Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 13

Я расстроилась минут на пятнадцать, а потом забыла. Мне тогда было тринадцать, и у меня было намного больше времени, мыслей и дел, чем сейчас.

Фру Хольмгрен - мертва. Она ведь даже не сумасшедшая. Все сошлось, как сходятся цифры в верном уравнении, над которым бьешься долгое время. Почти с удовольствием от решенной задачи я подумала совершенно дикую, абсурдную вещь. Она мертва, поэтому так голодна. Она хочет вернуть свою жизнь, но она даже не чувствует вкус. У мертвых есть только голод. Фру Хольмгрен оскалила зубы, перемазанные шоколадом в подобии улыбки, а не оскала. Я бросилась бежать в подъезд, не прекращая визжать. Она была мертва, голодна и узнала меня. Этого было достаточно, чтобы сойти с ума.

Я бросилась к лестнице, обернувшись перед тем, как вступить на ступеньку. Фру Хольмгрен не было, но что-то тяжелое билось в закрывшуюся дверь, будто кто-то пытался пройти сквозь нее. Кто-то очень упрямый и тяжелый.

Кот был такой тяжелый, будто земли наелся, вспомнила я. Я почти взбежала на свою площадку, но ступеньки вдруг начали крошиться, будто были песочные, а не каменные, они мягко уходили из-под ног, и я скатывалась вниз. Взглянув под ноги, я увидела, что ступеньки превращаются в каменную пыль, будто что-то тяжелое размололо их, как перец в ступке. Я застонала, в отчаянии, уже не ожидая, что кто-нибудь меня услышит. К тому времени, как я схватилась за перила, под моими ногами уже ничего не было.

Страна на обратной стороне земли.

Кот был такой тяжелый, будто земли наелся.

И сегодня ведь Хеллоуин, ворота открыты.

Все эти мысли проносились в моей голове одна за другой, и я почти не следила за ними. Я была занята тем, чтобы удержаться. Мерные удары в дверь не прекращались, а вот ступени подо мной и пол под ними прекратились. Там не было ничего, какая-то особенная темнота, за которой не скрывалось никаких предметов, темнота, которая была одновременно и пустотой. Наверное, такая темнота была в глубоком космосе, на самой границе расширяющейся Вселенной. Туда она расширялась, в это ничто. Мои пальцы болели, скользили вниз. Я попыталась подтянуться, но увидела, как перекосились перила. Металл ржавел, металл осыпался. Металл умирал. Тогда я замерла, готовясь к рывку. Если быстро вскочить наверх, у меня мог бы быть шанс перебраться на следующий пролет. Уроки физкультуры меня к такому не готовили, но я была уверена, что это возможно.

Напрягшись всем телом, я подалась вперед, стараясь вскарабкаться по проседавшим перилам вверх. Мои пальцы успели коснуться ступеньки на следующем пролете, но она превратилась в пыль от моего прикосновения, как будто я сама распространяла разрушение. Мне даже не было обидно, что ступенька рассыпалась. Я знала, что пальцы все равно соскользнули бы, слишком ненадежной была моя хватка.

Я не знала, куда я падаю, но надеялась, что там нет дна.

Глава 4

В пять лет меня спросили, что я люблю больше всего на свете. Тогда я ответила: сэндвичи с джемом и арахисовым маслом, и моего брата Адриана. С тех пор совсем ничего не изменилось. Мы с Адрианом были вместе всегда. Еще прежде, чем я стала человеком, он был рядом со мной, таким же скоплением клеток. И биение его сердца для меня, до сих пор, самый главный звук. С родителями нам повезло так себе, но они чокнутые, и это забавно. С кем уж я точно не хотела бы провести наш восемнадцатый день рожденья, так это с ними. Мы с Адрианом сбежали, впрочем, я была уверена, что родители нас не ищут - у них полно работы или других, более важных дел, чем мы. Наши родители - копы. Напарники, любящие искать особо опасных преступников, в которых можно стрелять на поражение. С самого детства я только и слышала об убийствах, чужих мертвых людях, взрывах, суммах, за которые можно купить человеческую жизнь, наркотиках, которых хватило бы, чтобы упороть целый город. Короче обо всем, что только в кино весело. А еще предки постоянно меняли квартиры, города. В последний раз родители аж страну сменили, нехило так. Мы приехали из Дании в Швецию три месяца назад, и бездельничали. Не было смысла поступать тут в Университет, мы планировали вернуться домой, как только папа и мама здесь кого-то уберут. Кого, они не говорили. Даже мне, а я, в отличии от Адриана, хотела пойти по их стопам. Я была уверена, что после всего увиденного, после невероятного количества оружия, бессчетных рассказов о перестрелках, папиных воплей о том, что жизнь это бой, маминых книжек о преступниках, из которых она вытрясала сведения, я просто не смогу жить той жизнью, которую еще называют нормальной. Я не могла пойти в Университет, потом в офис, потом под венец. Я хотела жить так, чтобы в моем саду можно было найти стреляные гильзы, а моя жизнь имела огромную ценность, даже раздутую, как утопленники после трех дней плавания, ценность, как у людей, которые в любой момент могут ее потерять.

