Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon". Страница 212

— Не поверишь, знают. А их любимая и послушная доченька, хочет расслабиться, — она сжимает мой член через джинсы, пытаясь понять мою реакцию на ее поведение, но я хватаю ее руку, прежде, чем она выкинет иную, более похабную выходку.

Резко притянув ее к себе, так, что она спала со стула, я впритык подвигаю в себе, второй рукой хватаясь за ее шею, совсем немного сдавливая ее.

— Не повод поддаваться в проституцию и раздвигать ноги перед мужиками, поверь, твой будущий муж этого ни как не оценит, если по меж твоих ног будет черная дыра. И на будущее, сжимай член ласковей, если хочешь возбудить, а не оторвать, — шепчу я ей на ухо, все сильнее сдавливая шею, но девчонка растягивается в улыбке, протянув руку к моему лицу, на что я резко отворачиваюсь.

— Да ладно тебе. Я же вижу, как ты напряжен. Поедем ко мне, расслабишься, примем ванну, ни каких обязательств.

Ее слова словно ошпаривают кипятком, и я отталкиваю ее от себя, больше не решая прикасаться к этой девчонке. Моя Роуз уже бы сгорела со стыда, а этой хоть бы хны. Черты, куда вы катитесь, женщины?

— Занят, — выговариваю я, вытащив из-под рубашки подвеску в виде голубой розы. — Занят девушкой, — объясняю я. — А тебе советую вернуться в постель, домой, и заняться новыми познаниями. Книги почитай, в конце концов. Особенно об подростковом недотрахе, милая, тебе пойдет на пользу, — мягко выговариваю я, вспоминая, как же это сладко отшивать. Она сердито скрежет зубами и чувство, что сейчас пойдет пар из ушей, но нет, она вновь улыбается своей улыбочкой.

— Папинька, — милейшим голосом выговаривает она, передвая этим словом занудство и крах, а за тем, я явно пропускаю момент, когда оказываюсь весь в жидкости алкоголя, и девчонка убегает прочь. Папинька?

— У меня еще нет детей, идиотка, — кричу я ей в спину.

— Жестко ты ее, — комментирует бармен, и я усмехаюсь, подталкивая к нему пустой стакан.

— Малолетка дрянная, — шепчу я про себя и получаю новую дозу свободы и горло, а за тем по венам, глубоко и чувствительно. Удовлетворенно прикрываю глаза.

Но около меня вновь кто-то мельтешит, с краю, и я уже злюсь. Снова она?

— Черти, свали отсюда, не ясно…— я обрываюсь на полуслове, встретив взглядом не девчонку, а самого Гарри. Самого Гарри Стайлса, который имел честь посетить палату Рози. Да пошел он. — Чего тебе? Решил добить меня? — фыркаю я на его присутствие, пока он закатывает глаза и просит себе ту же порцию, что и у меня в руках.

— Вообще-то пришел поговорить, — спокойно произнес он.

— Шел бы к ней и говорил, пока язык не отвалиться, — цежу я сквозь зубы. Плевать. Но какого черта он? Да что б тебя!

Я выпиваю залпом коньяк и смотрю вперед, пытаясь не замечать Стайлса около себя под боком.

— Даже не хочешь узнать как она? — изумляется он, а я напрягаюсь, сжимая в руках стакан.

— Какое дело мне до нее? Тебе же лучше знать, если зовет тебя, — после слов, пошатываясь, разворачиваюсь к Стайлсу, смотря в его глаза. Он выдыхает и берет наполненный стакан того же коньяка и одним разом выпивает, чуть скривившись, но не отводя взгляда от меня.

— В принципе, идет на поправку, — пропускает он мои слова сквозь уши, и я отворачиваюсь, усмехнувшись.

— Мне плевать, — говорю я, и слова, те, которые я вымолвил с особой жесткостью, отдается порезом внутри груди.

— Лжешь самому себе, Веркоохен? Ей нужно время, она боится, дай ей одуматься, и она позовет тебя, — выговаривает Гарри, а я гневно напрягаюсь еще больше.

— Я не собачонка, чтобы бежать по зову мнимой хозяйки, — резко отвечаю я, не смотря на Гарри.

— Но побежишь, Веркоохен, — от его слов, руки сжимаются в кулаки, а стакан, который был в них, трещит и раскалывается, когда я сжимаю осколки в руке. Не чувствую, ничего кроме этой чертовой обиды и болезни, где есть только одно лекарство — она.—Сейчас она в плохом состоянии, и ей больно, очень больно. Дай время, успокойся и тогда, когда вы оба будете готовы, она впустит тебя.

