Тьма надвигается с Севера (СИ) - Шкиль Виктория. Страница 7

— Что?! — Борагус отказался верить своим ушам. От удивления он даже ослабил хватку, и библиотекарь смог вдохнуть воздух. — Какой ещё некромант?!

— Не знаю… — Пролепетал перепуганный книжник. — Он не назывался. Заплатил за вход и всё.

В городе есть ещё один темный маг?! Но в Атраване Некромантия считается Злом! Любой слуга Смерти вынужден скрывать здесь свою Силу, а не щеголять ей на показ и если Фагим его вот так легко опознал, значит, он даже не скрывался. Признаться, Борагус не мог припомнить ни одного атраванского волшебника, который хоть как-то подпадал под определение «некроманта» или хотя бы как-то благоволил им. От этого напрашивался только один вывод — этот пёс врёт ему! В этот момент, пользуясь тем, что переваривавший информацию Борагус ушёл в себя, Фагим-ока дышавший через раз, неожиданно извернулся и впился своими мелкими острыми зубами в державшую его руку. Хрюкнув от боли и неожиданности, Дарик на миг разжал пальцы, выпуская ворот ушлого библиотекаря, чем тот немедленно воспользовался. Вновь почувствовав под ногами твёрдую землю, Фагим как баран боднул Борагуса головой в грудь и, вырвавшись на свободу, бросился наутёк — только пятки засверкали. Догонять его, согнутый в три погибели Дарик и не думал. Единственное на что он нашёл в себе силы в этот момент — это, превозмогая боль, на минуту разогнуться и, сорвав с пояса длинный кинжал, не целясь, метнуть его в спину улепётывающего библиотекаря.

Клинок с глухим чпоком вошёл беглецу промеж лопаток, войдя в него почти по рукоять. Фагим-ока изогнулся, ноги его подкосились, хотя тело продолжало нестись вперёд по инерции ещё полдесятка метров, и, разбросав в стороны руки, рухнул грудью на грязную мостовую. Высыпавшись из его разжавшегося кулака, весело запрыгали по камням серебряные дихремы. Монеты разлетелись какая куда, закатывались под стены домов и укатывались дальше по мостовой. Поглядев по сторонам, убийца убедился, что закоулок по-прежнему пуст, после чего подошел к трупу, вытащил из него свой кинжал. Обтерев с него кровь об одежду покойника, Борагус спрятал его в ножны, присев над убитым на одно колено, принялся торопливо собирать рассыпанные по булыжникам мостовой деньги. Собрав все монеты вокруг Фагим-оки, Дарик быстро пересчитал их, держа на ладони, побледнел и пересчитал ещё раз, снова убедившись, что одной не хватает. Целый дихрем — это ж прорва денег!

Вскочив на ноги, наймит покрутился на месте, оглядываясь вокруг себя жадным оком. Улочка тут шла под уклон, так как весь Шагристан по сути стоял на сопках, постепенно спускаясь к морю, и пропавшая монета могла укатиться довольно далеко…. Ах, вон она! Лежит, сверкает метрах в десяти от покойничка. Пряча на ходу собранные, Борагус, шагнул к последнему серебряному кругляшу, но не успел он протянуть к нему руку, как из щели в стене, с противным писком выскочила облезлая серая крыса, тут же на бегу схватившая монету зубами. Грабёж!!!

— Стой, зараза!

Дарик сиганул следом за подлой тварюкой, грохнулся всем телом об мостовую и, проехавшись по ней пузом, промахнулся. Крыса ловко проскочила у него между пальцами, бросившись наутёк вниз по улице. Шипя, как придавленный змей, Дарик стартовал следом, выхватывая на ходу испытанный кинжал и прыгая за воровкой не хуже кота. Впрочем, на этот раз швыряться оружием не торопился, понимая, что в юркую крысу, в отличие от широкой спины Фагим-оки, он не попадёт. Подлый грызун ловко проскакал по камням с десяток метров, с лёгкостью уворачиваясь от ловящих его рук, выплюнул дихрем и юркнул в неприметную щель в стене, исчезнув так же внезапно, как и появился. Выпущенная из зубов монета, докатилась до конца переулка, где тот обрывался, переходя в небольшую, но крутую лесенку, проскакала по её ступенькам, выкатилась на середину идущей поперёк переулку улочки и только там успокоилась, завалившись на камни кверху решкой. Яростно ругаясь сквозь стиснутые зубы, Борагус кубарем скатился со ступенек, в два прыжка оказался рядом со своим дихремом, жадно накрыл его ладонью.

