Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon". Страница 216

Раны довольно глубокие, но они заживают. С виду, можно подумать, что ее не жгли, а умело руководили розгой, кончик которого кромсал меня, разрывая кожу, пуская кровь и входя в глубь меня, затрагивая сердце. Вокруг покраснения, довольно сильные, все опухшее, слишком отвратительное…

Невольно отворачиваюсь, не в силах больше лицезреть это художество на моей спине, и вскоре вовсе отворачиваюсь спиной к зеркалу. Приезжая в Нью-Йорк, я не думала, что так кроваво поплачусь своей же шкурой, на которой все это не стереть и не убрать. Никогда.

Сделав пару шагов, я оказываюсь около душевой кабинки, в которую медленно залезаю, закрывая дверцы. Боясь, что даже вода причинит мне боль, приходится самой направлять струи воды, которые выбивались из насадки. Аккуратно, медленно, осторожно, все, делая с волнением, когда вода начала обливать мою кожу теплыми струями, обмываюсь. Не давая им попасть на спину, что было крайне сложно, но реально, я смывала с себя всю грязь и угнетающий душок, который давно прилег на меня.

Около получаса сложных действий под теплой водой, я укутываюсь в белый махровый халат, заправившись ремешком. Из тумб, в которых лежало несколько десятков разных мазей, кремов, шампуней на разный вкус и цвет, я беру фен, суша свои волосы, и приводя себя в порядок.

Пусть я и утратила основную, живую красоту с щеками и румянцем на них, а так же блеск в глазах и пухлость губ, не смотря на худощавость, истощение тела, что обрело еще более видные черты ключиц, плеч, бедер и колен, я буду оставаться собой, той же, которая была и раньше, попытавшись скрыть свои недостатки.

Волосы, которые слегка завились на концах после их сушения феном, поправляю сухие локоны на голове. На полочке, у зеркала, я нахожу несколько ароматных кремов и размазываю их по коже, избавляясь от ее сухости. Ран не видно, лицо в порядке, я чиста после душа, боль притуплена обезболивающими, и я начинаю выполнять функции обычной девушки до всего того ужаса, что со мной произошло.

Убрав за собой рубашку, и бинты, я возвращаюсь в комнату, не быстро передвигая ногами. Но, как только я обошла выключенную аппаратуру, то невольно нервно выдыхаю, когда на кровати находится Гарри, перебирая мои книги.

– Знаешь, в чем заключается этикет, Гарри? Например, уроки уважения, когда заходишь только с разрешения в помещение той или иной особы, например, меня, – усмехнувшись, я смотрю, как он разворачивается, быстро положив мой подарок от Нильса на прежнее место, и встал с кровати.

– Я стучался, ты была в душе, – объяснился парень, а после тщательного рассматривания меня, показал свою улыбку. – А ты приходишь в форму.

– Ты что-то хотел? – спрашиваю я, сев на кровать, с заинтересованностью разглядывая его.

– Спросить тебя, не хочешь ли ты прогуляться по парку около госпиталя. Пирс сказал, что это было бы хорошо для тебя и твоего… – он замялся, и я почувствовала, как он смутился, – Твоего ребенка.

– Хочешь меня столкнуть с Нильсом или с остальными кандидатами на мое посещение? Нет, Гарри, это плохая идея, – качаю я головой, против того, что он предлагает.

– Нильс не в госпитале, как и остальные ребята. Я попросил Хольгера, чтобы он занял своего сына на время, а остальные отдыхают в гостинице в пяти кварталах отсюда.

– Хольгер? – переспрашиваю я. – Это же… но как?

– Отец Нильса подключился к нам, когда ты пропала. Он же и помог вам с Нильсом выбраться из дома Хоффманов.

– Они поладили? – удивляюсь я, ведь только припомнить то, как Нильс любит свою мать, как отзывался о ее портрете у себя в доме, как едко высказывался по поводу отца… Это было чудом, что они были вместе, и это искренне обрадовало меня.

– Поладили. Ну, так что? Я принес тебе вещи, – он поднимает с пола сумку, которая стояла в другой стороны кровати и кладет ее на постель, доставая мою зимнюю одежду. – Сегодня не так холодно, как обычно. На улице снег, правда, солнце уже почти зашло.

– Ты даешь мне обещание, что мы никого не встретим, совсем случайным образом? – усмехнулась я.