— Почему тогда не сегодня? Почему я жду ее, как свое спасение, а она завет тебя? Тот, который даже не уследил за ней в ответствующий момент? — ором налетаю я на Гарри, стукнув кулаком по деревянной стойке, в которой были зажаты стекла. Но мне не больно, у меня болит внутри.

— Ты пьян, Веркоохен, тебе нужно проветриться и отдохнуть, — выговаривает Стайлс, подав салфетку. — Вытирай.

Я недовольно разжимаю руку, которая кровоточит, и медленно выбираю стекла. Не вздрагивая, а даже наслаждаясь этим кровавым месивом в руке. Лучше такая боль, чем душевная и эмоциональная. Ненавижу все и всех вокруг, но хочу прильнуть к ней, к ее рукам и целовать их, целовать вечно.

Зажав в руке салфетку вместо стекла, я продолжаю сидеть, пока Гарри заказывает вторую порцию, уже виски.

— Ты накинулся на аспиранта. Ты хоть даешь себе и своим действиям отчет и оценку?— я гневно прожигаю в Стайлсе дыру.

— Не твое дело, — отбиваюсь я. Нечего было лезть ко мне.

— Ты ведешь себя, как капризный ребенок, Нильс. Тебе двадцать один год, а все еще вредный и упертый, как пятилетний, — недовольно замечает Гарри.

— Если же ты такой взрослый и ответственный, тогда какого черта ты дал ей уйти с дому? Какого черта она попала к ним в руки? Какого черты она оказалась там? — взревел я, накидывая свои обвинения Гарри, который изумив от моих слов, нахмурился.

Я выхватываю стопку виски, которая была предложена Гарри и выпиваю сам, пытаясь выпустить пар, но ничего не выходит. Бесполезно с этим бороться, мне плохо, мне плохо без нее.

— Ты выдал ее звонком, Веркоохен, не я. Ты заставил ее прятаться в комнате, а не бежать через лестницу, какой был план. Это из-за тебя за ней была слежка, и это ты привел ее на ринг, хвалясь ею перед младшим Хоффманом! Не смей переводить все стрелки на меня, когда сам утопился в этом дерьме! — спокойным голосом, но бурей нанес он удар своими словами, а я спрыгиваю со стула, схватив его за куртку и стащив на пол, чтобы быть равными.

— Плевать, я виноват. Да, я признаю, но зачем я тебя туда послал, скажи мне, черт тебя дери?! Ты не должен был ее отдать! Она должна была быть цела! — кричу я ему в лицо, тряся за шиворот, когда ноги еле-еле удерживают меня на весу, а в глазах мельтешат огоньки.

— Да цела она, цела! Какого черта ты сейчас творишь, Веркоохен? Ты должен сидеть там, ждать, думать о ней, а не напиваться, как старый пьяница до потери сознания! Ты должен каждую минуту быть там, а не в этом затасканном клубе, где полно гнили! Она пытается ради тебя, она открыла глаза ради тебя, а ты, как сукин сын, приперся сюда. Так не поступают мужики, а ты вбил себе что-то в голову, накрутил и сидишь, ноешь, распускаешь сопли, как девчонка! Соберись уже! — он вырывается и отталкивает меня, пока я не устойчиво нахожусь на ногах, удержав себя барной стойкой, но рядом валю стулья от такого толчка назад.

— Тогда зачем она звала тебя? Она считает тебя важнее меня? Ты что, трахал ее, пока вы были вместе?! Ты был с ней? — я накидываюсь на него, а Гарри, которого обескуражили слова, застывает, сделав из себя хорошую мишень, когда мой кулак встречается с его челюстью. Он отходит от меня, вытирая потекшую кровь из носа, а за тем одичавшее смотрит на меня, когда я готов был к новому удару, но алкоголь, что туманит рассудок, пошатнул меня, и я замахиваюсь в воздухе. В толпе послышались крики, а от нас отошли.

Вместо того, чтобы получить мой удар, Стайлс оказывает рядом с секундным мгновением, укладывая меня на лопатки, прижав к полу. Прошипев от зудящей боли головы, которая встретилась с полом, а так же всей спиной, я уже не могу противостоять, только ненавистно смотря на Гарри.

— Ты реально болван, Веркоохен, — рычит Гарри, которого я пытаюсь оттолкнуть, но вместо этого он прижимает меня к полу еще плотнее. — Я твой друг, и я бы никогда не прикоснулся к той, которую ты любишь. А ты ее любишь, брат, я знаю это и вижу. Ведь тот Веркоохен бы, никогда не пошел напиваться из-за девчонки. Он бы никогда не отшил другую. Он бы никогда не был трусом, коим сейчас ты и есть, — проговаривает он, а от его слов, мой гнев становится ярче и грознее, но он крепко держит меня, пока расслабленное тело алкоголем подчиняется ему.