Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand". Страница 239

Теперь он сидел так же, как немногим раньше Ларже, прижавшись спиной к холодной, пропитанной кровью земле, и гадал, сколько ему осталось. Если были повреждены внутренние органы, то меньше часа. Затуманенный взгляд Эдмона скользнул на поверженного русского офицера, который лежал на боку, лицом в его сторону. Он тоже умирал. На мгновение их стекленеющие взгляды встретились, и русский улыбнулся алыми от крови губами, обнажая такие же окровавленные зубы. Эдмон ответил на это веселой полуулыбкой и, застонав от нового приступа боли, закрыл глаза. Вокруг шел бой. Вокруг умирали люди, русские и французы, за идеи которые, наверное, были мало близки и тем и другим.

Когда Эдмон вновь, с усилием, открыл глаза, вокруг было тихо и пусто. Потерявшие всадников лошади мирно паслись в стороне, иногда настороженно вскидывая головы. Вокруг, вперемешку, лежали убитые. Некоторые продолжали сжимать свое оружие. Русский офицер уже умер, и теперь к нему подбиралась пара ворон. Дюрану отчаянно захотелось прогнать их, но первое же движение отозвалось прежней острой болью. Оставалось лишь наблюдать за этой отвратительно пасторалью и ждать, чувствовать, как жизнь вытекает вместе с кровью. Эдмон снова закрыл глаза и глубоко вдохнул: пахло землей, кровью и, очень резко, травой. То, о чем он мечтал наконец-то осуществилось. Внезапно, словно что-то вспомнив, он расстегнул негнущимися пальцами мундир и достал из внутреннего кармана часы. Те самые, в которых был миниатюрный портрет Иды. Открыв их, он мельком взглянул на время, которое по иронии судьбы было обеденным.

Теперь он мог спокойно умереть. Вот так вот, бесславно, среди ворон и трупов, в совершенном одиночестве. Сожалел ли он об этом? Едва ли. Мысль, что все наконец-то заканчивается, радовала его. Каким же счастьем было, что Ида не могла видеть то, как он сейчас сидит, привалившись к склону окопа, в окровавленном мундире, стонет и кривиться от боли. Он мог бы даже закричать, зная, что никто не услышит, но все же не хотел позволять себе такую слабость.

Он сидел так около двадцати минут, невидящим взглядом уставившись на крышку часов и балансируя на грани жизни и смерти. Ему хотелось насладиться этим чувством подольше, настолько, насколько это было возможно. Ему хотелось осознавать свою агонию. Про то, что будет после — рай или ад — он совершенно не думал. Сказать честно, он даже забыл, что о том, что ему всю жизнь предрекали вечные мучения. Сейчас он, как мог, продлевал свои земные страдания.

Где-то выше по склону раздались торопливые, явно человеческие шаги. Со странной ясностью мысли Эдмон подумал, что это один из тех стервятников рода человеческого, которые всегда следовали за армией и нещадно обирали убитых и раненных. В сущности, ему было все равно: ни дорогой перстень, ни золотой крестик, с такой же золотой цепочкой ему уже не были нужны. Но вот часы он отдавать без боя не собирался. Какое сопротивление он мог оказать совершенно здоровому человеку в своем состоянии, было не ясно, но Эдмон был настроен решительно.

Но сверху спустился, совершенно целый, молодой капрал. Ещё во время отступления он видел, что адъютанту маршала было нанесена серьезная рана, но к своему стыду бросил его умирать. Теперь он вернулся хотя бы за телом — герцог Дюран все же заслуживал лучшей могилы. Обнаружив кумира вполне живым, капрал был несказанно рад.

— Черт побери, ты выжил, — попытался усмехнуться Дюран, когда юноша опустился рядом с ним на одно колено.

— Даже не ранен, — с гордостью ответил капрал и тут же радостно сообщил: — Мы победили! Представляете?

— Мне повезло чуть больше, — глухо проговорил Эдмон и по его исказившемуся лицу капрал понял, что каждое слово давалось адъютанту с трудом.

— Вас нужно доставить в госпиталь, — решительно произнес он. — Я позову кого-нибудь, что бы помогли мне…

— Даже не думай! — зло прошипел Дюран, с удивительной для своего положения силой вцепившись в рукав молодого человека. Капрал с удивлением поднял брови, но, тем не менее, осторожно высвободил руку из цепкой хватки капитана.

— Я скоро вернусь, — негромко произнес он, поднимаясь на ноги.

