Природа жестокости (ЛП) - Косвей Л Х. Страница 27

— Правильно, я потащилась в постель, прежде чем засну здесь, — говорит Саша, вставая и направляясь прочь из комнаты.

Когда Саша выходит из комнаты, внимание Роберта переключается на меня, и от него веет ожиданием.

— Думаю, что я тоже баиньки, — говорю я с большой особо обозначенной зевотой, заползая под одеяло. — Выключи свет, когда будешь выходить, хорошо?

Он хватает меня рукой за ступню, прежде чем мне удаётся полностью спрятаться под одеялом, и ласкает мою голую голень.

Продвигаясь вверх к изголовью моей кровати, Роб дёргает пояс моего халата.

— И что у тебя под ним? — спрашивает он, обводя глазами одетое во флис тело. — Пожалуйста, скажи, что ничего.

— На мне надета моя ночная рубашка, — отвечаю я, отодвигая его руки и затягивая халат на своей талии.

— О, даже лучше, — продолжает Роб, и следующее, что я помню — это его твёрдое тело на моём, а его губы на моей шее.

— О-о-о-о-о-о, — вырывается звук удивления из моего рта.

Роб мягко смеётся в мою кожу, и я становлюсь возбуждённой, покрываясь румянцем.

— Не мог дождаться, когда вернусь к тебе сюда, — шепчет он. — Сними его.

Роберт тянет за концы халата, но я собираю достаточно сил, чтобы остановить его.

— Мы не будем делать этого.

— По-моему, ты придёшь к выводу, что будем, — весело не соглашается он, обхватывая моё лицо своими руками. — Боже, как ты красива.

Я практически задыхаюсь, когда сотни эмоций проносятся сквозь меня, и не могу сдержать их, но мне нужно сопротивляться.

— Это большое противоречие, ведь ты называл меня уродиной, — тихо говорю я.

— Ты никогда не была уродиной. Не говори, что ты поверила во всю эту чушь? Ты есть и всегда была самым симпатичным созданием, которое я знал.

— Что?! — восклицаю я, отодвигаясь от него.— Так ты лгал, чтобы задеть мои чувства?

— Возможно, да.

— Как ты можешь говорить мне это с невозмутимым видом?

Роб садится, изучая моё потрясённое выражение лица.

— Я могу, потому что просто сделал это. Думал, мы оставим прошлое в прошлом, Лана.

— Это прошлое было не так давно, Роберт. А теперь ты говоришь мне, что вся та боль и неуверенность, через которые я прошла, были зря?

— Ну, это было не зря. Во-первых, я ненавидел тебя. Не пойми меня превратно — ты мне не казалась чем-то ужасным, но я все равно ненавидел тебя.

— Почему? Мне всего лишь было двенадцать лет. Я никогда не делала ничего, чтобы причинить тебе боль.

— Да, но ты сделала. Ты украла Сашу. Мне было нужно, чтобы она была со мной, но потом приехала ты, и я остался один. Поэтому я делал то, что сделал бы любой незрелый четырнадцатилетний мальчик — я оскорблял тебя.

— Ты ревновал меня, потому что я украла Сашу? Хм, ладно.

У меня занимает минуту, чтобы привести мысли в порядок. Всегда думала, что неприязнь Роберта была просто случайной, и я не была тем человеком, который ему нравился. Предполагаю, что близнецы очень ревнивы друг к другу, но не думала, что это будет так сильно... что тот, кого оставили без внимания, будет ненавидеть человека, который забрал у него другого.

Он поднимает мою руку и проводит пальцами по моей ладони.

— Через некоторое время это просто стало делом привычки. Я не знал другого способа, чтобы быть с тобой, и поэтому не прекращал делать этого.

Я осторожно вытаскиваю руку из его.

— Это ранило моё сердце всякий раз, когда ты обзывал меня или делал что-то, чтобы испортить мне настроение.

Роб ерошит свои волосы, глядя на меня с обиженным выражением лица.

— Но ты всегда казалась такой неуязвимой. Ты лишь посылала мне ненавистный взгляд и просто уходила.

— Я уходила потому, что не хотела, чтобы ты видел, как я плачу, — шепчу я.

Он открывает рот, образуя круглое «о», и его взгляд встречается с моим.

— Поверила бы ты мне, если бы я сказал, что на самом деле это была форма симпатии?

— Что? — спрашиваю я с тихим меланхоличным смехом.

