Grunge Pool Drive 85 (СИ) - Куприянова Марьяна. Страница 48

— Недолго вам осталось жить вместе. У меня задержка.

— Какая наглая ложь, — вздохнула я, подняла газировку и вылила ей прямо на голову.

Грейс опешила, отступила в недоумении, посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и выкрикнула, поправляя роскошные волосы, залитые сладкой водой:

— Бешеная сука!

— Именно поэтому он со мной, а не с тобой.

Я пожала плечами и допила то, что осталось от Mountain dew, рывком запрокинув голову. Когда я ее опустила, девушки уже не было рядом. Решила не связываться. И правильно сделала. Я обратила взгляд на пит-лейн. Там, у боксов, видимо, давно наблюдали за развернувшейся сценкой. Дерзкий ее исход не мог не порадовать моих соратников. Тревор и Генри показывали мне большие пальцы, оценивающе выпятив губы. Гонщики стояли, прислонившись плечом к стене бокса и скрестив ноги, обтянутые плотной формой и высокими сапогами.

Я не стала думать, была ли это окончательная победа, а просто вернулась к повести. Границы моего сознания нагло пересекали пределы черепной коробки, распространяясь в реальный мир, наслаиваясь на него. Я ощущала себя так, словно мне вскрыли голову, а едкий белесый туман моей паранойи растекся поблизости, и будто бы любой мог посмотреть в мою сторону и увидеть его. Увидеть, как на волнах его качается единственное слово, тревожный красный поплавок — задержка.

Все это ложь, твердила я себе. Всего лишь уловка, чтобы поссорить нас с Соулрайдом. Им всем это нужно. Фанаткам, Хартингтонам. Я ведь не буду этому доверять? Конечно, нет. Вылью газировку в лицо любому, кто решит очернить Гектора передо мной. Все его грешки я и сама прекрасно знаю. Но в то, что он изменяет мне — верится с трудом.

— Как тебе книга? — первым делом спросил восемьдесят пятый, выбравшись из кабины и взобравшись ко мне на трибуны, чтобы поцеловать.

— Твоя «небольшая тренировка» длилась столько, что я почти дочитала. Куртц — душка, хоть и деспот, по воле которого аборигенам отрезали головы. И я прекрасно понимаю главного героя. Как можно не восхищаться Личностью, повстречавшейся глубоко в джунглях? Когда вокруг первобытное дикарство, такие как Куртц, само собой, приводят в восторг. Да и как иначе приручить тьму?

Гектор удовлетворенно закивал и окинул меня зеленоватым прищуром. По выражению его лица было ясно, что я совершенно точно уловила ход его собственных мыслей, и впечатление наше относительно повести во многом сошлось. Уже не казалось удивительным то, что мнения наши зачастую совпадают, и все же я замечала, какое удовольствие доставляет Соулрайду снова и снова убеждаться в этом.

— Куртц — светлая голова. Талант, — произнес Гектор. — Замечательный человек. Но попал не в те условия. Хотя, может, и в те. Кто его знает.

— Считаешь, его дар мог не проявиться на иной почве?

— Вполне. Эти сумасшедшие — такие интересные люди. Вечно всем хочется быть рядом с ними. И только они способны навести порядок в хаосе.

— Ой, да брось. Куртц не был психически болен. Так повлияла на него дикая жизнь джунглей.

— И тьма поглотила его… — процитировал Соулрайд, припоминая, — и открыла ему его истинную суть.

— И все же как беспомощен человек, оказавшийся в такой среде. Если у него нет дара, он обречен умереть в ближайшие полгода. Как минимум от жары.

— Это лето в Уотербери тоже обещает быть жарким. Пойду переоденусь. Потом поедем перекусить?

Бурное обсуждение повести продолжилось в автомобиле по пути в кафетерий. Аккомпанировали нам в этой оживленной дискуссии Lynyrd Skynyrd — по радио включили их незабвенную «Sweet Home Alabama», которую Гектор сделал потише, чтобы яснее донести до меня свое мнение, но не так тихо, чтобы мы вообще ничего не слышали.

Соулрайд имел свой личный взгляд на любое явление, что есть в этом мире, причем взгляд этот был абсолютно чистым, индивидуальным, оригинальным и лишенным всяких стереотипов. Это восхищало. Он не боялся высказываться на любую тему, не опасался напугать или оттолкнуть меня своими убеждениями, местами слишком идеалистическими, местами же — даже дикими и варварскими.

