Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович. Страница 49
— Завтра приди ко мне, я тебя на усадьбу пошлю. Барина хоронить будут, а там вернешься и мне отчет дашь! А вы, — обратился он к остальным слугам покойного брата, — все завтра ко мне! Соберите пожитки и без проволочки, чтобы все были налицо!..
Он уехал. Тихие сумерки наполнили воздух, и опустевшие, ободранные комнаты приняли мрачный характер. Слуги покойного Брыкова, мрачные и унылые, сошлись все в кухне и говорили вполголоса, в то время как Сидор с тупым видом сидел на табурете и только тяжко вздыхал.
— С чего помер-то? — спросил конюх Антон.
— Говорят, горячка, — сказал Павел и махнул рукой. — Да не все ли равно? Нет нашего барина!
— Теперь беда!.. — сказал Степан, — к этому живодеру в лапы. Смерть!
— Чтобы я к нему? — воскликнул Павел. — Сбегу! Вот-те Христос, сбегу! Федька говорил: вчера его так-то драли! Да он заморит!
— Истинно!
Сидор вдруг встрепенулся и глухо произнес:
— Чтобы я, старый дядька покойника, до пошел служить к этому слетку? Да ни в жисть! Уеду завтра, поклонюсь праху барина-упокойничка, и только меня и видели. Умер, сердешный! Собирался жениться и поженился на сырой земле! Барин ты мой милый! — и старик, упав головой на стол, залился горючими слезами верного слуги по своему господину.
VI
Спасенный от смерти
Немало девиц завидовали Маше Федуловой, когда прослышали, что она засватана Семеном Павловичем Брыковым, а сама Маша и верила, и не верила своему необыкновенному счастью. И правда, Семен Брыков всем взял. Высокого роста, широкий в плечах, с круглым, открытым лицом, на котором ласково светились большие светлые глаза, он являл собой тип русского красавца. Веселого нрава, с нежной, отзывчивой душой, он одним появлением оживлял общество и заставлял сильнее биться девичьи сердца. И при этом — богач! Если прибавить, что он посватался к Маше с ее согласия, что они искренне любили друг друга, то и понятно будет безмерное счастье Маши.
В своем маленьком садике в ясный весенний вечер она сидела раз со своим женихом рука об руку, и оба они молчали от переполнявшего их счастья. Синее небо уже темнело, над горизонтом поднималась красная, как кровь, луна; аромат распускавшейся сирени наполнял воздух, и вдруг, в этот торжественный миг, запел соловей. Маша не выдержала и в слезах приникла к груди жениха. Он обнял ее и тревожно наклонился к ее лицу.
— Что с тобой? О чем ты?
— Я… я так счастлива! — прошептала она и, отодвинувшись от него, задумчиво сказала: — Я вот сейчас испугалась за свое счастье. Оно слишком велико. Сеня, милый мой, я боюсь несчастья!
Брыков попробовал засмеяться, пошутить, но злое предчувствие сжало и его сердце.
— Слушай же, Маша, — сказал он ей торопливо и торжественно, — я завтра же поеду к себе в Брыково, приведу все дела в порядок, вернусь через три дня, и мы с тобой сейчас же оженимся! Хочешь?
— Милый мой! — смогла только прошептать девушка от избытка счастья.
— А тогда нам уже никто помехой не станет. Выйду в отставку и переедем к себе!
Семен Павлович обнял невесту и стал ласкать ее русую головку, а соловей заливался в кустах, сирень благоухала и поднявшийся месяц стал обливать все вокруг серебристым, ровным светом.
«Вот счастье, — думал Брыков, тихо возвращаясь к себе домой. — Вот счастье!» — думал он всю дорогу до своего подмосковного имения и радостный принялся устраивать в нем свое гнездо.
Староста Никита, старый дворецкий Влас, узнав, что их барин женится, радостно поздравляли его и наперерыв стремились исполнять его желания; пожилые дворовые ласково улыбались, говоря между собой про новую барыню, а молодые парни да девки вздыхали и за околицей жарче целовали друг друга.
Семен Павлович велел сделать необходимые поправки в доме, указал, как убрать комнату, когда он пришлет из Москвы нужную мебель, определил дворовым, кому что делать, и ввечеру собирался ехать, когда вдруг захворал.
Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, за обедом покушал не так чтобы очень, пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услыхал будто стоны из кабинета, вбежал туда, а барин уже на полу, на ковре лежит, криком кричит, корчится и лицо его посинело даже.
— Барин, голубчик, что приключилось? — бросился к нему Влас.
— Отрава! Лекаря! — среди стонов услышал он.
Влас в испуге отбежал к дверям, стал скликать слуг, а затем торопливо распоряжаться:
— За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!
Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.
В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и окрест служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: «Отравлен барин-то! Ахти, беда какая!» — но потом оправившись быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на живот припарки и отпаивать Брыкова молоком.
Тем временем Влас совещался со старостой.
— Упаси, Господи, помрет, — говорил он, — экая беда! И откуда отраве взяться? Все так-то его любят.
— Беда! — соглашался староста.
— Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, спосылать. Все же свой человек!
— Беспременно! — согласился староста.
Результатом этих разговоров был посыл Еремея в Москву.
— Скачи сломя голову, — наставлял его Влас, — допрежь всего к Митрию Власьевичу, а потом к евонной невесте! Знаешь ее-то?
— А как же, — ответил Еремей, — чай, при барине состою все время?!
— Так скачи!
Еремей поскакал, в твердой уверенности, что барин умрет через какие-нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он уже представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, погоняя лошадь.
Но Лукерья знала свое дело; сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.
На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:
— Кто мог сделать этакое?
— Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! — воскликнул Влас, упав на колени. — Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!
— Верно посуда нечистая или недосмотрел, — сказал Брыков и отпустил Власа.
Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.
Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отозвались на нем, и в первое время на него нельзя было без страха взглянуть, — так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.
— Заложить коней, — приказал он, едва поднялся с постели.
— Батюшка, барин! — завопил Влас, — да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!
— Не могу ждать! Сегодня же еду! — сказал снова Брыков. — Вышли подставу и давай лошадей!
Влас не смел ослушаться, и, спустя пять часов, Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.
Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай — и он чуть не помер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..
При этих мыслях он гнал кучера:
— Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей.
Аким свистал, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.
Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое-где на каменную мостовую.
Наконец Аким осадил коней перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.
Безмолвие дома поразило его.
«Неужто все пьяны?» — с досадой подумал он, огладывая пустой двор.