Дороже всякого золота (Кулибин) - Малевинский Юрий Николаевич. Страница 26

Плывут над луговой стороной туманы. Сонная река дышит неслышно. В заводи рыбак ухнул боталом, выгоняет щук из камышей. Просвистели над головой утки. Небо сырое, низкое. Хурхом лежит на холодном, прибитом вчерашним дождем песке. Тысячу верст прошел, чтобы поглядеть на Волгу. Ноги в кровь избиты, сам страшнее лешего. Вот ни родных, ни дома, а как увидел Волгу, легко вздохнулось. Теперь хоть и поймают, можно умереть.

Кончил ухать рыбак. Плещется, сетки выбирает. Не видит его Хурхом за кустами, да и нет охоты. Разве подойти хлеба спросить?.. Не раз подходил Хурхом к деревням, заговорить с людьми пытался. Сами наполовину каторжные, а поди ж ты. Собак натравят, за колья хватаются. Из одной деревни едва ноги унес.

Слышит Хурхом шаги неподалеку, повернул голову. Мужичонка в лохмотьях, в руках охапка валежника. Увидел Хурхома, остановился, заморгал, точно перед ним привидение.

— Не бойся, не трону, — сказал Хурхом.

— А чего мне бояться? — лязгнул зубами мужичонка.

— Не боишься? А меня все боятся. Каторжный я, с Сысерти убег.

— Бог тебе судья.

— И то верно. Далеко ли до Нижнего?

— Верст восемнадцать, ежели водой.

— Ушицу, что ль, варить собрался?

— Обсушиться надоть.

Мужичонка боязливо смотрел на бродягу.

— На себя ловишь али на барина?

— На барина.

— А как тебя знать?

— Вавилой.

— Ну вот что, Вавила, в бок тебе вила, накорми бродягу. На том свете тебе зачтется.

Хурхом поднялся и, тяжело ступая, пошел навстречу.

— Ты что, будто идол деревянный?

Валежник упал на песок, рассыпался. Вавила рухнул Хурхому в ноги.

— Не губи, Христом богом молю.

— Да ты что? Нешто я столь верст сюда шел, чтобы грех на душу брать? А каторжным я за то стал, что свободу для вас добывал с Емелей Пугачевым.

Вавила дрожащими руками собрал палки вокруг себя, поднялся.

Возле заводи у него стоял шалаш из ивняка, похожий на муравьиную кучу. На перевесле, над едва дымящимися головнями, висел черный, лохматый от сажи котел. В берег уткнута лодчонка, половину которой занимают гусли для рыбы. Вавила долго сопит, раздувая огонь, потом лезет за рыбой.

— Соли-то нет, — виновато говорит он.

У него острый куличий нос и глаза острые, хотя и пугливые. Желтоватые усы похожи на сосульки.

— Без соли худо, — соглашается Хурхом. — Прежде в Нижнем на складе ее пропасть сколько было.

Вавила обломком железки сдирает чешую с рыбы.

— Соли-то и теперь там пропасть сколько.

— Новости-то какие в городе?

— А какие там новости — живут люди. Говорят, один чудак приехал самоходные суда строить.

— Иван Петров, что ли? — обрадовался Хурхом.

— Так будто. Самого не видел, а судно мимо супротив воды прошло.

— Без бурлаков?

— Вестимо, раз самоходом прозывается.

— Чем же против течения тащили?

— Колеса водяные у судна-то. Как на мельницах. Вперед на лодках якоря завозят. Кинут якорь, а конец-то от него канатный колеса водяные выбирают. Один выбирают, а другой еще дальше завозят. Ходко идет дело.

— Это Петрович старается, — сказал Хурхом, — дружок мой.

Вавила перестал скоблить рыбу.

— Так оно и есть, не таращь глаза. Слышал, чать, про Оленя золоторогого? Думал, сказка? Нет. Прибежал этот Олень однажды к Петровичу и скинул рога. Бери, пользуйся. А в них четыре пуда али поболее.

