Сдвиг - Кринг Тим. Страница 30

Бэртон тяжело вздохнул.

— Выходной мне не помешает. Для разнообразия будет совсем неплохо поспать, когда на улице темно. — Он снова отступил назад, и половица жалобно скрипнула. — Черт побери… я хотел сказать — Господи Боже, мы здесь как сельди в бочке!

— Что верно, то верно, — согласился БК.

— Что-нибудь еще, агент Квери?

— Мое имя произносится «Керрей», — поправил БК. — И еще мне нужна ваша форма.

Сан-Франциско, штат Калифорния

7 ноября 1963 года

Мельхиор смотрел на лежащего в кровати Чандлера Форрестола через окошко в двери импровизированной больничной палаты, будто отец, разглядывающий в родильном отделении своего первенца. Спящий Орфей выглядел как обычный двадцативосьмилетний белый мужчина с каким-то по-голливудски киношным лицом: нечто среднее между Гари Купером в «Виргинце» и Уорреном Битти в «Великолепии на траве». Даже в больничном халате в нем ощущалось некая удаль, как бы банально это ни звучало. У него были крепкие мышцы и мягкие руки, столь характерные для выходцев из высшего общества; морщинки на гладком лице возле кончиков губ от постоянного поджимания напоминали скорее ямочки. Из досье, которое БК вез в портфеле, Мельхиор узнал, что семья Чандлера в свое время была весьма состоятельной, но потом все потеряла. Деловые и политические связи, какие невольно приходили на ум при упоминании этого имени, остались в далеком прошлом. Он прочитал также все, что удалось узнать о проекте «Орфей» внедренным в ЦРУ агентам ФБР, что еще раз подтвердило правдивость слов Эвертона. Либо они о многом умалчивали, либо сами были в неведении. Проститутки. ЛСД. Ни о чем не подозревавшие испытуемые и прозрачные с одной стороны зеркала. Если не считать скандала, который мог разразиться, если станет известно о связи Джека Кеннеди с Мэри Мейерс, проект был очень похож на проект «Ультра», а он за десять лет не принес никаких результатов. За исключением разве что пары рождественских вечеринок, на которых все перепились. Конечно, никто даже не подозревал, что Чандлер может вызывать видения, какие Мельхиор испытал на себе в Миллбруке три дня назад. Он и сам всерьез не допускал возможности телепатически влиять на президента. Если бы Мельхиор относился к людям, кому свойственно сомневаться, то постарался бы убедить себя, что ему все приснилось, и не стал бы искать объяснения, как Чандлеру удалось вызвать у него галлюцинации. Но до сих пор Мельхиору ошибаться не доводилось.

— Итак, доктор? — спросил он, поворачиваясь к другому человеку в комнате. — Ты провел с Орфеем семьдесят два часа. На разные приборы при этом потрачено десять тысяч долларов. Что удалось узнать?

Генрих Келлер был очень непримечательным: средний рост, средняя внешность, средний возраст. Казалось, что, если посмотреть на него в упор, он буквально растает в воздухе. Но если взглянуть на него тайком и не вслушиваться в его речь, нечто все же улавливалось. Какой-то голод! Его прозвищем в СС было Anasthesiologe — Анестезиолог. По словам одних, его так прозвали потому, что он погружал своих пациентов в сон. Другие считали, причина была иной: он никогда не проявлял к ним милосердия, как бы громко они ни кричали и ни молили о нем.

— Прежде всего, — начал он мягким голосом, в котором чувствовался немецкий акцент, — давайте уточним, что именно мы ищем. Вам удалось уточнить, какой препарат давал ему агент Логан?

— Я просмотрел все записи Логана и Шайдера, а также все, что мне удалось найти по проектам «Ультра» и «Орфей». К сожалению, агент Логан не пережил встречи с Орфеем, а расспрашивать о деталях доктора Шайдера я посчитал неблагоразумным…

— Потому что вы сказали ему, что Орфей погиб, — закончил за него фразу Келлер, слегка улыбнувшись.

— Потому что это было неблагоразумно, — повторил Мельхиор. — Насколько я могу судить, Логан имел доступ только к чистому ЛСД. В огромных количествах и без примесей. И он распространял его довольно широко. Если допустить, что он использовал какой-то видоизмененный препарат и в этом все дело, то мы имели бы огромное количество Орфеев, которые бы разгуливали по улицам и даже в Белом доме.

