Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand". Страница 189

— Нет, — внезапно произнес Клод с такой решительностью, какую не ожидал сам от себя, и его взгляд, сверкнув, как остро отточенный клинок, остановился на Жоффрее, — если об этом говорит вся округа, то отчего бы не поговорить и мне. Продолжайте, господин Шенье, если вам достает бесстыдства говорить в таком тоне и подобные вещи о той, которой вы клялись в любви.

Шенье, не ожидавший отпора такой силы, отступил ещё на шаг назад, под защиту Жозефины, которая все еще вжимала его локоть, замерев в нерешительности, так как собственный порыв сделал её невольной участницей разворачивавшейся драмы.

— Всем нам случается влюбляться не в тех, в кого следовало бы, не правда ли, господин Лезьё? — мягко осведомился Бертран, снова растягивая губы в улыбке. — Учитывая образ мыслей, финансовое положение, характер и манеры вашей прекрасной кузины, прелюбодеяние было делом времени. Rara est adeo concordia formae atque pudicitiae , как любил говорить ваш друг.

Жозефина смущенно прикрыла лицо рукой и неловко кашлянула, словно желала привлечь к себе внимание и отвлечь всех от этого разговора, который вот-вот мог перейти в ссору. Мадам Бонн, до этого стоявшая в стороне, поспешно схватила мадемуазель Лондор под руку, отрывая от Жоффрея, и отвела в сторону, говоря что-то о том, что молодой барышне не пристало принимать участие в подобных разговорах.

— Я не знаю, откуда вы взяли эту ужасную ложь… — начал, было Клод, но Бертран, не переставая улыбаться, перебил его:

— От свидетелей, господин Лезьё. И я являюсь одним из них, если вам угодно. Считайте, что я имею чистосердечное признание вашего друга о его связи с виконтессой Воле. Поэтому, когда я получил письмо от своей хорошей знакомой с вопросом об отношениях нашего замечательного герцога Дюрана и не менее замечательной виконтессы Воле-Берг я не мог не развеять сомнения ваших соседей.

Клод, повинуясь интуиции, сверкнул глазами в сторону мадам Бонн, которая лишь с вызовом подняла голову, признавая, что приняла самое горячие участие в этой истории.

— Не думаю, что герцог Дюран снизошел бы до откровений с вами, — наконец произнес он, бросая не менее мрачный взгляд на Бертрана.

— С вами он был менее откровенен, как видите, — ответил Бертран, спокойно выдерживая этот взгляд, и, не глядя, извлек из внутреннего кармана чек и протянул его Клоду: — Взгляните.

Клоду было достаточно одного взгляда, чтобы узнать изящный почерк Эдмона и его украшенную вензелями подпись. Чек был на приличную сумму, и дата его выписки совпадала с тем временем, когда долги Иды были окончательно погашены. А строка, в которой значилось, что чек выдан на «погашение долга», написанное все тем же изящным почерком, и вовсе не оставляла сомнений. Невольно Клод вспомнил о том, в каком состоянии пребывала Ида в те мартовские дни. Все сходилось и указывало на правдивость озвученных обвинений, но верить улыбавшемуся змеиной улыбкой Бертрану совершенно не хотелось, как не хотелось верить, что Ида могла пойти на такое из-за долгов, а Эдмон мог воспользоваться девушкой, находившейся в затруднительном положении.

— Очень интересно, — проговорил Клод, возвращая чек владельцу с таким видом, как будто это было что-то глубоко отвратительное. Представить, что Эдмон мог так поступить с девушкой, которая была очень дорога человеку, которого он называл лучшим другом, он не мог. Лицемерие было не в характере герцога Дюрана, и Клод не желал верить в то, что он столь грубо ошибся и выбрал себе в друзья человека столь мало достойного этого. Было страшно осознавать, что общество было право с самого начала, и за правильным и критическим взглядом на жизнь скрывался самовлюбленный Дон Жуан.

— К слову вы, господин Лезье, знаете ещё одну особу, которая могла бы подтвердить действительность этой связи, — почти неслышно проговорил Бертран, забирая чек и бережно убирая его в карман.

— В самом деле? — Клод попытался сказать это с иронией, но горечь слишком явно проступила в его голосе. — И этому человеку тоже можно верить?