— Мой дихрем! — весомо предупредил он остановившегося рядом горожанина.

Тон предупреждения и общий вид Борагуса ясно давал понять, что с ним лучше не спорить, а то убьет. Прохожий с испугом шарахнулся в сторону, а Дарик, с довольным урчанием, зажимая монетку в кулаке, поднялся на ноги. Он оказался посреди улицы, достаточно просторной, чтобы на ней могли разъехаться два всадника, но не достаточно широкой, чтобы по ней могла проехать повозка. Впрочем, местные повозками пользовались редко, предпочитая перетаскивать грузы с помощью носильщиков или навьючивая ишаков. Людей здесь в это время дня было не много, а те, что были, старались держаться в тени натянутых у стен полотняных навесов и не выходить на солнце. Единственный рассевшийся прямо на солнцепеке был однорукий нищий, присевший на корточках возле миски для подаяний под стеной квадратного здания с броской вывеской над входом. Ба-а… да это же духан! Или местный трактир, где подавали крепкий чай и сладко-терпкие бединские вина. Борагус не очень любил местные вина, ему казался диким местный обычай добавлять в напиток неимоверное количество мёда и специй, а чай употреблял лишь вприкуску с местными сладостями, от которых, без должной запивки, просто слипалось в заднице. Но с другой стороны, раз уж он оказался подле духана, почему бы в него и не зайти, помянуть безвременно погибшего Фагим-оку, чтоб его на том Свете черти выдрали?

Осторожно толкнув дверь, Дарик ступил на порог, замерев на нём и щуря со свету глаза, пытаясь привыкнуть к внутреннему освещению. В духане было темно — свет давали лишь тусклые отчаянно чадившие масляные светильники на потолке и по углам помещения. В центре в каменном кругу колодца пылал большой очаг, возле которого отиралась внушительная шумная компания. Судя по одеждам — кочевники. На них были грубые, надетые на голое тело, безрукавки, сшитые мехом вовнутрь, а так же широкие штаны, которые покрывают конские бока не хуже попоны. Цвет харь у всех тёмно-коричневый, как у мяса после длительного копчения. Характер подстать тому же сырокопченому мясу — жёсткий, чтоб не сказать жестокий, и колючий как пустынный кактус. Вот и сейчас, собравшись в тесный круг, копчёные занимались своим любимейшим развлечением: «сажали на бочку» какого-то бедолагу, возбужденно шумя и смеясь. Заметив пустое место в углу, Борагус двинулся к нему, попутно постаравшись обойти пустынников по стеночке, не привлекая к себе лишнего внимания. Что такое «сажать на бочку» он знал прекрасно — самому сидеть, к счастью, не доводилось, но вот видеть, как сажают других, приходилось неоднократно. Весь смысл развлечения заключался в том, что на дно невысокого бочонка крепили горящий факел, так чтобы его пламя было вровень с краями бочки, а сверху сажали задницей на пламя жертву, к горлу которой приставляли меч и ждали, когда несчастного припечет на столько, что тот подскочит, сам насадившись на острие меча. Некоторые «шутники» могут заменить огонь на крысу или змею — тому над кем шутят от этого не легче, что огнём задницу спалят, что крыса обглодает, а что сделает змея, лучше вообще промолчать. Здесь, насколько мог видеть Борагус, использовался на редкость облегченный вариант — с крепким кулаком вместо острого меча. Так что, чем бы тот бедолага ни разозлил этих кочевников, но отделается он сравнительно легко — обожженной задницей и набитой мордой.

Остальные более спокойные посетители духана, восседали на потертых подушках за низкими столами, окутанные клубами кальянного дыма. На развлечения пустынников они смотрели либо с отстранённым интересом, либо с полным безразличием, похоже, что публика здесь собралась совсем не пугливая.

Плюхнувшись на свободное место, Дарик, не отрывая настороженного взгляда от компании в центре зала, сразу же переложил свою саблю так, чтобы ее можно было без помех выхватить, в случае нужды и потому внезапно прозвучавший совсем рядом с ним шелестящий голос, едва не заставил его вздрогнуть. Спасло лишь самообладание.

— Он сам виноват. Решил смошенничать, играя с хаммадами в кости. Теперь получает по заслугам.