Крест и стрела - Мальц Альберт. Страница 78

Грузовик, шум которого разбудил его, стоял у ворот. В отличие от всех заводских грузовиков у этого был закрытый кузов, как у мебельных фургонов. Эсэсовец обошел машину и потрогал болт, запиравший задние дверцы. Вилли услышал оживленный голос Берты:

— Спокойной ночи, Эрих, — попрощалась она со вторым мужчиной. — Спасибо тебе, Эрих.

Заревел мотор, мужчины сели в кабинку, хлопнула дверца, и грузовик двинулся по дороге в направлении завода.

Вилли стоял как вкопанный. Тупая боль сводила его внутренности, все тело покрылось испариной.

— А, Вилли! — увидев его, воскликнула Берта. — Ты давно тут? Почему ты не вышел к нам? Это был Эрих Розенхарт. Я хотела познакомить тебя с ним.

Она ласково обняла его и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать. Вилли заметил, что на ней черное платье, которое она надевала лишь в особых случаях.

— Господи, Вилли, — оживленно затараторила Берта высоким, почти пронзительным голосом. — Посмотри на себя! Ты все еще в спецовке. Фу, от тебя плохо пахнет. — Она ласково оттолкнула его. — Понятно, с тех пор, как я обещала выйти за тебя замуж, ты уже не считаешь нужным прихорашиваться ради меня. Ох, уж эти мужчины! — Она схватила его за руку. — Пойдем, миленький. Ты, наверно, поел на заводе, а я умираю с голоду. Ты видел мою записку? Мне пришлось мчаться в город к пяти часам. Спасибо, Розенхарт подвез меня домой на грузовике.

— Берта, — глухо спросил Вилли, когда они вошли в кухню, — зачем ты ездила в город?

Берта нагнулась над лампой и чиркнула спичкой.

— Зачем? — Она засмеялась, но смех ее был чуточку резковат. — Давно я так не веселилась. Как на ярмарке! Погоди, я сначала соберу на стол. У меня столько новостей, что я не знаю, с чего начать.

Она засуетилась, а Вилли сел, следя за ней глазами. Он не сказал ни слова.

— Ты выпьешь стакан молока, Вилли? У меня осталось еще немножко свинины, давай поедим вместе. Уж и не знаю, когда еще придется попробовать свинины.

Вилли отрицательно мотнул головой.

— Ты устал, милый? Много тяжелой работы сегодня?

— Да, — сказал он.

Берта остановилась и с сочувствием поглядела на него.

— Ничего удивительного. Целый день взаперти, в грохоте, среди машин. Не знаю, как ты выдерживаешь. — Она принялась за еду. На лице ее вдруг появилось озорное выражение, глаза заискрились лукавством. — Но, может быть, теперь все это кончится. Что ты об этом думаешь, Вилли?

Он вопросительно взглянул в ее сияющее лицо.

— Да, милый! — воскликнула она. — Может быть, сейчас, в эту минуту Эрих разговаривает с арбейтсфронтфюрером на твоем заводе. Он мне обещал это. Как только мы поженимся, он наверняка все устроит. Подумай, всего через несколько дней тебя переведут на ферму! Я уверена, что возражений не будет. Что же ты, милый, ничего не скажешь?

— Берта, — испуганно спросил он, — ты кого-то заперла в сарае?

Берта вспыхнула. Несколько месяцев они мечтали о том, что его переведут на ферму, а сейчас, когда настала эта минута, Вилли воспринял ее слова так, будто речь шла о погоде.

— Да, заперла, — резко ответила она. — Поляка. Он будет у меня работать. Вот почему я ездила в город.

— И каждый… у всех фермеров есть теперь поляки? — напряженно спросил Вилли.

Берта глядела в свою тарелку.

— У всех, кто может себе это позволить, — ровным голосом сказала она. — Это недешево. Мне пришлось заплатить семнадцать марок.

— Заплатить? — прошептал Вилли.

Пока он ждал ее ответа, ему казалось, будто сердце его перестало биться.

Берта неприятно усмехнулась.

— Я вижу, ты не знаешь наше фермерское бюро. Считается, что оно должно помогать фермерам, но, как всегда, оно больше заботится о своей выгоде. Господи! Воображаю, как они нажились на сегодняшней продаже. Конечно, это все пойдет государству.

— Берта, — простонал Вилли, — Берта.

— Что такое?

— Как ты можешь… — неожиданно резко заговорил он, — как ты можешь так спокойно говорить об этом? Ты купила человека, Берта. Ты заплатила за него деньги.

