Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца - Ларина Елена. Страница 38

С невозмутимостью в голосе я повторила:

— Я Мэри, правильно. А вы, извините… — и еще шире и невиннее распахнула глаза.

Вид у него и впрямь был дурацкий — эдакая смесь недоумения, растерянности и восхищения:

— Степан Борисович Полозов.

Он совершенно смешался, и люди вокруг снуют, и все глазеют, и уже предвкушают новую сплетню, но мы, как и положено в добротных голливудских фильмах, стоим и неотрывно пялимся друг на друга. Вернее, это он — с красными пятнами на щеках и капельками пота на лбу — пялится, я же — как кремень, спокойно-ироничная — недоуменно поглядываю.

Я поражалась самой себе. Сердце не выпрыгивало из груди, волна удушья не подкатывала к горлу. И даже не покраснела!

Эта уверенность удивила и даже испугала меня. Неужели Мэри Блинчикова смогла так быстро превратиться из наивной дурочки в настоящую Снежную Королеву, ледяную и неприступную? Мне было фантастически приятно, но взгляд Степана лишь тешил мое самолюбие. Он давал власть, дарил уверенность, но сердце окутала странная глухая пустота.

…Нежданно-негаданно вспомнилась бабуля. Как-то зимой — я еще училась в школе — я торчала дома, валяясь на диване и жадно поглощая «Анну Каренину». На улице стоял жуткий мороз, а в квартире было так тепло и уютно. Узнаваемый звонок межгорода разрезал тишину, и я подбежала к телефону.

— Да?

— Машенька, радость моя! — прорывался через треск на линии родной старенький голос.

— Бабуля!

Бабуля звонила нам очень редко, когда выбиралась к знакомым в Углич. Она говорила так тихо, что показалась мне тогда совершенно потерявшейся и беспомощной. У нее случилось горе: погибла китайская роза. Услышав это, я ахнула: сколько я себя помнила, роза была бабулиной гордостью и любимицей. Это было абсолютно уникальное растение: вопреки законам природы оно цвело даже зимой!

Топя печь, бабуля забыла вовремя закрыть заслонку, и черный угарный газ заполнил весь маленький домик. Бабуля жутко перепугалась и настежь пооткрывала окна, впопыхах забыв о теплолюбивом цветке.

— Бабуля, ты так не расстраивайся, пожалуйста, — глотая слезы, лепетала я. — Мы тебе летом новую привезем…

— Хорошо, Машенька, — грустно отвечала бабушка. — Я вот думаю: может, розочка-то моя просто притомилась, устала от жизни…

…Через три месяца бабуля умерла.

Может и я, не выдержав долгой томительной неопределенности, устала ждать своего героя, и чувства любви и страсти умерли во мне? Судьба-злодейка сыграла со мной злую шутку: теперь я знала, что он — мой, но кроме удовлетворения, ничего не чувствовала.

…Наконец некая спасительная мысль все-таки залетела к Полозову в голову, и, порывшись в карманах, он вынул визитку и торопливо сунул мне:

— Я… Если вы… У меня сейчас встреча, и если…

— Я думаю, что ваши координаты мне не понадобятся, так как я работаю здесь и вашу фамилию помню. Она стоит первой в списке. Было очень приятно познакомиться.

Я уверена, что сама Катрин Денев, моя любимая актриса, позавидовала бы тому, как небрежно и элегантно я присела в легком книксене, повернулась на носочках и не торопясь пошла наверх. Так хотелось еще раз посмотреть на стушевавшегося Степана, но я вспомнила про жену Лота, которая оглянулась на пылающий огнем город, и справилась. У меня все получилось великолепно, дубль был первый и последний. Я собой вполне гордилась. Из меня получается отличная стерва.

…Именно это слово — «стерва» — я произнесла, когда тренировала под Аришкиным руководством презрительно-снисходительный взгляд.

— Да, конечно, ты поняла, Мэри, наконец- то! — от избытка чувств подруга подпрыгнула на месте и захлопала в ладошки. — Это то, что надо! Этакая современная Настасья… Ты знаешь, как там ее?

— …Филлиповна?

— Да, Настасья Филипповна, настоящая стерва была!

— А ты откуда знаешь? Неужели читала? — искренне удивилась я.

