Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 98
Священны они для любви и свободы.
Люблю Каледонии хмурые скалы,
Где молний бушует стихийный пожар,
Где, пенясь, ревет водопад одичалый,
Угрюмый и грозный люблю Лок-на-Гар!
Ах, в детские годы там часто блуждал я
В шотландском плаще и в шотландском берете.
Героев, погибших давно, вспоминал я
Меж сосен седых в вечереющем свете.
Пока не затеплятся звезды ночные,
Пока не закатится солнечный шар,
Блуждал, вспоминая легенды былые,
Рассказы о детях твоих, Лок-на-Гар.
О, бедные воины, разве видений,
Пророчащих гибель вам, вы не видали?
Нет, вам суждено было пасть в Куллодене,
И смерть вашу лавры побед не венчали.
Но всё же вы счастливы, пали вы с кланом,
Могильный ваш сон охраняет Бремар,
Волынки вас славят по весям и станам,
И вторишь их пению ты, Лок-на-Гар.
Давно я покинул тебя и не скоро
Вернусь на тропы величавого склона.
Лишен ты цветов, не пленяешь ты взора,
И все ж мне милей, чем поля Альбиона.
Их мирные прелести сердцу несносны,
В зияющих пропастях больше есть чар!
Люблю я утесы, потоки и сосны,
Суровый и мрачный люблю Лок-на-Гар!
– Как красиво… Ваше?
Рикардо рассмеялся.
– Куда мне… Это Байрон.
– Отец Андо?
– Нет, другой. Тот, который Джордж Гордон, был на Земле в 19, что ли, веке такой поэт… Это Диус, кстати, порекомендовал мне довольно хороший перевод на центаврианский, я даже не знал, что такие переводы существуют…
– Диус - великого сердца человек, великого духа. Если однажды станет императором – не сомневаюсь, империю ждут удивительные перемены. Он многому хорошему там у вас научился. Вообще все ваши мальчики хорошие. Дэвид такая куколка… Я вообще не думала, что когда-нибудь увижу полукровку минбарца с человеком. И что она будет столь очаровательна. А он ещё и невероятно добрый. До беззащитности.
– Не знаю, Лаиса, когда вы успели всё это понять, но, пожалуй, да.
– А Андо… я часто думаю о его истории. Нет родителей, которые могли б считать его героем. Он один… Нет, не один, конечно, у него есть вы. Но ведь потеря родителей - это рана в сердце ребёнка. Я своих хотя бы не знала - не слышала их имён, не видела их лиц, не о ком мне грустить. К тому же, его нарнское воспитание… Грустно всё-таки, когда ребёнку с детства приходится быть воином. А он держится, он справляется. Если б я была его матерью, я б очень гордилась таким сыном.
– Если б я был его отцом, я б ему ремня хорошего всыпал… Но это так, между нами.
Они помолчали. Пальцы Рикардо медленно ползли к руке Лаисы, но всё не решались её коснуться.
– Волшебное утро… Такое тихое и ясное, словно не предстоит нам совсем скоро война… Но наверное, всегда оно так… Наверное, это естественное преддверие сражения, благословение Создателя и обещание: всё будет хорошо. Будет ваша победа, и вы героями вернётесь на родину.
– А вы? - спросил Рикардо подчёркнуто весёлым, беспечным тоном, - что вы собираетесь делать, когда всё закончится? Куда отправитесь?
– Честно? Пока не знаю. Не думала об этом. Я, как никогда, довольна настоящим моментом, и о дальнейшем не хочется думать. И с планами ведь как бывает - строишь их, предполагаешь, а выходит всё равно по-другому.