— Ох ты! — удивился Вавила. — Чистого золота?

— Чистого.

— Так что ему тогда суда не строить? Сказывают, и для Строговых машины удумал. Для солеварен, стало быть. Чудак какой-то твой Петрович. Говорят, как приехал, вышел на берег и перво-наперво низкий поклон нашей реке. Будто родной матушке. Так говоришь: четыре пуда рога-то?

— Може, и поболе. Не вздыхай. Нам таких не видать. Достаются они только наилучшему мастеру. Вот ты удумал бы судно самоходное сделать? Кишка у тебя тонка. А Петрович с детства такое вытворял! Бывало, придем на пильную мельницу. Мужики бревна на своих плечах таскают. «Устали?» — спрашивает Петрович. «Как не устать, лес сырущий, из воды только», — отвечают мужики. «А вы, — говорит, — ребятушки, желобок бы для бревен сколотили да подачу через ворот наладили. Пошли бы ваши бревнышки ходом». А еще микулинская «Евлампия Марковна» на меляк как-то днищем села. Не видал такую баржу?

— Как не видать!

— Вот так, сели мы основательно, табун лошадей не стянет. Дело недалече отсюда было. Хозяин немедля прискакал. «Выгружай товар на берег». А мы от самых степей бечевником шли — вконец умучились. Да за переклад по уговору денег хозяин не платил. Сами загнали на меляк — сами и стаскивайте. Хотели уже без расчету в разные стороны податься — пускай баржа полой воды ждет. Так жалко: деньги, своим горбом заработанные. Хоть и деньги-то, тьфу, один раз в кабак сходить, но и они на земле не валяются. Вспомнили тут про Петровича. Живо я за ним на лодчонке сгонял. Привожу. Походил он вдоль бортов, шестиком померил, посмотрел, откуда ветер тучи гонит.

— Тучи-то для какой надобности?

— Как же, низовой ветер завсегда воду поднимает. Так вот, сделал кругом промеры Петрович и говорит нам: притопите там-то и там-то две большие лодки. Чтобы ко дну их прижать — каменьями загрузите. Послушали мы. Петрович так течение лодками направил, что весь песок из-под баржи вымыло и всплыли мы. Вот, что значит голову иметь. Вари поживее ушицу, заболтались мы с тобой.

Когда закипела вода в котле, Вавила спросил:

— Может, по старой дружбе он отломит тебе веточку от рогов-то?

— Петрович-то? Он и целиком отдаст. Только в других руках рога в пепел превратятся. Это чтобы к чужому мастерству не примазывались. Жди, когда Олень самому тебе подарит золотые рога.

— Воно как!

…Камин бросал мягкий свет. Екатерина сидела в кресле, протянув руки к огню. Гаврила Романович Державин читал стихи. Обращаясь к великому Рафаэлю, поэт просит начертать образ богоподобной царевны Фелицы:

Екатерина слушала с удовольствием о своем величии и великодушии.

— Гаврила Романович, вы говорите мне столько приятных слов. Что сделать для вас?

— Ваше величество, табакерка, усыпанная бриллиантами, которую вы мне подарили, не имеет цены и всегда напоминает о вашей благодетели. Осмелюсь просить не о себе, а о моем друге Иване Петровиче Кулибине, человеке, очень полезном отечеству.

Екатерина улыбнулась.

— Очень занятный человек. Летом в Царском Селе мы смотрели через телескоп на луну. Кулибин установил прибор и следил за его сохранностью. Астроном-профессор рассказывал мне о ночных светилах. Я спросила астронома, что он видит через телескоп на луне? «Луна обитаема, — сказал он, — нам видны долины, леса и постройки». — «Ну а ты, Кулибин, что видишь?» — спросила я. «Я, ваше величество, — отвечал он, — не настолько умен, как господин профессор, и ничего подобного не видел». Как вам нравится такой ответ? Очень мило, не правда ли? Гаврила Романович, ведь это я нашла Кулибина, когда путешествовала по Волге.