Братья Дуровы - Таланов Александр Викторович. Страница 14

Конные номера были основой всякого представления. Даже самый бедный цирк держал двух-трех обученных высшей школе лошадей. Цирки с десятком лошадей считались среднего ранга. Конюшни же, принадлежавшие братьям Никитиным, Труцци, Саламонскому, Чинизелли, насчитывали свыше ста отличных лошадей.

Русские наездники, наездницы, вольтижеры и дрессировщики стали успешно соперничать с заезжими иностранными артистами.

Увлечение конным цирком немало способствовало развитию циркового дела в России. Вслед за первым казенным цирком в столице стали открываться и другие. Богатый помещик, гвардейский полковник Новосильцев, женившись на красавице наезднице Лоре Бассэн, построил сразу два цирка — в Петербурге и в Москве. Через несколько лет Карл Гинне тоже соорудил деревянные цирки в столице и в первопрестольной.

В конце семидесятых годов Гаэтано Чинизелли воздвиг новое каменное здание в Петербурге, а в 1880 году Альберт Саламонский — в Москве. Оба цирка были построены так хорошо, что и по прошествии многих десятилетий остались лучшими в стране.

Петербургский цирк выделялся своей архитектурой и богатством внутренней отделки. Ложи и места партера были обиты малиновым бархатом, а все проходы уложены дорогими коврами. Для царя и ого свиты были устроены особые ложи с отдельным входом и специальным подъездом.

Гордостью Гаэтано Чинизелли была конюшня. Ее устилали ковры. В антрактах под ноги лошадям подкладывались ковровые дорожки, а самих животных, чтобы посетители могли лучше ими любоваться, поворачивали головами к проходу. Здесь же стояли аквариумы с золотыми рыбками. В дни праздничных представлений конюшня опрыскивалась из пульверизаторов духами.

Дочь директора Эмма Чинизелли — смелая наездница высшей школы, превосходная артистка на ведущие партии в конных кадрилях, котильонах, маневрах, охотах — быстро завоевала симпатии публики. В числе ее поклонников оказался сам наследник престола, будущий император Александр III, что еще более способствовало огромному успеху цирка Чинизелли.

Как петербургские, так и московские зрители любовались великолепными конными представлениями. В цирке Саламонского, как уже упоминалось, участвовало в карусели сразу сорок две лошади. Правда, и это не было рекордом. Один из лучших европейских дрессировщиков Эдуард Вульф ухитрился размещать в карусели шестьдесят лошадей, а владелец берлинского цирка Франц Ренц довел эту цифру до семидесяти! Если бы не сохранившиеся фотографии этого живописного, поражающего своей четкой слаженностью зрелища, то трудно было бы поверить в его вероятность.

Но вот афиша московского цирка Саламонского, которая красноречиво убеждает, что тут тоже умели блеснуть богатством конюшни:

«Большая спортивная пантомима „Елисейские поля“. Проезд элегантных экипажей.

I. Четверка вороных — изящная французская упряжь и экипаж.

II. Четверка бурых — венгерские бурые лошади.

III. Английский тандэм — пара светло-рыжих лошадей, польская упряжь.

IV. Пара вороных — шведская упряжь».

Наездники, жокеи и вольтижеры показывали чудеса дрессировки и собственной ловкости. Наездники на полном скаку выполняли сложные акробатические упражнения, прыгали сквозь обручи, жонглировали различными предметами, делали сальто-мортале.

Необычайные по сложности, почти балетные номера исполняли дрессированные лошади в одиночку и целыми группами. В киевском цирке дрессировщик Петр Крутиков выводил на манеж лошадей, которые подчинялись его словесным командам без применения хлыста и шамберьера. Как было не дивиться такой сцене. На манеж выходили шестнадцать золотистой масти лошадей. По словесной «просьбе» дрессировщика они проделывали сложные эволюции, а затем сбивались в кучу на середине манежа. У каждой лошади на сбруе был номер. И когда дрессировщик приглашал: «Первая, на свое место!.. Вторая, на свое место!..» — все лошади становились в ряд, соответственно номерам.

