Вторая поражена. Третья поражена.

Лицо его оставалось серьёзным, но голос звучал весело. А командир хитровато посмотрел на меня и спросил:

— Ну что, увидели теперь, как стреляют танкисты?

И я ответил совсем по-военному:

— Так точно. Увидел.

Как я ждал Пирожкова

Сержанта Пирожкова я отыскал в танковом парке.

Вот уж где было интересно — так интересно!

Никогда в жизни я не видел сразу столько танков.

Повсюду стоял звон и грохот. Около танков возились солдаты в чёрных промасленных комбинезонах.

Сержант Пирожков проверял рацию в своём танке. Он крутил ручки настройки и щёлкал переключателями. Оказывается, танкист ещё должен быть и умелым радистом.

Я не стал мешать Пирожкову.

Я решил, что дождусь перекура и тогда поговорю с ним. Я был уверен, что ждать мне придётся недолго.

Когда-то я сам служил в армии и знал, что солдаты всегда не прочь перекурить. Потому что во время перекура обязательно кто-нибудь расскажет какую-нибудь весёлую историю. А после нелёгкой работы нет лучше отдыха, чем как следует посмеяться. Я уж не говорю о заядлых курильщиках, которые только о том и думают, как бы поскорее затянуться сигаретой.

И вот я отошёл в сторонку и стал терпеливо ждать.

Отсюда мне было хорошо видно всё, что делалось в парке.

Трое солдат натягивали на катки танка тяжёлую гусеницу.

Двое других протащили небольшие зелёные ящики.

Кто протирал ветошью приборы, кто возился в двигателе, кто, забравшись под танк, орудовал гаечным ключом.

Все были заняты работой.

Так прошёл час, а перекура всё не было.

— Ничего, — сказал я себе. — Уже недолго ждать. Это точно.

Один танк поводил из стороны в сторону стволом пушки, словно прицеливался. На другом танкисты прогревали двигатель. Они раскрывали рты и что-то кричали друг другу, но что — я не слышал, такой стоял грохот.

Я посмотрел на часы. Прошло ещё сорок минут. Перекура не было.

«Ну уж теперь-то, — подумал я, — совсем скоро».

Солдаты время от времени скрывались в люках танков, и снова появлялись на броне, и опять исчезали в своих машинах. Руки у всех были чёрные и лица тоже перепачканы.

Так прошёл ещё час. Я почувствовал, что моё терпение кончается. И тут я увидел сержанта Пирожкова.

Он торопился куда-то с гаечным ключом в одной руке и с промасленной тряпкой — в другой. И лицо у него было озабоченным.

Я поймал его за рукав комбинезона.

— Послушайте, сержант Пирожков, — сказал я, — у вас будет когда-нибудь перекур или нет?

Пирожков засмеялся:

— Так у нас весь экипаж некурящий! Был один курильщик — наводчик наш — так и тот позавчера бросил! — И добавил серьёзно: — У нас, у танкистов, ведь как — поработаешь сейчас хорошо, и танк тебя не подведёт на учениях. Поработаешь с прохладцей, кое-как, и танк тебе тем же отплатит — намучаешься потом. Так что сейчас нам не до перекуров. Приходите вечером в казарму, поговорим.