Пропавший линкор - Вильямс Роберт Мур. Страница 95

— Наверное. Руки прочь!

Доктор Рикер отступил, продолжая возражать, что Киз сам не знает, что может произойти.

— Я никогда не знал, что произойдет, когда садился в очередную новую ракету, — ответил Киз. — Гаэль рискнула. И я собираюсь воспользоваться той же возможностью.

— Но…

— Можете не носить цветы мне на могилу, — усмехнулся Киз.

Положив Камень Артены себе на лоб, он закрыл глаза.

Смутно и далеко, словно в каком-то волшебном мире, он увидел искорку света. Увидел он свет не глазами, а каким-то другим, неизвестным органом. Мозг интерпретировал это явление как видение. Искорка света была просто точкой, единственным светлячком, танцующим на самом краю космоса, атомом, вращающимся на границе молекулы. Но она, эта искорка, не исчезала, она танцевала, искрилась, становилась то ярче, то тускнея, словно мерцание звезды тихой летней ночью. Она была слишком маленькая, совсем незначительная для Вселенной, но красивая, восхитительная и чарующая, словно знак какого-то незаданного вопроса.

Киз не знал, как и чем видит ее. В данный момент его не интересовала физическая сторона этого вопроса. Он только знал, что глаза у него закрыты, и он не может видеть ими этот танец света. А это доказывало, что существует и другой способ видения, о котором не подозревает большинство людей. Возможно, одаренные ясновидением больше знали об этом способе. Но Киз знал, что видит эту искорку. И он подумал, уж не вызывает ли это видение какая-нибудь радиация, исходящая от Камня Артены. Возможно, в состав зеленого камешка входят какие-нибудь радиоактивные элементы. Возможно, именно они и образуют танец искорки. Возможно…

Вспыхнул свет. Он вспыхнул, как радуга, возникнув на периферии его зрения и быстро перемещаясь в центр, — радуга пурпурных и фиолетовых цветов и оттенков, неустанно смешивающихся и двигающихся. И в этом была такая красота, но Киз сперва оказался поражен, а затем успокоился и просто радовался. Киз и не подозревал, что во Вселенной существует такая красота. Внезапно он вспомнил, что уже видел ее прежде. С появлением этой радуги, казалось, из самой глубины сознания всплыли какие-то старые, давно потерянные воспоминания об этой красоте.

Затем возникла глубокая синева и еще больше закрутили-пурпурные волны. И все это переливалось, пылало какой-то внутренней красото, все вытекало из какого-то громадного сердца Вселенной. Потом у каждого оттенка обнаружился собственный источник, намекающий на чудеса и диковины, скрытые где-то далеко-далеко, чудеса, которые сознание Киза не могло исследовать в настоящий момент, но само существование которых несказанно взволновало его. Его разум был очарован, и это напоминало очарование зарождающейся юной любви.

А за этим буйством оттенков угадывались следы золотистого и намеки на белоснежный свет.

Разноцветные волны все ширились и постепенно становились прозрачными. И Киз Ард увидел за ними город, увидел ясно и отчетливо.

Он раскинулся посреди тропических джунглей, фактически являвшихся оазисом на краю большой пустыни. Это был город низких домов с плоскими крышами, на которых жители могли наслаждаться прохладным вечерним воздухом, город с узкими, извилистыми улочками, город с зелеными садами, в которых были многочисленные пруды и клумбы с яркими тропическими цветами.

Сперва Киз увидел город сверху, словно спускался к нему на космическом корабле. Только вот никакого корабля не было. Казалось, он просто парил над городом сам по себе, постепенно снижаясь.

Киз сразу узнал этот город. Это была его родина, его дом во всех эмоциональных смыслах этого слова, дом, где было безопасно, дом, где была любовь. Дом, которого у него никогда не было. Дом, по которому истосковалась его душа.

Увидев город, он почувствовал тоску по давно утраченному и только теперь найденному вновь дому. Но вместе с этим Киз увидел кое-что еще — башню, возвышающуюся над стенами на самом краю города. А возле башни стояло здание, достаточно просторное, чтобы можно было назвать его дворцом.

