Капитан Соколин - Исбах Александр Абрамович. Страница 24

И сейчас же обернулся к войскам:

— Товарищи красноармейцы, командиры и политработники!

…Вдруг нарком исчез. На плацу все смешалось. Какие-то незнакомые люди в странных мундирах, со штыками наперевес, бежали прямо на Соколина.

— Знамя!.. — закричал он.

Штык вонзился ему в грудь. Он упал, изнемогая от боли… и открыл глаза.

Первое мгновенье не мог понять, где он. Не было ни луга, ни солнца, ни наркома. Соколин лежал на койке, с обеих сторон на таких же койках тяжело дышали люди. Боль в груди и в спине не унималась. Он застонал.

Режущая боль сменилась тупой, гнетущей, расходящейся по всему телу. Иногда боль совсем исчезала, но, только он пытался привстать на койке, она возобновлялась с прежней силой.

Соколин лежал так уже несколько дней. Вынужденное бездействие совсем измотало его.

Врачи навещали его часто. Он позволял выстукивать себя, выслушивать, измерять. Каждый врач казался ему избавителем. С детства, после того как сельский фельдшер удачно вскрыл болезненный нарыв на ноге, осталась у него эта беспрекословная вера в медицинскую науку.

Ему казалось: взглянет вот этот седобородый человек в золотых очках, и все станет ясно и все пройдет — он опять станет сильным и крепким и в день парада поведет свой батальон на Красную площадь.

Постепенно терпение начало оставлять его. Капитан лежал теперь в палате один. Соседние койки были пусты, и это одиночество еще более угнетало его. Врачей, осматривающих его, становилось все больше. Они советовались друг с другом. Они изумленно пожимали плечами, они о чем-то тихо спорили, а комбат все лежал и лежал.

В этой комнате решались вопросы жизни и смерти, решались человеческие судьбы. Был он раньше веселым, жизнерадостным человеком. Двадцать пять лет. Командир батальона. Близкие товарищи звали его: «Саша» или «Шура», а она, любимая Галя, в отличие от всех, называла его: «Сашко».

Но для них, для людей в белых халатах, не было Александра Соколина, командира батальона. Он просто был больным, раненым. Сколько их, этик больных, переступали порог темной комнаты! И каждый надеялся, ждал, каждый хотел жить, любить, смеяться.

Соколин не боялся смерти. Он просто никогда не думал о ней. У него и времени-то не было думать о смерти среди напряженных, заполненных работой дней. Он не был трусом. Он доказал это в последних боях.

Но теперь, в эти долгие дни безделья, начали одолевать его мысли. Вот и вчера…

— Товарищ, — услышал ом глухой голос из тьмы, — станьте сюда, на эту ступеньку.

Осторожно передвигаясь в темноте, он подошел к высокой стойке, встал на деревянную подставку, и почти моментально доска опустилась ему на грудь.

Соколин очутился в клетке. Он уже не был живым, страдающим, чувствующим человеком — он стал объектом исследования, над ним совершался сложный, почти магический процесс. Сейчас эти люди направят на него аппарат, и все для них станет ясно.

— Спокойно, товарищ, спокойно, — сказал тот же голос.

«А интересно можно ли изобрести аппарат, просвечивающий человеческий мозг, читающий человеческие мысли! — подумал Соколик. — Сколько времени они будут так держать меня?» Ему, впрочем, было уже все безразлично. Он устал и, если бы доски клетки не поддерживали его, сел бы тут же, на этой деревянной подставке.

Боль в спине опять стала резкой. Казалось, кто-то колет его острой шашкой, вонзая клинок и медленно поворачивал в теле.

Наконец они отпустили его. Он едва нашел в себе силы одеться, Внезапно дали свет, и вся загадочность комнаты исчезла. Стулья, стол, аппарат — все выглядело сейчас просто и буднично. Соколин усмехнулся и даже повеселел.

За перегородкой врачи склонились над снимком. Он не видел их лиц, не слышал их разговоров, он знал только, что там, за перегородкой, решалась его судьба.