Было два варианта - стать копом или преступницей. Я выбрала первый, потому что Адриан хотел быть филологом. Нам будет легче находиться рядом, если мой род деятельности будет легальным.

Я во всем понимала Адриана, кроме желания копаться в книжульках, написанных мертвыми чуваками, которым уже больше двух веков. Адриан говорил, что это ради девчонок, которых на факультете английской литературы будет много. Но я была уверена, что не так все просто, была в нем та же занудная тяга к бесполезным знаниям, как в маме.

Мы были уже порядочно пьяны и устали танцевать. Рядом шумно ругались красивый парень с отмороженной симпатяжкой в костюме Алисы в Стране Чудес.

- Теперь она будет думать, что мы упоролись, идиот!

- Но мы упоролись!

- Иди сюда, сука!

Я наблюдала с интересом, хотелось, чтобы они подрались. Но парень, хотя и производил впечатление совершенно пьяного, сделал весьма ловкий шаг назад, поднял руки.

- Но нужно было сказать ей сегодня! А если что-нибудь случится?! Если все будет сегодня?!

- Ты подумал о том, как мы могли бы защитить нашу девочку или ты думал только о том, как пристроить себе марку под язык, Аурелиуш? Нужно связаться с Драго!

- Драго отрежет нам пальцы!

- Он понимает, что все серьезно.

Этот разговор совершенно не ассоциировался с теми поверхностными фразами, касающимися наркоты и секса, которые сопровождали мой слух до сих пор. Мне было интересно. Я поднесла трубочку к губам и втянула "Лонг-Айленд", продолжая глазеть на некоего Аурелиуша и его "Алису". Они не обращали на меня совершенно никакого внимания, хотя я сидела на диване в двадцати сантиметрах от них. Впрочем, наверное, мы производили впечатление людей, пьяных в такой хлам, что впору ставить капельницу. Я откинулась на диване, слушая разговор. У Аурелиуша был очень приятный голос, а у его девушки, а сомнений не было, что это его девушка, они держались друг к другу слишком близко и интимно, язык тела, как сказала бы мама, их выдавал, голос был несколько гнусавый, необычный, почти лишенный интонацией. Если бы упаковка замороженных рыбных палочек могла говорить, она говорила бы именно таким голосом.

- Ничего он не понимает, он неадекватный каннибал! А Роза - больная! Она моя сестра, я знаю, о чем говорю! Самая злобная женщина в мире!

- Хорошо, а Сигурд и Флори?

- Сигурд помешанный на власти аутист или кто он там! Он меня пугает! А Флори будет рыдать в трубку, а я не люблю плачущих женщин!

- Да твою мать, Аурелиуш! Ты нормальный вообще? Ты знаешь хотя бы где сейчас Каспар?

- Вроде был в Дании!

Я напряглась. Каспар - имя моего отца. И хотя в Дании было, совершенно точно, больше одного Каспара, мой интерес возрос так сильно, что в ушах напряглись барабанные перепонки. Неожиданное нервное возбуждение, правда, не убрало вертолеты. Потолок перед моими глазами, когда я запрокинула голову, все еще совершал обороты вокруг дискотечного шара, как земля вокруг солнца.

- Так давай позвоним ему. Нам нужно держаться вместе! Если Констанция вообще еще в этом мире.