Киз понял, что это был город, который он видел в кошмарных сновидениях, город горящего ветра и электрического воздуха, город боли и страха. Город Кутху!

Точка, с которой Киз рассматривал город, стала быстро снижаться, спускаясь к какой-то невидимой пока что цели…

В Лос-Анджелесе 1980 года, в некогда роскошной квартире, созданной, чтобы служить людям любовным гнездышком, богатым людям, которые могли позволить себе подобную роскошь, доктор Джозеф Рикер сорвал зеленый камешек со лба физического тела Киза Арда. Швырнул его через комнату, он даже не заметил, что камешек улетел под кушетку, на которой лежала Гаэль. Доктор Рикер надеялся, что, устранив камень, вернет Киза в сознание, но боялся, что этого не произойдет. Он понимал, что камень уже сыграл свою роль, запустил цепную реакцию, которая, вероятно, управляла глубинными уровнями человеческой души.

Когда камня не стало, Киз даже не пошевелился. Доктор Рикер нащупал его пульс. Тот становился все медленнее и медленнее, по мере того как останавливался механизм тела. Врач приподнял ему веко. Глаза Киза закатились, как бывает во сне или во время транса. Он послушал сердце. Услышал лишь слабые, медленные удары, которые, пока он слушал, постепенно замерли.

Поднявшись, врач перешел к кушетке и снова осмотрел Гаэль. Она была в том же состоянии, что и Киз. Телефон звонил. Снова и снова. Доктор Рикер не слышал его и не стал бы отвечать, даже если бы и услышал. Его ум, сердце и, возможно, душа были с двумя пациентами. Он отчаянно пытался придумать какой-нибудь способ помочь им, целиком зависящим от него. Ему и в голову не приходило, что, возможно, пора было придумать, как помочь самому себе. Если бы пациенты умерли, ему было бы трудно объяснить полиции или жюри присяжных при коронере, почему он не вызвал «скорую» и не отвез пациентов в больницу. Окружной прокурор мог бы даже обвинить его в убийстве. Но и без этого у него были бы одно неприятности с местной медицинской ассоциацией.

Однако все это не имело значения для доктора Рикера. Все это было бы ничто по сравнению со страданиями, которые он испытал бы, если бы подвел своих пациентов.

Глава VIII

Гаэль Дана вошла в разноцветные волны света, в водоворот движущихся форм и оттенков. Но страха не было. Это напоминало полет, о котором она смутно помнила и интуитивно чувствовала, что это происходило с ней и раньше.

За этими волнами она увидела город и, вместе с замешательством, испытала радость и счастье. Она поняла, что летит домой. И это было просто и естественно, как дыхание. В этот момент Гаэль Дане все показалось таким простым…

Она осталась сама собой, когда нырнула в волны света. И оставалась собой, вынырнув из них по другую сторону.

Но это были разные «сама собой». Из Гаэль Даны она превратилась в кого-то иного, с другим именем, другим телом и другой личностью, превратилась в человека, говорившего на ином языке и жившем в иное время в ином мире. Все неуловимо изменилось неописуемым образом, над которым все психологи Земли сломали бы себе головы. Неизменным осталось лишь сердце, ее любящее сердце.

Она стала молодой женщиной, стоящей на садовой тропинке за высокой каменной стеной, неподалеку от громадного, длинного каменного дома. Ее звали не Гаэль Дана. Звали ее теперь Г’жхил, причем в сочетании «жхил» содержалась информация о том, что она дочь богатого и влиятельного человека в этом городе.

Сгущались сумерки. Где-то неподалеку шумел небольшой водопад. Для народа, жившего на краю пустыни и познавшего ужас жажды в песках, шепот проточной воды был самым сладостным звуком, которое могло услышать человеческое ухо. От водопада вода поступала по специальным каналам к тропическим растениям с толстыми стволами и густыми кронами. Воздух был полон ароматами экзотических цветов. В сумрачном воздухе шелестели крылышки колибри. Перед лицом девушки повисла серая бабочка с шестидюймовыми крыльями. Она не прогнала ее. Бабочка была старым другом.