– Даю слово чести, а теперь одевайся, я подожду тебя за дверью палаты, – кивает он, наигранно разводя руки, словно я важная персона. Он несколько секунд все еще смотрит в глаза, а затем выходит, оставив меня с сумкой на кровати.

***

Через пятнадцать минут, выхожу из палаты в теплом черном пуховике, в сапогах, шапке и хорошо укутанная в вязаном шарфе. Гарри так же собран и оглядев меня, кивает, словно одобряет мою единственную выбранную им одежду.

– Пойдем?

– Да, давай, – киваю я, и Гарри любезно подставляет мне локоть, когда я не отказываясь, захватываю его под руку.

Не спеша мы спускаемся на лифте, и после оказываемся на улице, где усердно начало темнеть, а чистый и свежий воздух заставил меня прикрыть глаза. В палате слишком напряженный воздух препаратов, который проветривается, но все же, остается в помещении, часто вызывая дискомфортные ощущения.

– Совсем забыл, – замешкался Гарри, отвлекая меня от глубоких вдохов чистого воздуха, и я смотрю, когда он вытаскивает из карманов курточки перчатки, давая их мне. – Надень.

– Но, это не мои, – нахмурилась я.

– Я купил их час назад, – сказав, Гарри не дожидается моей сообразительности и аккуратно начинает сам натягивать перчатки на мои уже холодные руки.

– Спасибо, Гарри, довольно мило с твоей стороны.

– А разве я не всегда мил с тобой? – рассмеялся он, вновь предложив мне взять его под руку, на что я соглашаюсь.

– Помниться, однажды ты мне пригрозил, – усмехнувшись, я точно помню, как он прожигал меня своим взглядом и готов был меня растоптать при малейшей ошибке, совершенную в сторону Нильса Веркоохена.

– Но, кажется, это мы провинились, а не ты, – печально произнес он. – Может, спустимся наконец-то на дорогу? – кивает он в сторону лестницы. Я киваю, ступая.

– И ты теперь считаешь себя обязанным помогать мне? – интересуюсь я, ступив на ступени, поглядев на Гарри, который был весьма удивлен и обескуражен.

– Ты стала мне ближе, Роуз, особенно теперь, когда ты мне доверяешь. Я обязан и помогать, и следить и сделать все, что в моих силах для тебя, ведь ты девушка моего лучшего друга, – выговаривает он, а я, заслушавшись, не замечаю последнюю ступеньку, которая заставила меня споткнуться и неуместно вскрикнуть, да только из-за того, что я держала Гарри под руку, осталась на ногах.

– Извини, – застенчиво улыбнулась я, когда эта ситуация меня смутила. Обычно мне помогает Нильс, он всегда поддерживал меня в нелепых ситуациях, а теперь его заменяет Гарри. Слишком не привычно и… дискомфортно.

– Видишь, тебя совсем нельзя оставлять одну, – заговорил он мне в упрек, но уступчивый, продолжая меня вести по заснеженной дороге.

Повисла немая тишина, от чего я лишь смотрю под ноги, обдумывая слова миссис Вуд. Может, вся проблема действительно во мне? Сейчас, вместо Гарри тут бы был Нильс, его бы всегда крепкие и теплые руки придерживали за талию, а хрипловатый голос звучал в ушах. Нильс бы рассказывал какую-то очередную историю, или бы немо молчал, как и мы с Гарри, его другом, но, с Нильсом это комфортно, привычно. Но не с Гарри.

– Значит, ты не скажешь ему о ребенке? – его вопрос не сразу доходит до моего слуха, и только потом я поднимаю голову, посмотрев на Гарри.

– Я не хочу разыгрывать ненужную сейчас драму, – качаю я головой, и мой ответ очевиден.

– Думаешь, что спугнешь его?

– Гарри… Ты хочешь поговорить о Нильсе? – задаю я свой вопрос, не желая обдумывать ответ на его. Это дело касается только нас с Нильсом, и решать когда я ему скажу, должна я сама.

– Он очень скучает за тобой, – признается он, и я понимаю, что к этому все и вело.

– Он и должен скучать за мной. Не так ли делают люди, которые влюблены? – остановившись, я разворачиваюсь к Гарри, когда на его лицо падает свет включенного фонаря.

– Тогда почему ты так неприступна?

– Мой психолог говорит, что мне нужно повременить с отношениями, – нагло лгу я, а Гарри прищуривается, будто пытается увидеть, вру я, или нет.