— На суде ваш, простите, наш, друг утверждал, что принадлежность к продажным женщинам не повод сомневаться в показаниях, — так же тихо ответил Бертран, и его змеиная улыбка стала еще более отвратительной. — Так что уж коли суд поверил этой даме, мы тем более обязаны ей поверить.

— Алин Ферье… — это имя сорвалось с губ Клода прежде, чем он успел подумать о том, что ему следовало бы промолчать. Внезапно его поразила догадка о том, что, должно быть, учитывая все обстоятельства, Ида и была той женщиной, которая организовала защиту Эдмона.

— Вот видите, вы начинаете что-то понимать, — Бертран обернулся на усмехнувшегося Шенье, который все ещё стоял рядом. Эта наглая усмешка совершенно вывела Клода из равновесия.

— Так идите и скажите все это глядя в глаза моей сестры, если, конечно, у вас хватит смелости, господин Шенье, — резко сказал он, снова метнув на Жоффрея острый, злой взгляд. — Впрочем, у вас, конечно же, не хватит.

— Если вас не убедил господин Бертран, — усмехнулся Шенье, все же отступая на шаг назад, — то спросите у своей сестры. Я уверен, вам, как своему любимому брату, она не станет лгать.

— Вам ещё придется принести извинения за эту ложь, — ожесточенно бросил Клод и, не прощаясь, быстрым шагом направился в сторону противоположную той, в которую шел вначале. Шенье усмехнулся, глядя в спину удалявшемуся Клоду слегка приподняв голову, как бы говоря, что извиняться за резкость и несдержанность придется Клоду.

— Как же вы омерзительно себя ведете! — в сердцах воскликнула Жозефина, с отчаяньем топая ногой и всплескивая руками так резко, что мадам Бонн, стоявшая рядом, вздрогнула от неожиданности. — Как только вам самому это не отвратительно? Боже, мне даже смотреть на вас противно.

***

Розы цвели как никогда пышно. После ранних холодов это буйство цветения выглядело особенно странным. Казалось, земля была пропитана кровью и слезами, которыми насыщались цветы, становясь пронзительно-алыми и нестерпимо белыми. Люди, глядевшие на эти розы и вдыхавшие их аромат, все более запутывались в своих собственных судьбах, а розы крепли и разрастались, все больше переплетаясь друг с другом.

Ида стояла у окна библиотеки и смотрела на розовые кусты, поглаживая пальцами гладкие жемчужины ожерелья. Жюли молча сидела на диване за её спиной и терпеливо ждала, когда сестра захочет, наконец, заговорить. Внешне виконтесса Воле была совершенно спокойна, хоть в её позе и была излишняя скованность и напряженность. За те дни, что прошли с момента поспешного отъезда герцога Дюрана, Ида почти ни с кем не говорила и лишь расхаживала взад вперед по своему кабинету, скрестив руки на груди или обняв себя за плечи, и иногда останавливалась, тяжело вздыхая. В войну маркиза Лондор не верила ни мгновения, считая, что герцог Дюран всего лишь желал избавиться от надоевшей любовницы, но Ида выходила из себя, стоило только упомянуть о подобной возможности. Жюли была склонна думать, что дело в уязвленной гордости, в растоптанном чувстве, в банальном беспокойстве за того, кого виконтесса Воле любила, но что-то заставляло не верить в эти простые объяснения, первыми приходившие на ум. Слишком уж много было страшных тайн и недомолвок во всей этой истории, слишком тесно оказались связаны между собой люди, которые даже не подозревали этой связи.

И вот сегодня, впервые за все время своего затворничества, Ида пожелала поговорить со своей старшей сестрой, и Жюли, хоть терпение и не входило в список её добродетелей, молчала, видя мрачное спокойствие Иды. Даже в том, как её тонкие пальцы пересчитывали жемчужины, было обещание недобрых новостей, а с тем, что отныне их семью не ожидают никакие новости, кроме дурных, Жюли смерилась уже давно. Все становилось только хуже и хуже, но сейчас маркиза Лондор с трудом представляла, какое известие может показаться плохим рядом с теми событиями, которые им уже довелось пережить, и это ещё больше пугало её. Она всецело полагалась на свою сестру, которой вручала свою жизнь и жизнь своей дочери, но той Иде, которая стояла сейчас у окна, нельзя было доверить ничего.