– А чего бы вы хотели? Ну, вот если представить, что всё закончилось, и…
– Опять же не знаю. Чего можно хотеть, когда тебе уже выпало высочайшее счастье - быть по-настоящему полезной? Ну, прежде для меня не вставало проблемой - куда идти, что делать. На сезон, на время работники много где нужны. В этих-то краях особенно - это регион цветочников, скоро как раз срезка очередного урожая, а это много нужно рук… И в кабаках местных прислуга всегда требуется. Ну а надоест - пойду дальше… Господин Гратини обещал, конечно, сделать мне удостоверение личности - просто так, по доброте и как соратник по общему делу, и я очень благодарна ему, действительно благодарна. С этим удостоверением я, конечно, могла б и на постоянную работу где-то устроиться, может быть даже, очень хорошо устроиться. Но уже не знаю, смогу ли так. Я всю жизнь жила с тем, что для отребья, детей улицы, у тех, кому больше повезло, не больно чего много найдётся - скотный двор убирать да там же со скотиной спать. Я вижу теперь, конечно, что у тех, с кем свело меня наше общее дело, иное отношение. Господин Гратини, семьи Арвини и Каро, я знаю, собираются дать работу некоторым агентам, ребята говорили со мной об этом… А я не знаю. Не то чтоб я готова была непременно отказаться - всё же, я понимаю, что ими движут честные и благородные мотивы, и это логично вполне… Но всё же. Не заставит ли нас всех возвращение к обыденной жизни вспомнить, кто и откуда мы есть? Меня, наверное, заставит. Слишком большая между нами пропасть…
– А между нами?
– О чём вы? Рикардо, я не с обидой ведь это! Вы землянин, вы, сами говорите, иначе смотрите. А на Центавре все эти барьеры - это очень важно, это незыблемо… Вы можете смотреть на всё это свысока, вы здесь временно, и поставленный гребень и эта одежда - это только этап вашей жизни, как бы много вы ни узнали и ни прочувствовали здесь - вы землянин, рейнджер, гражданин Альянса. У нас с вами другие барьеры - границ миров. Вы улетите, я останусь здесь.
– Лаиса… - голос Рикардо дрогнул, как и его пальцы, коснувшиеся пальцев женщины, - Лаиса… Быть может, совсем скоро всё кончится. Героями ли мы вернёмся, или просто хорошими солдатами, выполнившими то, что им поручено… Скажите, Лаиса, вы хотели бы отправиться с нами? Со мной? Увидеть Минбар… Ну и не только Минбар, много что…
Она грустно улыбнулась.
– Что я там делать буду.
– А здесь вы что делаете? Нет, я понимаю, вы патриотка и любите Центавр… Хотя думается, Иржан, Милиас и Амина любят его не меньше. И вы, быть может, считаете незыблемыми эти барьеры… А я – нет! Может, и эгоистично так говорить, но хочется мне один цветок тут выкопать из родной почвы и увезти с собой. Я влюбился в вашу стряпню, Лаиса. В ваши золотые руки, которые для нас готовили, стирали, обрабатывали рану Андо, помогали с нашей маскировкой… В ваш героизм – простой, жизненный, правильный. Такой, какой я больше всего уважаю.
Взошедшее солнце бросало сквозь листву золотые пятна на лицо Рикардо, затенённое не уложенными волосами, его руки, взволнованно поглаживающие стебли травы и кору древесного ствола.
– Тогда, в тот первый вечер, когда, помните, вы мыли пол в этом сарае, пока мы монтировали терминал для Милиаса, я поминутно оборачивался и смотрел на вас… Вы всё пытались заколоть косу, чтоб она не полоскалась по полу, шёпотом ругались… Вы не найдёте, наверное, в этом моменте ничего особенного… А я, кажется, именно в тот момент ясно понял, что… И в конце концов… Вы чертовски красивая женщина, Лаиса! Я нечасто встречал в своей жизни женщин, которые западали бы мне в сердце так, что невозможно не думать ни днём, ни ночью. Может быть, хотя бы какое-то время… вы могли бы увидеть новые места, новые лица… А потом, если хотите, вернуться на родину. Но хоть некоторое время вы провели бы рядом со мной.
Лаиса обернулась ошарашенно. До сих пор она не слышала у него такого взволнованного голоса, и уж точно не ожидала таких слов.
– Рикардо, но я же центаврианка. Мы разных видов, как бы ни были подобны внешне.
– Я рейнджер, какие могут быть расовые предрассудки! Межрасовых союзов я видел… побольше, чем только семья президента. В анлашок кого только нет. Как раз центавриан там явный дефицит.
Женщина горько рассмеялась.
– Если вы забыли, я проститутка. Не та профессия, которой можно гордиться.
– Ну и что? Я тоже был контрабандистом.
– Во всех известных мне мирах это считается грязью.
– Вы не грязь, Лаиса, и никто не смеет так говорить. Нет вашей вины в том, чем сделала вас жизнь, есть только ваш героизм. Вы отдавали миру больше, чем он способен был оплатить, и при этом сохранили чистоту и силу духа.