Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 99

– Вы странный романтик, Рикардо.

Риккардо, до этого откинувшийся спиной на травянистый пригорок, рывком сел.

– Наверное. Но я просто хотел бы увезти с собой самую красивую женщину на Центавре, хотел бы никогда не забывать вкус её пирогов и этой… как её… живасы, хотел бы… Чёрт, я понимаю, что всё это звучит для вас дико. Всё, что касаемо любви, чувственного влечения, для центавриан всё же с землянами никак не связано. Мы нравимся вам внешним сходством, но если вспомнить о различиях…

– Если вспомнить о различиях, то ведь и землянину центаврианка… ну, как бы ни симпатична была внешне - на самом деле монстр. Наши спины для вас выглядят чудовищно…

– Примерно так, как для вас наши бока, вероятно. Согласен, это проблема. Только наши две расы имеют столько и сходств, и различий разом. Это какое-то даже издевательство вселенной… Но видите ли, это уже не стоит для меня как вопрос. Точнее - то, что я полюбил центаврианку, это уже свершившийся факт, его никуда не денешь. Вопрос теперь - любит ли эта центаврианка меня, или хотя бы готова ли быть ещё в моей жизни хотя бы соседкой… В этом случае, согласитесь, наши различия не имеют совершенно никакого значения. А если любит… если любит - то тоже не важно. Большего счастья всё равно не бывает, а что так распорядилась судьба, что мы физиологически несовместимы - что с этим поделать. Любовь от этого не проходит почему-то.

Лаиса уронила лицо в ладони и долго сидела так. От голоса Рикардо горячие мурашки пробегали по телу, и так хотелось то ли спрятаться, скрыться, как водяной цветок от громкого звука, то ли броситься навстречу этому счастью и страху с таким же безумием, с каким Дэвид шёл навстречу огню…

– Знаете, моё любимое место в резиденции Альянса – сад. Когда я там бываю, я нахожу минутку, чтобы выйти туда, прихожу к какой-нибудь клумбе и ложусь с ней рядом, кладу голову в цветы – аккуратно, конечно, там каждая клумба – шедевр… Это минута сказки. Я рейнджер, я не могу обещать вам спокойной мирной жизни в домике вроде этого… Я просто хотел бы, возвращаясь с учений, приходить к вам и класть голову вам на колени. Вы – моя клумба. Вы моё цветущее поле, мой отдых между сражениями, мой источник силы. Никакой другой больше вас не заменит.

Центаврианка подняла взволнованное, заплаканное лицо.

– Клумба я, ага… Чертополоха… Многое я слышала в своей жизни, многое могла ожидать услышать. Но не это. Не это. Наверное, я должна найти какие-то слова, чтобы урезонить вас, отказаться… Но умных слов что-то не находится, а глупых произносить не хочется. Я центаврианка. У нас редко бывает так, чтоб твоё солнце, твоё счастье было с тобой, чтоб сердце не рвалось на части. Я согласна. Я говорила вам, бывало уже такое, что мужчины хотели, чтобы я осталась с ними - и всегда я бежала от их желаний. Я не чужда мечты, как любая центаврианка, однажды возложить венок на голову того, кто был бы моим щитом, а я – его цветком, пьющим свет восходящего над ним солнца… Хотя сама моя любовь к жизни и свободе должна б требовать бежать от самой мысли о таком чувстве - всё же я желала его испытать. Я просто хранила эти мечты глубоко в себе, и думала, что никогда не встречу мужчину, который заставит круто изменить мою дорогу жизни. Кто явится передо мной без фальшивого блеска, подлинным героем, выше счастья стоять по правую руку его - не бывает… И уж точно не думала, что он окажется инопланетянином…

========== Часть 3. ЧЕРТОПОЛОХ. Гл. 7. Танец в огне ==========

Гл 3. Танец в огне

Budjonny Reiterlied (Конармейская) - Немецкий

Музыка: Дмитрий и Даниил Покрасс Слова: Erich Weinert

Und sie nahten sich brausend an die hundertmaltausend,

unsern Sieg zu ersticken in Blut.

Doch wir saßen zu Pferde und es stand unsre Erde

vom Kuban bis zur Wolga in Blut.

Und wir sprengten geschlossen als Budjonnys Genossen

wie ein Sturm in den feurigen Dampf.

