Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea". Страница 42

У этих баб снова что-то случилось? Ему пофигу. Пусть он хоть трижды командир их взвода, его не волнует ни одна из их тупых бабских проблем.

— Сомова? — он обернулся, сощурив глаза. — Ну-ка постой.

Она замерла на месте, медленно обернувшись. Антон не ошибся: лицо Сомовой было белее снега, выпавшего этой ночью. Он сделал несколько шагов по направлению к ней и заложил руки за спину.

— Что случилось?

— Ничего, — бегло ответила она.

— Сомова?

— Товарищ старший лейтенант?

— Ладно, — он сощурился, пристально уставившись на неё. — Я всё равно узнаю, и лучше бы тебе сказать мне сейчас.

— Всё в порядке.

Махнув рукой, он поднялся по ступенькам штаба и, уже дёргая дверную ручку, услышал за спиной её ровный голос:

— Товарищ старший лейтенант! — окликнула она, широко распахнув глаза, а потом добавила тихо: — Только вы не ругайтесь на нас очень сильно.

— Вот и наш герой, полюбуйтесь, — прошипел Семёнов, стоило только Антону медленно переступить порог.

Семёнов, заместитель Звоныгина по учебной части, растянулся в кресле, всем своим видом демонстрируя полнейшую расслабленность и умиротворение, только кончики его пальцев постукивали по столешнице. Звоныгин, нахмурив брови и сцепив руки в замок, посмотрел на Антона исподлобья и кивком головы указал ему на стул напротив. На несколько бесконечно долгих секунд в кабинете повисла нервная тишина, и Антон уже начал перебирать в уме варианты возможных вопросов.

— Что молчите-то, а? — прервал молчание Семёнов, будто не выдерживая и разворачиваясь к нему корпусом; всё его напускное спокойствие исчезло. — Есть вам, что сказать, Антон Александрович?

Антон быстро перевёл взгляд на Звоныгина, но он поднялся со своего места, разворачиваясь к окну и закладывая руки за спину.

Кто что мог сказать? Самсонов? Но он-то и начал всю эту заварушку с госпиталем, мотострелковыми войсками и так далее. Или он сам себя как-то выдал? Чем? Если не это, то что? Какие ещё вопросы могут быть?

Антон расправил плечи, выпрямляясь на стуле.

— Смотря что вы хотите от меня услышать, товарищ полковник, — отчеканил он, стараясь внешне оставаться отстранённо-спокойным.

— Что я хочу от вас услышать?! — взорвался Семёнов, краснея и подскакивая. — Нет, вы слышите?! Знаете что, молодой человек, вы притащились чёрт знает откуда и чёрт знает как, ваша история шита белыми нитками, мы доверили ему своих курсантов, а он…

— Владимир Сергеич, — Звоныгин быстро поднял сухую руку, медленно оборачиваясь. Он был всё так же сосредоточен и нахмурен. — К делу.

— Всю информацию обо мне вы можете найти в моём личном деле, товарищ полковник, — медленно, прикрыв глаза, сказал Антон, ощущая волну раздражения. Фраза получилась идеально холодной, чёткой, понятной. Так, чтобы до этого барана дошло.

Прекрасно.

— Ваше личное дело, молодой человек, пестрит белыми пятнами. Поверьте, я внимательнейшим образом изучил его прежде, чем пустить вас хотя бы на порог нашего училища, — Семёнов начал медленно наливаться кровью, стуча пальцами по столу всё чаще.

— Если вы не доверяете командованию, составлявшему дело, товарищ полковник, вы всегда можете написать полковнику Самсонову. Полагаю, он разрешит все ваши вопросы. Я могу быть свободен, если это всё, что вы хотели узнать? — ответил он, чувствуя внутреннюю дрожь и всё же сохраняя спокойствие. Демонстрируя идеально-правильное воспитание. Если бы оно в самом деле было таким.

— Господа офицеры, — всё так же спокойно, но с предупреждающей ноткой в голосе прервал их Звоныгин. Антон не мог припомнить ни одного случая, когда он бы кричал.

— Антон Александрович, если позволите, мы вызвали вас по другому вопросу. Не хотите взглянуть? — он указал на стопку листов, лежащих на столе.

Антон чуть прищурился, но текст разобрать не смог. Безразлично пожал плечами, уставившись куда-то в грудь Звоныгину.