Я слушала его, понимающе кивала, но едва он замолкал, чтобы вдохнуть воздуха или сделать крошечную паузу в потоке речи, я быстро заполняла этот пробел собой, не позволяя ему даже понять, что к чему. Оставалось только восторгаться тем, какой клондайк различных мнений и суждений, порой противоречащих друг другу, таился в Гекторе. Некоторые неувязки, на которые я, естественно, обращала внимание, его не смущали, а наоборот, воодушевляли мыслить дальше, копнуть глубже.

Он всячески открещивался от истины в последней инстанции и уж тем более не считал себя законодателем норм нравственности, то и дело твердил, что человеку свойственно ошибаться, и в этом-то вся и прелесть людей, человечества, да и мира вообще.

— Ты прав, ты прав, — кивала я, покусывая губу и прислушиваясь к радио, где начинали играть уже какие-нибудь The Prodigy или Cranberries, а сама обдумывала, какой контраргумент применить, усыпив бдительность оппонента признанием его правоты.

Хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась. Для Соулрайда было важно поделиться со мной всем, что у него есть, а потому он хотел, чтобы я прочла и посмотрела как можно больше того, что он читал и видел сам. Это действительно многое значило для Гектора, ведь он был глубоко убежден, что истина рождается только в споре о чем-либо, а спорить ему хотелось бы со мной. И это несказанно льстило.

Но вскоре мы подъехали туда, где еще никогда не обедали. Кафе называлось «Dennis Dan», снаружи выглядело вполне прилично и располагалось на Пилгрим-авеню. Исполненные высоких и чистых чувств после словесной баталии, где мы друг перед другом вывернули наизнанку себя и свои принципы, окрыленные, мы с Гектором двинулись ко входу.

Меньше всего я ожидала того, что случилось в следующие минуты. Все было так прекрасно, что я позабыла рассказать Соулрайду и о Хартингтоне, и о Грейс, да что там, я просто забыла об их существовании, ведь во время спора никто не смел занимать мои мысли, кроме противника — бесконечно харизматичного и нетривиально мыслящего рыжеволосого мужчины, которого я обожала.

Все вышло так пугающе быстро, что ни я, ни окружающие люди не успели вовремя осознать происходящее. Вот мы с Гектором заходим в кафе, посмеиваясь над его очередной остротой, над головами звенят колокольчики, отчего мой голод усиливается вдвое (собаки Павлова, думаю я в тот момент, я всего лишь собака Павлова!), и я точно знаю, что спутник мой чувствует то же самое.

Мы жаждем взять в руки меню, если здесь такое есть, сделать заказ и наброситься на пищу. Мы проходим по коридору, направляемся к свободному столику в уголке, как мы оба любим. Довольно громко по радио играет Tityo — «Come Along With Me». Я иду чуть поодаль и разглядываю широкие плечи Соулрайда, мне хочется прижаться к ним, ощутить их твердость и мощь, как вдруг…

— Какая встреча! — восклицает Гектор.

Рука его взлетает вверх и назад, набирает замах и обрушивается на кого-то впереди, я машинально отступаю, чтобы не попасть под горячую руку, и не могу разглядеть, что там, за спиной Соулрайда, в узком проходе. Между тем посетители уже всполошились, женщины закричали, мужчины повставали со своих мест, где-то упал стакан.

— Гектор, что такое?

Взгляд у него был безумным, и мне стало не по себе. Соулрайд махнул головой в сторону, приказывая, чтобы я отошла подальше, и отвернулся. С пола поднимался опрокинутый навзничь мужчина. Подбородок у него был в крови, которую он пытался утереть манжетой дорогой рубашки. Наши с Патриком глаза встретились, отчего по шейным позвонкам пробежался холод. Я отступила, съежившись от силы этого взгляда, полного ненависти и презрения.

— Ты что себе позволяешь, дерьма кусок? — спокойно спросил Патрик, осматривая пятна крови на безнадежно испорченной рубашке лилового цвета.

Никто пока что не вмешивался в конфликт, завороженно наблюдая за его развитием, словно за театральным действом.