— Да ты просто дурак, — огрызнулась Берта. — Ведь это же пленный, я его вовсе не покупала. Я просто заплатила государству за то, что он будет работать на моей ферме, пока не кончится война. Все так делают. — Она вскинула голову и уже другим, веселым и звонким голосом заговорила — Жаль, что ты не поехал со мной в город, Вилли. Я встретила столько старых знакомых, сколько с самого начала войны не встречала. Мне хотелось похвастаться тобой. Там было так весело. Мне не повезло, я приехала поздно, потому что эти проклятые эсэсовцы, которые должны были уведомить всех фермеров, пришли ко мне в последнюю очередь. Когда я приехала, всех, кто посильнее, уже разобрали. А сосед мой, Винц, как отличился! Взял четырех поляков — четырех, можешь себе представить? А жене взял девушку, чтобы она помогала по дому. Господи, теперь Винцы палец о палец не ударят. Будут жить, как короли.

— Где же был торг, Берта? — глухо спросил Вилли. — В церкви?

Берта залилась румянцем, но так же весело затараторила:

— Нет, куда там, в церкви не поместилось бы столько народу. Это было на площади, где памятник солдатам. Там построили помост, поляков ставили на помост, чтобы можно было их осмотреть. А Эрих продавал их с аукциона. Не знаю еще, какое сокровище мне досталось. Может, лодырь и бездельник.

— Теперь он твоя собственность? — прошептал Вилли.

— Никакая он не собственность! — снова огрызнулась Берта. — Я просто наняла его и потеряю семнадцать марок, если он окажется никуда не годным. Это бюро всегда выдумывает столько правил! Мы будем нести ответственность, если поляк сбежит. Бюро имеет право отдать его нам напрокат, а мы не можем отдать его никому — как тебе это нравится? Если он окажется никчемным, — все равно от него уже не отделаешься. — Берта покрутила головой и без передышки затараторила снова — Ну, ничего, свои семнадцать марок я уж как-нибудь из него выжму. Там, в бюро, мне поклялись, что он крестьянин, и дали медицинское свидетельство, что он здоров. Хорошо хоть, что мой говорит по-немецки, все-таки с ним будет легче. — Она вдруг пронзительно засмеялась. — Эх, жаль, Вилли, что ты не видел Винца. Вот смеху-то было! Последнего поляка, которого он покупал, он осмотрел с ног до головы, все мускулы перещупал и спрашивает Розенхарта: «А у него нет никаких болезней? Плоскостопием он не страдает?» А Розенхарт говорит: «Он совсем здоров и силен, как бык, это сразу видно». И вдруг Винц говорит поляку: «Открой рот», а тот стоит и хлопает глазами. «Открой рот», — говорит переводчик по-польски. Поляк стоит и будто не слышит. Наконец Эрих говорит: «Ах да, тут в медицинском свидетельстве говорится, что поляк немножко глуховат». «Немножко? — орет Винц. — Вот так „немножко“! Заберите его обратно. Я его и даром не возьму. Даже бык и тот должен слышать, что ему приказывают». Можешь себе представить, Вилли, все просто катались со смеху.

— Скажи, Берта, — спросил Вилли, — поляки тоже смеялись?

Берта сразу замолкла. Поджав губы, она спросила:

— Ты не в духе, Вилли?

— Да, — глухо и твердо сказал он. — Я очень сержусь, фрау Линг. По-моему, фермерское бюро вас надуло. Разве вы сами не видите? Когда я убил вашу собаку, вы взяли с меня восемнадцать марок, а сегодня за человека заплатили семнадцать. Куда ж это годится, неужели собака стоит всего на одну марку дороже человека? Вас надули, фрау Линг.

— Что ты болтаешь? — разозлилась Берта. — Какая я тебе «фрау Линг»? Ты думаешь, это смешно? Нисколечко. Не понимаю, что ты все чудишь!

Но Берта, конечно, все понимала. Она была не глупа, и нельзя сказать, чтобы у нее на душе было спокойно. Покупать человека с аукциона — в этом было что-то нехорошее. Хотя она уверяла себя, что просто наняла военнопленного, она инстинктивно чувствовала, что Вилли рассердится. Эльзи Гутман отнеслась к этому торгу точно так же. Она твердила всем, что брать человека напрокат — грех. Она обозвала Розенхарта негодяем и бранилась так громко, что муж насильно увел ее, боясь, как бы ее не арестовали. А некоторые совсем отказались покупать. Но хорошо Эльзи Гутман быть такой добродетельной. Ей не грозит, что у нее отнимут ферму, а Берте нужно сдавать обязательные поставки. Розенхарт так и объявил: когда начнется уборка урожая, рабочие команды будут в первую очередь направлены на те фермы, где владельцы держат поляков, остальные же будут считаться не выполнившими свой долг перед государством. Что же ей было делать? Не возьмет поляка — не получит помощи во время уборки урожая. Не уберет урожай — значит, не выполнит поставки. А тогда не посмотрят, что она потомственная крестьянка, и отберут ферму в два счета.