— Я жил, чтобы насмехаться над тобой и вытащить какую-нибудь реакцию из тебя, независимо от того, какая крохотная она бы не была. Возможно, это просто моя индивидуальность, а, возможно, я просто долбанутый, но мне очень нравились наши стычки. Я считал их бодрящими.

Я снова тихо смеюсь.

— В этом нет никаких «возможно». Ты просто долбанутый.

Он медленно проводит ладонью по моей шее.

— Давай станем долбанутыми вместе, Лана.

— Не сегодня, — вздыхаю я, прогоняя его с кровати.

Он посылает скорбный взгляд на мои губы и встаёт.

— Эй, что это? — спрашивает Роб и берёт с тумбочки сложенный листок бумаги — тот, где я записала подробности вечера открытого микрофона. Вот, чёрт.

Он начинает читать отрывки вслух и несколько раз смотрит то на меня, то на бумагу.

— Ты такой любопытный. Верни его, — говорю я, хватаясь за лист, но мужчина держит его высоко вне моей досягаемости.

— Ты планируешь принять участие в одном из них? — озадаченно спрашивает он.

— Это не твоё дело, — сурово говорю я ему, когда Роб, наконец, возвращает бумагу обратно на тумбочку.

— Так, ты поёшь? Саша никогда не упоминала об этом.

— Саша не знает. Это просто маленькое хобби. И это не значит, что я хочу зарабатывать этим на жизнь или что-то там ещё. Скорее всего, это список того, что нужно успеть сделать в жизни.

— У тебя есть список предсмертных желаний? Это потому что у тебя диабет?

Я громко смеюсь над этим.

— Нет, ты — идиот. Сколько раз я должна тебе говорить? Диабет — это не смертный приговор.

— Это также и не смертный приговор, — возражает Роберт.

— Теперь ты драматизируешь.

— Позволь мне пойти с тобой.

— Э... нет. Весь смысл в том, чтобы там не было того, кто знает меня. Незнакомцы надёжнее. Таким образом, если я облажаюсь, мне никогда не придётся снова увидеть людей из круга зрителей.

— Но мне так любопытно, — скулит он. — Тогда сейчас спой что-нибудь для меня.

— Ни в коем случае. Я не готова.

— Держу пари, ты сексуальная, когда поёшь, — шепчет он, глядя на меня отсутствующим взглядом, будто представляет себе это.

Не могу придумать, что сказать. Ожидаю, что Роб попытается забраться ко мне в постель, но, нет. Вместо этого он идёт к двери.

— Я пойду с тобой на вечер открытого микрофона, так что даже не смей думать о том, что пойдёшь без меня.

— Ты не пойдёшь.

— Да, я пойду, — заявляет Роб, посылая мне поцелуй на ночь, и закрывает дверь.

На следующий день на работе мои нервы напряжены. Я не видела Роберта с тех пор, как мужчина заходил ко мне в комнату прошлой ночью, и всё ждала, когда он объявится. Но его не было. Когда моя смена заканчивается, на какой-то короткий момент я чувствую облегчение, прежде чем понимаю, что должна идти домой, а Роберт может быть там. Чтобы не возвращаться домой, я обедаю в кафе и отправляюсь на прогулку к Уголку Ораторов.

Фарид опять там, и мы некоторое время беседуем. У него с собой газета, и мы просматриваем её, обсуждая истории, которые нас интересуют. Там есть одна о том, как все строительные работы к Олимпиаде разрушают дома людей.

Не знаю, почему я стою и разговариваю с этим парнем. Я ничего о нём не знаю, даже чем зарабатывает на жизнь, но иногда легко нахожу жизненный опыт в общении с незнакомцами. Нет предвзятых представлений, поэтому ты можешь сказать им всё, что хочешь. Это то же самое, что и моя теория о том, что петь для незнакомцев будет легче, чем петь для людей, которые знают меня.

Я добираюсь до дома где-то около шести и, к счастью, Роберта ещё нет. На улице всё ещё довольно солнечно и светло, поэтому я беру одеяло и свою копию «Орестеи» — сборник из трёх пьес древнегреческого драматурга Эсхила, и иду валяться на траве в саду. Первая пьеса — «Агамемнон», одна из моих любимых. Она повествует о возвращении Агамемнона домой с Троянской войны, где его жена собирается убить его в отместку за измену и убийство их дочери в жертву богам. Захватывающая вещь.