В цирке Чинизелли образцы высшей школы показывал знаменитый английский наездник Джемс Филлис. Целое исследование было написано о методах выездки Филлисом его прославленного коня Поверо. Высокое умение наездника привлекло внимание военных кругов, ему поручили трудных для езды лошадей из царской конюшни, которых он в короткий срок сделал «легкими». Офицеры гвардейского кавалергардского полка считали за честь брать уроки у Филлиса. Генерал-инспектор кавалерии поручил наезднику своих верховых лошадей, в том числе двух гигантского роста, настолько непослушных, что никто и не пытался их останавливать, когда они переходили на галоп. Велико было общее изумление при виде того, как от легкого движения руки тщедушного старичка Филлиса эти непослушные гиганты с полного галопа замирали как вкопанные.

Джемс Филлис завоевал такой авторитет, что военное министерство пригласило его участвовать в выработке наставления для кавалерийских частей русской армии.

Какое первостепенное значение имели конные аттракционы в цирках, говорит примечание к одной программе: «В случае болезни лошади или артиста дирекция оставляет за собой право заменить один номер другим».

Не в пример многим московским улицам и переулкам, давным-давно уже не оправдывающим свои старинные названия, Садовое кольцо действительно утопает в зелени бульваров и садов. Даже его булыжная мостовая местами прорастает травой. И совсем не по-городскому просторно вокруг. Да и дома попадаются тут ни дать ни взять, будто дачные — деревянные, приземистые, по фасаду всего в несколько окон.

В одном из таких домов на Садовой-Самотечной, вернее, во флигеле в глубине двора, обитает человек редкой профессии, о чем извещает прибитая на воротах дощечка: «Дрессирую всевозможных животных, специально собак. Владимир Дуров».

Объявление привлекает редких клиентов, и дрессировщик по большей части пребывает в обществе нескольких подобранных на улице бродячих собак, козла и горластого, требовательного гусака. Все они размещаются в единственной большой комнате флигеля, лишенной всякой меблировки и оборудования, если не считать колец в стенах, к которым привязаны цепочки от ошейников четвероногих учеников.

Учитель пользуется любовью всего класса. Когда он переступил порог и произнес: «Здравствуйте, господа!», собаки весело залаяли и приветливо замахали хвостами, козел заблеял, и в его желтых глазищах вспыхнул живой огонек, а гусак громогласно загоготал.

— Для начала займемся математикой, — говорит учитель. — Скажи, Бишка, сколько получится, если два помножить на два?

Кудлатый пес Бишка — явно «не дворянского» происхождения, что не мешает ему служить образцом послушания и сообразительности. Уши собаки — лохматые треугольники — сторожко поднялись, ясные золотистые глаза, не мигая, уставились на хозяина. Секунда молчания, и пес лает четыре раза.

— Молодец! — хвалит учитель и тут же награждает ученика кусочком печенья. — А теперь скажи, пожалуйста, сколько будет три плюс три?

Лохматые треугольники снова напряженно торчат, немигающий взор до предела сосредоточен. Собака «думает». «Считает»?

— Гав!.. Гав!.. Гав… — ровно шесть раз лает кудлатый математик и опять награждается за верный ответ.

— Отлично! Теперь займемся грамотой. — Учитель кладет на пол детские кубики с буквами. — Сложи, Бишка, слово «мама». Возьми букву «эм»… Правильно! Теперь бери «а»… Так…

Надо ли объяснять, что собака не знала букв, не умела складывать и умножать числа? Дрессировщик подавал ей соответствующий сигнал, и животное, подчиняясь ему, выполняло задание. Но приучить собаку слушать сигнал, а главное — выполнять то, что сигнал предлагает, дело очень трудное, здесь-то и требуется талант дрессировщика.

— Очередь за тобой, Порфирий Прохорович! — Дуров открыл клетку и выпустил из нее гусака. — Покажи-ка нам свое искусство. Э-ээ, да ты настроен воинственно. Хочешь быть солдатом? И из пушки ты умеешь стрелять? Эй! Боб, вези пушку!

Резвый фокстерьер только и ждал эту команду, подбежал к пушечке на высоком лафете. Дуров прицепил сбруйку Боба к упряжке лафета. Пушка подкатила к воинственному Порфирию Прохоровичу.