— Не хотите? Так я сам вам скажу, что это такое! — нервно воскликнул Семёнов и схватил листы, подскакивая с кресла, будто под ним появились угли. — Как, интересно, вы своих курсантов воспитываете, раз у них хватает времени на эти бредни?!

— Вы можете мне сказать, что это такое?

— Что это такое? Он ещё спрашивает! Могу ли я?!

— Да, можете ли вы? — чеканя слова и поджимая губы, сказал Антон.

— Рапорта об уходе на фронт от ваших курсанток, вот что это такое!

И в этот момент тишина стала действительно звенящей.

Звоныгин снова отвернулся к окну и заложил руки за спину. Семёнов, издав какой-то почти истеричный смешок, опустился обратно в кресло, продолжая нервно барабанить пальцами по коленям. Антон поймал себя на том, что делает какое-то идиотское движение рукой, будто пытаясь отмахнуться от всего этого. Будто пытаясь не услышать и не понять.

На секунду он почувствовал противное чувство тошноты, будто все его внутренние органы сворачивались в тугие узлы, будто весь он сворачивался в клубок оголённых нервов.

— У меня на столе сегодня с утра лежат пятнадцать рапортов, и я не знаю, может быть, вы в курсе, что мне с ними делать, — размеренно произнёс Звоныгин, не оборачиваясь.

Перед глазами на секунду всплыло лицо Соловьёвой. Это искажённое, будто скомканный бумажный лист, до смерти напуганное лицо, на котором огромными горящими буквами, которые бы и слепой увидел, было написано: «Я НЕ МОГУ ДЫШАТЬ», было написано: «Мне страшно, я беспомощная, я ничего не могу, помогите, помогите мне, пожалуйста!». Он сделал то, о чём даже не смог пожалеть потом. Он действовал на инстинкте. По своей воле он никогда бы не дотронулся до неё.

У Соловьёвой мягкая, хоть и обветренная, кожа. Дышала она горячо и быстро, и Антон чувствовал ладонями каждый спасительный вдох.

Ему нужно было почувствовать её рот ближе. Ближе. Так, как его наверняка чувствовал этот её Марк. Её губы, её язык, её запах, всю её. Ближе, ближе, ближе.

Только как эта тупица, которая даже с приступом паники не может справиться, собирается ехать туда?

— Это похоже на шутку? — переспросил Семёнов, и Антон только в эту секунду осознал, поднеся руку к лицу, что болезненно, презрительно улыбается.

— Никак нет.

— Тогда чему, смею спросить, вы улыбаетесь?

— Вы ведь понимаете, Антон Александрович, что они никуда не поедут? Не сейчас, — с нажимом произнёс Звоныгин, обернувшись и оглядывая его своими спокойными, твёрдыми глазами.

— Вы ведь понимаете, что это безумие? Они погибнут в тот же день, что приедут туда, и вы будете отвечать нам за их смерть. Вы это понимаете? — прошипел Семёнов.

— Я понимаю. Я там был.

В отличие от вас.

— Очень хорошо, — оскалился полковник. — Так будьте добры…

— Будьте добры сделать так, чтобы подобного, — Звоныгин взял в руки заявления и сбросил их в корзину для мусора, — не повторилось больше никогда. Вот через два года выпустятся — и с богом, воевать за Родину. А пока пусть сидят и не пикают. Не хватало нам здесь героизма, тем более массового. Кто учиться-то будет тогда? Все на фронт собрались.

— Я вас понял.

Идиотки. Тупицы. Ненормальные бабы. Он не знал, что ещё сказать. Снова закрыл глаза, видя все эти простодушные, до невозможности наивные лица: Широкова, Ланская, Бондарчук, Арчевская, Нестерова, Осипова, даже Сомова, — все они и дня не продержатся там. Куда, чёрт их дери, они лезут?

— Хорошо. Можете быть свободны, — Антон встал и уже направился к двери, но Звоныгин окликнул его: — И да, Антон Александрович, в субботу, послезавтра, в доме офицеров концерт и танцы. На них нужно будет привести курсанток к восьми в подобающем виде. Надеюсь, хоть это отвлечёт их от всяких бредней, — он кивнул на мусорную корзину.

Нет уж. Он-то знает, что их отвлечёт.

— Есть, товарищ генерал-майор.

— Хорошо, можете быть свободны. Владимир Сергеич, ты тоже.

Пропустив Семёнова вперёд, уже в дверях Антон обернулся, думая.

— Говорите, — внимательные глаза Звоныгина смотрели на него в упор.