Und wir packten die Zügel, über Täler und Hügel

ging es vorwärts, zum ruhmvollen Kampf.

Und es bleichen wie Steine die verfluchten Gebeine

unsrer Feinde nach blutigem Tanz.

Wir vertrieben vom Lande die verruchten Bande,

Atamane und polnischen Pans

Седой врач в мантии Главного Хирурга говорил спокойно и ровно - возможно, от усталости, но руки его нервно теребили складки мантии.

– Сейчас её жизнь вне опасности. Несмотря на чудовищную кровопотерю, которую вы имели несчастье видеть, нам удалось быстро стабилизировать состояние - тысячи доноров и поныне готовы в любой момент быть здесь, чтобы пожертвовать свою кровь вашей… сиятельной леди. Лучшие врачи Республики сейчас здесь - кроме двоих, которым приходится, увы, добираться из колоний… И мы не покинем своих постов до того момента, когда вашему величеству угодно будет нас отпустить. Всё, что в возможностях медицины Центавра, будет сделано. Я полагаю, то есть, я не могу ручаться со всей уверенностью - потребуется не менее десяти операций, чтобы можно было делать заключение - что ходить она будет. Однако, к великому сожалению, почти нет шансов, что когда-либо несчастная леди сможет иметь детей. Разумеется, лучшие доктора Республики готовы будут сделать делом жизни исцеление леди Линдисти, но, понимаете, клинок…

Вир, рассеянно кивавший - ох, что и говорить, яркое впечатление оставил по себе император Картажье, так что за 16 лет правления Лондо это впечатление не прошло, сколько страха и сдержанной обречённости за этим внешним спокойствием, не говоря уж о том, сколько талантливых врачей, опасаясь за свои жизни, отсиживалось по далёким колониям, а то и вовсе в чужих мирах - счёл возможным прервать доктора.

– Я услышал главное - она жива и её жизнь вне опасности. В остальном я целиком доверяю вашему профессионализму, доктор Рудо. Вашему и ваших коллег. Слава медицины Центавра велика далеко за пределами Республики, вы не посрамите славную династию и не пренебрежёте моим расположением, не сомневаюсь. А сейчас я хочу знать - могу ли я её увидеть.

– Э… разумеется, ваше величество, леди сейчас в сознании, и её состояние, как я сказал, стабильно… Быть может, вас так же заинтересует, что во время операции мы извлекли вот это…

Вир взял с ладони врача небольшой розовый информкристалл.

– Благодарю. Проведите же меня к ней.

Члены императорской семьи и двора редко бывают в больницах, даже в лучших госпиталях Республики, как этот. Только если случается что-то действительно очень серьёзное, требующее специального медицинского оборудования, усилий целой реанимационной бригады, как сейчас. Во всех «простых» случаях - более лёгкие ранения, сердечные или печеночные приступы, роды и женские и детские болезни - врачи прибывали со всем потребным к пациенту и оказывали помощь на дому. Так было принято, так велела традиция. Поэтому здесь Вир был до этого дня только один раз, когда навещал вместе с Лондо умирающего Антиллу, последнего из его братьев. И теперь интерьеры госпиталя внушали ему неподобающую властной особе робость, среди этой безупречной возвышенной строгости, этого величия, непохожего на обычное центаврианское понимание величия и всё же несомненного, он испытывал почти позабытое чувство - словно он потерявшийся маленький мальчик. В прошлый свой визит Вир думал, как контрастно, неестественно смотрится дряхлый, безобразный ввиду старости и болезни Антилла среди этой чистоты, тишины, благородной гладкости и сияния поверхностей. Здесь всё - и стены, и полы, и мягкая невесомая ткань простыней и занавесей - таково, что кажется, среди этого могли б сметь существовать только боги, в которых нет никакого несовершенства, никакой грязи. И разве что их скромные слуги - доктора, в своих длинных белоснежных с золотым мантиях, в высоких головных уборах, оборачивающих гребни. Но сейчас - сейчас было иначе. Линдисти не оскорбляла собой совершенство того, что её окружало. Её молодость и красота были как драгоценный камень в оправе платформы, поддерживающей и переворачивающей её тело, и всех связанных с нею медицинских приборов. В оправе, сохраняющей, берегущей её жизнь, такую хрупкую, такую драгоценную.