Соколин лежал на койке, прижавшись лицом к подушке. Подушка была мокра от слез. Никогда в жизни не плакал Саша Соколин. Он был совсем мальчишкой, когда убили на фронте отца. Мать умерла еще раньше — от голодного тифа. У него не было дома, не было родных. Он бродил по дорогам страны, но никогда не просил хлеба. Любовь к труду воспитал в нем отец с первых детских лет. Он просил работы. Кому нужна была работа малосильного парнишки! И Саша голодал.

Однажды он набрел на полковую походную кухню. Вкусный запах лаврового листа вместе с паром вырывался из под крышки котла. Кони лениво пощипывали траву поодаль. Внезапно один из коней рванул с места, оборвал ремень и помчался через поляну. Сонный повар растерянно выскочил из шалаша.

Конь бежал прямо на Сашу. Мальчик бросился наперерез. Ему удалось уцепиться за гриву. Он быстро взметнул свое маленькое тело, и мирная обозная лошадь сразу подчинилась ему. Саша гордо привел ее к полковому повару.

…А потом Саша ел горячий жирный армейский суп.

И впервые за все последние годы спал в эту ночь сытый и в тепле. С того дня он ведет свои послужной красноармейский список.

Его называли сыном второго батальона. У него было шестьсот отцов и ни одной матери. Ему сшили шинель, и почти все шестьсот бойцов батальона делали указания полковому портному, чтобы он постарался и сделал шинель прикладистее и ладнее. Он ходил в огромном шлеме, который подарил ему повар. А командовал батальоном как раз нынешний командир дивизии, Кондратов.

Отцы кончали службу и уходили. Сколько их, этих отцов, сменилось у него за все эти годы!

Саша Соколин стал получать посылки из разных концов страны. Слали отцы ему домашнее печенье и всякую снедь и звали к себе — в колхоз, в станицу, в семью. А первый приятель его, бывший полковой повар, сватал за него свою сестру.

Саша вытянулся и поплотнел. Он научился грамоте и ходил в школу. В школе все знали, что Саша Соколин — «красноармейский мальчик» и во время парадов даже проходит по Красной площади со своим полком. По всем военным вопросам он пользовался непререкаемым авторитетом у ребят. Своим ближайшим друзьям он давал примерять свой шлем и шинельку. А во время школьных сражений Саша всегда командовал красными отрядами. Когда вызывали в школу родителей на какое-либо собрание, по общему поручению, шел сам командир батальона.

Саша отвечал на письма своих отцов. Но из армии уйти он не мог. И даже карточка сестры повара не соблазнила его.

В пятнадцать лет он стрелял лучше полковых снайперов, и никто, как Соколин, не мог мчаться на лыжах за быстрым конем.

Семнадцати лет он подал рапорт, был зачислен в полк и получил винтовку.

Когда вернулся бывший командир батальона из академии и принял полк, он едва узнал в рапортующем ему ловком и ладном дежурном командире взвода своего батальонного приемыша.

Так и жил Саша Соколин в своем полку. Здесь приняли его в комсомол и в партию, и, казалось ему, нет такой силы в мире, которая могла бы оторвать его от Красной армии.

Пять ранений получил капитан Соколин в последнем бою. Два дня был он в беспамятстве. Дал о себе знать т тот необычный прыжок. Требовалась сложная операция. Врачи, подлечив, отправили его в Москву.

— Вы военный человек, Соколин, — сказал ему вчера врач, — Вы должны твердо выдержать всякое испытание. Ранения ваши тяжелы. Оли отразились на спинном мозге. — И он произнес страшное, мудреное и непонятное слово. — Оперировать не рекомендую. Пока не рекомендую.

Капитан побледнел.

— Доктор, — спросил он — скажите прямо, доктор: конец?

— О нет! — замахал рунами врач. — Об этом не может быть и речи. Вы можете прожить до ста лет. Но… но… — сказал доктор и с сожалением остановил взгляд на широких плечах комбата. — но… жизнь должна быть совершенно спокойной… без малейшего напряжения. Военная служба для вас исключается. Абсолютно.

Он был чудаком, этот седобородый профессор, и он не мог понять, что это и был конец для Соколина…

…Никогда в жизни не плакал Саша Соколенок. Его избивали, на него натравливали собак. Он только зло блестел глазами и огрызался. А теперь капитан Соколин долго беззвучно плакал. Но слезы не приносили ему облегчений.