Цветок моей души (СИ) - Мендельштам Аделаида. Страница 33
А князь тащил и тащил её куда-то. Гиде спотыкалась, падала, люди расступались перед ними, опуская глаза. Она краем глаза увидела бледного начальника стражи, схватившегося за меч. Его Второй тут же закрыл её от него и обхватил руками. Могучие плечи напряглись, удерживая Чонгана. Но, расплывающееся сознание Гиде не могло сосредоточится на ком-то. На стену князь её притащил уже совсем без сил.
- Смотри, - крикнул он. Обычно невозмутимое лицо покраснело, глубокие царапины прорезывали лицо. Сейчас он напоминал безумца, растрепанные волосы выбились из прически, - всё это, - указал он на площадь, где сгрудились люди, - всё это моё, а значит твоё. Если ты настолько обезумела, что готова отказаться от меня, я дам тебе последний шанс.
Фэнсин схватил Гиде и поставил на парапет стены. Один шаг и смерть неминуема. Гиде пошатнулась и услышала слитный вскрик многих людей внизу. Усилившийся ветер хлопал одеждой. Она попыталась выпрямиться, и острая боль вновь пронзила бок.
- Ради моей любви к тебе дам этот шанс. Ты можешь прыгнуть, я не буду тебя останавливать. Либо жить со мной и дальше. И тогда больше не заговаривай о свободе.
Гиде посмотрела заплывшим глазом вниз. Земля внизу манила, всего-то надо сделать шажочек.
«Пусть они расступятся, не на голову же им падать», - некстати подумала она, рассматривая толпу, собравшуюся внизу. Слуги, вассалы, солдаты – как же много людей надо, чтобы род Белого Журавля был доволен.
И она решилась, подошла к самому краю.
Решение сделало ее легкой-легкой.
Наконец-то, она получит свою свободу. Может, они и встретится в чертогах милосердной Прийи с Лалой, прежде, чем переродятся для новой жизни. Оглянулась на князя, белого как мел. Взгляд выхватил пальцы, до боли стискивающие камни парапета, его горделивое, породистое лицо, обезображенное длинными вспухшими царапинами.
Они встретились глазами и Гиде торжествующе улыбнулась окровавленными губами. «Не надо», - беззвучно прошептал он.
Стало тихо-тихо, не стало слышно обычного шума из кузницы, гомона сотни ртов, ни лошадиного ржанья, лишь ветер гудел и счастливо щебетали птицы. Гиде глубоко вздохнула и закрыла глаза, готовясь сделать последний шаг.
Раздался звук бегущих шагов и им под ноги вывалился Лианг. Он с криком бросился к ней, Гиде потянулась к нему, пошатнулась и стала падать. Тонкий вскрик впечатлительной служанки вспорол тишину. Князь метнулся, ухватил Гиде за платье и вытянул её на стену, где она в который за день потеряла сознание.
- Откуда ты взялся? – князь тряс Лианга за грудки. – Почему ты, вообще, полез к ней? Вы спали вместе, ублюдок?
- Я его послал, - появился Чонган, за его спиной оказалась вся восьмёрка, – мне показалось, что его помощь не помешает.
- Слишком много на себя берешь, солдат! – ярился Фэнсин. – Или это ты с ней спишь? Отвечай!
На узкой стене внезапно стало людно, восьмёрку Чонгана теснила подоспевшие воины Кицина. Сам Кицин махнул солдатам и те подняли копья и направили на Чонгана, не сделавшего ни единого движения, чтобы защититься.
- Ни разу я не предавал вас, князь, - очень спокойно ответил он. Напрягшиеся товарищи по его знаку тоже опустили руки.
- Он называл её тенна, - вдруг встрял Кицин с гнусной ухмылкой.
- Ты, что значит «тенна»? – князь схватил Хенга за кольчугу и выволок вперёд.
- Это значит «маленькая госпожа», - глядя на глуповатое и простодушное лицо Хенга, невозможно было заподозрить какую-то ложь.
Фэнсин минуту смотрел на Чонгана, а затем подхватил Гиде на руки.
- Мастер Кицин, за мной, будешь сам охранять наложницу.
Приближенные воины Кицина, не оборачиваясь спиной к восьмёрке Чонгана, парами спустились за князем.
- Вышколил восьмёрку, собака. С тебя берет пример, Первый, - произнес Шен, провожая взглядом эскорт князя.
Чонган молча подошел к Лиангу и от души врезал. Стражник кулем повалился на пол.
- Похоже, ты ему сломал челюсть, - равнодушно произнес Танин.