— Значит, за президента можно не беспокоиться, — сказал Келлер. — Но от этого нам не легче.

— Для этого я тебя и привлек.

— В самом деле, — заметил доктор, и было неясно, иронизирует он или просто размышляет вслух. — Итак. Сначала было трудно что-нибудь понять, поскольку поведение Орфея под влиянием ЛСД не являлось, мягко говоря, показательным. Однако я подумал, что торазин, который используется для избавления людей от наркозависимости, может защитить также их от воздействия, которое оказывает Орфей на их разум. Мое предположение оказалось верным, и после принятия прелудина для противодействия вялости, порождаемой торазином, я немного продвинулся в своих изысканиях. Насколько я могу судить, — продолжал доктор, немного шепелявя, — Орфей облекает в конкретную внешнюю форму галлюциногенный эффект, вызываемый ЛСД. Он вытаскивает образы из подсознания окружающих его людей и передает их на рецепторы чувственного восприятия.

— А откуда ты знаешь, что он не сам создает эти образы? — Мельхиор не сводил глаз с Чандлера. Тот лежал, привязанный к больничной койке, под капельницей, трубки от которой шли к локтям, запястьям, груди.

— Достаточно сказать, что он вызвал довольно, хм, специфические образы, когда мы были вместе. — На губах Келлера снова заиграла легкая улыбка. — Однако я считаю, что Орфей способен передавать и свои образы, когда освоится с появившимися возможностями. Но сейчас он подобен телевизору, который только ретранслирует внешнюю информацию. Но есть еще кое-что.

— А именно?

— Я уже говорил: возможности Орфея похожи на телевизор — он ретранслирует то, что получает. Но сходство заключается не только в этом. Когда канал открыт, индивид, предоставляющий содержание, то есть другой мозг, в состоянии вкладывать мысли в голову Чандлера.

— А откуда тебе это известно?

Келлер взглянул поверх папки с зажимом, и на этот раз его улыбка была открытой и широкой. Мельхиор почувствовал приступ тошноты и неудержимое желание ударить доктора.

— Когда я в первый раз дал Орфею ЛСД и почувствовал его у себя в голове, я запаниковал. Когда мне страшно, я представляю себя на месте одного из своих испытуемых, только на этот раз я действительно на нем оказался! На том самом месте! Ощущение было настолько реальным, что, не запрись я в соседней с Чандлером комнате, наверняка бы покончил с собой, как агент Логан.

Мельхиору ужасно хотелось спросить, в каком именно положении почувствовал себя бывший нацист, но Келлер продолжил:

— Когда я дал Орфею наркотик во второй раз, то был уже подготовлен лучше. Почувствовав его у себя в голове, я стал сопротивляться и на какое-то время сконцентрировался на том, что меня окружало. Сохранять концентрацию было очень трудно, но через несколько секунд видения исчезли. По моему мнению, если кто-то научится управлять собой…

— То сможет манипулировать Чандлером без его ведома.

— Именно так!

— Чандлеру ни в коем случае нельзя об этом рассказывать, доктор Келлер, — предостерег Мельхиор. — Совершенно очевидно, что если он это узнает, то научится противодействию.

— Конечно, конечно, — кивнул Келлер. — Взгляните сами. — Он показал Мельхиору пару листочков распечатки ЭКГ. — Вот это, — он указал на волнистую линию на верхнем листке, — бета-ритм Чандлера после принятия им торазина и валиума, которые я ему дал, чтобы погрузить в сон. А это, — доктор вытащил второй листок, — его бета-ритм сразу после принятия одного ЛСД и ничего другого.

Мельхиор внимательно сопоставил два графика.

— Выглядят одинаково.

— В том-то и дело! После принятия ЛСД нервная система Чандлера входит в некий ступор. Сначала происходит необыкновенный взрыв сердечной активности — сердцебиение учащается до двухсот ударов в минуту, а он не ощущает никакого дискомфорта в работе сердца. Наркотик действует на него всего час или два, хотя на обычных людей — от восьми до двадцати четырех часов. А потом он впадает в своего рода «спячку», чтобы тело могло восстановиться.