— Лучше не возвращайся, — пожелал Дюран, криво улыбнувшись мрачной, болезненной улыбкой. — Мне все равно уже не помочь. Не утруждайся.

Но окончание фразы молодой капрал не расслышал, уже взбираясь на склон.

— Я вернусь! — торопливо крикнул он сверху и бросился обратно, в сторону штаба. Эдмон со вздохом запрокинул голову назад и посмотрел на затянутое облаками небо. Оставалось надеяться, что он умрет раньше, чем капрал сумеет найти того, кто дотащит его тело до госпиталя.

Время шло, а капрал не возвращался. Может быть, он столкнулся на обратном пути с кучкой русских солдат и был уже мертв. Ещё немного и его уже не спасут. Ну что ж, это к лучшему — мир будет избавлен от него, а он сам от себя. Постоянные попытки убежать от себя, окружить себя толпой женщин или одной единственной, бутылками вина или чашками кофе, фальшивыми друзьями или настоящими, мирной жизнью или войной… Нет, герцог де Дюран устал от войны, он постоянно воевал. И с людьми, и с самим собой. Но уж лучше умереть так, на чужой земле, под чужим солнцем, чем так, как он мог бы умереть. Может быть, отец гордился бы им, доживи он до этого дня. Может быть, им гордилась бы мать. Может быть, гордилась бы и Ида.

Кровь продолжала идти, и Эдмон чувствовал, как все вокруг становиться темнее, тише и безвкуснее. Запах травы уже не казался таким резким, да и вообще единственный запах, который он чувствовал, был запах крови. Проваливаясь в небытие, он из последних сил напрягал сознание, пытаясь вызвать хоть какой-нибудь образ, чтобы продлить момент своей агонии. Единственным образом, который ему удалось удержать в своих мыслях, была безликая женщина, на белом лице которой вспышками проступали черты виконтессы Воле. Она выступила из пелены темного дыма, в черном траурном платье, бледная, с горящими, похожими на сапфиры, глазами и с молча протянула ему тонкую руку. Если это была смерть, то Эдмон был согласен последовать за ней куда угодно.

Собирая все свои силы, в попытке коснуться протянутой женской руки, он подался вперед и простонал:

— Ида…

Комментарий к Глава 64

Наверное, один из самых любимых мною эпизодов

========== Глава 65 ==========

Его принесли в госпиталь без сознания и в крайне тяжелом состоянии. С первого взгляда можно было подумать, что он уже мертв: лицо стало матово белым, побелели губы и руки, глаза были неподвижны, пульс почти не прощупывался даже на сонных артериях, кровь уже не шла.

— Я боюсь его уже не спасти, — покачал головой врач, мельком осмотрев рану, — Большее, что мы можем для него сделать — это дать спокойно умереть. А теперь, прошу прощения, мне нужно идти к тем, кому я ещё могу помочь.

Махнув рукой, он тут же бросился к другим больным. Бертран, верный и самый способный помощник Жиро, продолжал нерешительно топтаться возле лежавшего на операционном столе тела. В этот миг бледные губы герцога дернулись, и он слабо застонал, дрогнули закрытые веки и на миг распахнулись, открыв полные страдания и боли глаза.

— Господин Жиро! Господин Жиро! — закричал Бертран, — Он почти в сознании! Его ещё можно спасти!

В ответ на этот истошный крик, Жиро бросился обратно к недавно покинутому пациенту и снова прощупал пульс. Теперь он был более отчетливый и ровный.

— Спирт! Дайте спирт! — крикнул врач. В помещении тут же повис противный запах аммиака. Какая-то особенно чувствительная медсестра упала в обморок от резкого запаха. Её быстро оттащили в сторону.

— Ну же, очнитесь! — воскликнул врач, вновь и вновь поднося к лицу Эдмона тряпку смоченную нашатырем. Все казалось бесполезным. В который раз Жиро хотел махнуть рукой на молодого офицера, как вдруг веки Эдмона слабо дернулись и открыли его измученные серые глаза.

— Очнулся! Господин Жиро, он очнулся! — заверещала одна из медсестер. Жиро поспешно кинулся обратно к пациенту.

— Эмма, держите бинт с нашатырем, он может в любой момент снова потерять сознание! Следите, что бы он не закрывал глаза! Для него закрыть глаза, значит умереть! — быстро распоряжался врач, — Бертран, скобки, быстрее!