Глава двадцать шестая
Наступили первые дни лета. Замок с каждым днем хорошел, привезенный из Зароса садовник устроил чудесный сад, объединивший все дома и замок внутри стен в единое целое. Дорожки, петляющие между деревьями, неизменно выводили к пруду, потихоньку зарастающему лотосом. Яркие мандаринки покрякивали, плескаясь в воде. Циссы сновали меж бамбуковых стеблей, пугая других птиц резкими, немелодичными звуками. Маленькие краснопёрые совы, полюбившие крыши пагод, во множестве летали по ночам. Они любили прятаться среди красных цветов благоухающих камелий и изредка мигали из кустов круглыми голубыми глазами.
В одно утро дверь домика у пруда открылась и оттуда вышла девушка. Её одежда напоминала цветок пиона, растущего под окном. Нежно-розовое ханьфу было подпоясано широким светло-зеленым шелковым поясом, переливающимся на солнце как грудка циссы. Несколько слоев нижних юбок из тончайшего шелка выглядывали из-под полы. Причёску украшал объемный гребень со множеством цветов из драгоценных камней. За ней шла чернокожая девочка, держа над ней шелковый зонтик. Девушка прошла несколько шагов, пошатнулась и чуть не упала. В последний момент её подхватил телохранитель, он поднял её на руки и донес до беседки у пруда.
- Госпожа, может вернемся, - раздался испуганный голосок девочки.
- Нет, я больше ни дня не выдержу в этой комнате, - Гиде была недовольна. Она немного корила себя за то, что злится на ребенка, который лишь внешне похожа на любимую Лалу. Но ничего не могла с собой поделать. Князь, желавший развеять её апатию, со свойственным ему бесчувствием подарил ей новую чернокожую рабыню. Будто отец, решивший утешить ребенка новой игрушкой, взамен старой.
- Амида, принеси накидку, меня знобит.
Девочка быстро вернулась, но никак не решалась подойти к госпоже. Та, остановившимся взглядом смотрела на пруд. Солнце золотило листву деревьев, забавные утята гуськом бежали за матерью, обеспокоенно поторапливающей малышей. Один запутался в траве и жалобно попискивал, зовя мать. Гиде равнодушно отвернулась от этой картины.
С помощью Амиды, она двинулась вдоль дорожек. Встречные люди кланялись ей, но она или не замечала, или делала вид, что не замечает. Также равнодушно она прошла и мимо Лианга, дежурившего у ее дома в свободное от службы время. Ни единого чувства не возникло при виде радостно-изумленного лица, Гиде даже не пришлось притворяться. Словно она умерла в тот день на стене, и лишь тело бродило по садам Сианского замка.
Зачем целителю так надо было удерживать ее дух в теле, Гиде было непонятно. Может, он боялся княжеского гнева, может из исследовательского интереса, но каждый день он приходил в домик. Брал ее безвольную руку и слушал пульс, чуть хмуря брови. Поил отварами и колол иголками. В первые дни Гиде напоминала себя ежика, густо усыпанного иголками. Часто он массировал только ему одному известные точки на теле. Говорил что-то успокаивающее, только его голос пробивался к ней сквозь истерику, время от времени накатывающую на нее. В такие моменты Амида мчалась к седому, худенькому целителю со всех ног, пока телохранитель держал бьющееся тело. Гиде билась головой об кровать, не замечая, что в кровь рассадила кожу, кричала, пока не срывала голос, царапала глаза, чтобы больше никогда не видеть раззявленный рот с обрубком языка.
С горьким смешком Гиде поняла, что Амида боится её больше, чем князя. Девочка тихонько плакала по ночам, если ей приходилось дежурить в комнате и вздрагивала при каждом движении. Князь тоже приходил каждый день, садился у кровати и что-то говорил, поглаживая руку. Один раз он даже заплакал, когда Гиде третий день безучастно смотрела в стену, не реагируя ни на какие звуки. Он кричал, звал, что-то ласково шептал, но ушел, так и не добившись ничего.
А её разбудил звук дождя. Она вдруг очнулась и поняла, что слышит перестук капель, глянула в окно и ахнула, когда увидела густую поросль вместо голых ветвей. Из распахнутого окна обдало прохладной свежестью и упоительным запахом мокрой земли и травы. В общий хор запахов вплетались тонкие ароматы цветов, сладковатый запах сгнивших листьев. Гиде немедленно захотелось выйти, встать под струи дождя, впитать в себя благость, сыпавшуюся с небес по велению богини. Она приподнялась, но вновь упала на кровать. Голова закружилась, дурнота подступила к горлу.