— Заставили… — помрачнела подружка. — Знаешь, какой мне Леха ликбез устраивает…

Романова не понимала, какой прок от книг, и, если можно было отвертеться, не брала их в руки. Сомневаюсь, что она смогла осилить «Идиота». Вдруг вспомнился Сашка, он так же ненавидел литературу. Что-то он теперь поделывает?.. Что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас? Наверное, назвал бы «дурындой». Я вздохнула.

— Ну, до Настасьи Филипповны мне еще шагать и шагать… — начала я.

— Еще раз посмотри на меня, — велела подруга.

Я прыснула, но под грозным Аришкиным взглядом собралась и «посмотрела».

— И так, моя дорогая, ты будешь смотреть на него всегда, как пишут в ваших дурацких книжках, «одаривать его холодным неприступным взглядом», а он… — Аришкино красноречие иссякло.

— …А он будет трепетать и мечтать обо мне долгими зимними вечерами!

Мой сарказм не укрылся от подружки.

— Сейчас, между прочим, лето, а он действительно пусть страдает, и сохнет, и мечтает! Если ты, конечно, этого захочешь, — добавила напыщенно Аришка. — И вообще, запомни и запиши на стене: поставь цель и добивайся ее! Хватит уже без мужика сидеть и киснуть!

Да, на словах все у подруги выходило замечательно, легко и просто. А сама, наверное, небось забыла, как жалкая и расстроенная брела по улице, когда чуть не угодила под автомобиль с Гиром внутри! Хорошо рассуждать и учить жизни, когда ненаглядный сам сваливается с неба, делает предложение руки и сердца и подходит тебе на все сто. Может быть, я слишком критично подхожу к выбору спутника жизни и мои требования чересчур завышены, подумала я.

Но эта игра, по правде говоря, начинала мне по-настоящему нравиться. Отражение в зеркале возбуждало и будоражило кровь. Течение моей реки, обычно размеренное и неторопливое, всколыхнулось и забурлило, заиграло в водовороте. Вот где настоящий маскарад! Я жаждала перемен, событий, страданий, любви, ненависти!.. Когда же еще, если не теперь?..

…Только вечером, уже лежа в кровати и оставшись наедине сама с собой, я смогла вспомнить, как же выглядел Степан. Что-то в нем неуловимо поменялось, стало иным. Нет, стать и осанка были те же, и взгляд светло-голубых глаз внушал трепет и будоражил воспоминания. Но что-то изменилось, и я не могла понять, что именно. Может, он постарел? Может, ожидание мечты не может сравниться с ее исполнением? А может, изменилась я?..

Каждый день он выбирал время, приезжал в агентство и делал попытки вызвать меня на разговор, но я принимала надменный неприступный вид и ускользала. Полозов мог, конечно, просто пригласить в свой кабинет и пригрозить увольнением — я была к этому готова. Но Степан казался натурой тонкой и, сколько я его помнила, деликатной, и напролом не шел. Я рисковала — но решила играть роль стервы до конца. Я не дерзила исполнительному директору, я просто обращалась к нему убийственно вежливо и холодно. И по тому, какие взгляды кидал в мою сторону Степан — обожание, смешанное с ненавистью, — мне казалось, что Степан принял условия игры и занял свое место на сцене.

Через неделю Полозов опять уехал, так и не выяснив отношений, а я осталась — ждать его возвращения, чтобы продолжить игру и на рабочем месте штурмовать вершины нелегкой секретарской карьеры.

ПРОВЕРКА НА ДОРОГАХ

…Спустя несколько дней за пять минут до окончания рабочего дня в мой кабинет ворвался Наум Иванович, финансовый директор отделения «Айс-Парадайс»:

— Мария Николаевна! Горю! Важные бумаги! — он потряс у меня перед носом папкой фиолетового цвета. — Надо срочно отправлять документацию в Москву. Они ждут! — лицо у Обрезкина от напряжения начало приобретать цвет папки.

— Вы хотите, чтобы я помогла вам отправить факс?

Я глянула на часы: придется задержаться на работе лишних минут пятнадцать, а мне сегодня в Финэк. Придется опоздать… Тем временем Обрезкин пел тоненьким голоском:

— Ну что вы, милочка, и тени мысли нет у старика — вас задерживать. Факс я и сам могу отправить. Мне только печать бы поставить, понимаете? Две минутки — и все. Я же знаю, что вы тоже устали, хотите домой. Я же понимаю! — Обрезкин прижимал к груди папку, будто любимое дитя.