Кардинал Ришелье и становление Франции - Леви Энтони. Страница 36

Эмиссары из Франции и самой Мантуи, направленные в основном по инициативе папы, убедили находившегося при смерти герцога Мантуи Винченцо подписать завещание, по которому подвластные ему территории Мантуи и Моферрата переходили его французскому кузену герцогу Неверскому. При поддержке папы, который разрешил отступить от норм кровного родства, была устроена поспешная женитьба сына герцога Неверского — герцога де Ретеля — на Марии Гонзага, племяннице и единственной близкой родственнице Винченцо, состоявшаяся на Рождество 1627 г., за день до смерти герцога. [151] И Испанию, и Савойю, которые настойчиво выдвигали свои претензии, казалось, перехитрили, но Мантуя была имперским владением и могла быть передана герцогу Неверскому, не являвшемуся прямым наследником, только если император удостоит его герцогского титула, чего Фердинанд II, которому самому нужна была эта территория, делать не собирался.

В это время крошечный Монферратский маркизат, расположенный неподалеку от Пьемонта, имел большее значение, чем сама Мантуя, а он мог перейти в наследство по женской линии, дав внучке герцога Савойского, Маргарите, титул. Однако Мантуя и герцог Савойский уже договорились поделить эту территорию между собой. Они подписали договор в день смерти Винченцо. Хотя Франция и Испания формально оставались союзниками, их отношения обострились из-за неудачи с попыткой Испании прислать военно-морские силы на помощь осаждавшим Ла-Рошель французам, которая была предпринята с опозданием — возможно, намеренно. Теперь испанцы приступили к осаде главного города Монферрата — Казале, который господствовал над долиной верхнего течения реки По и дорогой из Генуи в Милан. Его защищали мантуанский гарнизон и французские войска под командованием дуэлянта де Беврона, изо всех сил стремившегося теперь восстановить свое честное имя.

Во Франции партия «политических католиков», по-прежнему возглавляемая Берюлем, недавно введенным в Королевский совет по просьбе королевы-матери, и пользующаяся поддержкой Марии Медичи, Мишеля и Луи Марийаков и отца Жозефа, сожалела о том, что ла-рошельские гугеноты не были наказаны более строго и им не было запрещено отправление своего культа. [152] Все они, за исключением отца Жозефа, который был другом герцога Неверского, хотели, чтобы Людовик XIII немедленно вернулся к подавлению гугенотов в Лангедоке. С другой стороны, в декабре 1628 г. Ришелье убедили в том, что осаду Казале можно снять быстро, а действия в Лангедоке следует отложить до весны 1629 г. Король, думал он, все равно успеет вернуться в Париж к августу. [153]

На заседании совета, состоявшемся в Париже 26 декабря 1628 г., где присутствовали королева-мать, Ришелье, хранитель печатей Мишель де Марийак, Шомбер и Берюль, Ришелье детально изложил свое мнение о том, что политические интересы Франции требуют немедленной посылки войск в Италию, что за несколько месяцев до этого уже было обещано венецианцам. Берюль и Марийак, поддержанные королевой-матерью, которая ненавидела герцога Неверского и не забыла о мятеже во время ее регентства, считали более насущным сокрушение гугенотов во имя истинной веры. Это было весьма примечательное заседание, поскольку оно обозначило разрыв между Марией Медичи и Ришелье. Людовик XIII, вняв совету Ришелье, взял три дня на обдумывание проблемы и после этого вновь подтвердил свое решение в первую очередь заняться ситуацией на Итальянском полуострове. Гастон попросил, чтобы его назначили командующим, но то ли из ревности, то ли не одобряя матримониальных планов брата, через неделю после назначения Гастона король решил сам возглавить армию.

До своего отъезда король воспользовался процедурой lit de justice и приказал парламенту зарегистрировать «Кодекс Мишо», который до падения Мишеля де Марийака ужесточит управление страной, но облегчит получение дворянского статуса. Ришелье подал королю меморандум, датированный 13 января 1629 г., в котором излагались его рекомендации; в соответствии с этой программой следовало положить конец мятежу гугенотов в Лангедоке, ослабить налогообложение простых людей, отменить полетту, урезать политические притязания парламента, превратить Францию в морскую державу, укрепить ее внешние границы, но разрушить фортификации внутри страны, избегать открытой войны с Испанией, но постепенно расширять ее территориальные рубежи в направлении Страсбурга, Женевы и Невшателя. Он также выступал за последующую аннексию Наварры и Франш-Конте, поскольку считал, что они по праву принадлежат Франции; такие операции, по его мнению, следовало проводить в течение длительного периода, неназойливо и с величайшей осторожностью. [154]

Людовик, назначив свою мать регентшей, во главе армии выступил из Парижа 15 января 1629 г. и прибыл в Гренобль 14 февраля. Герцог Савойский заблокировал перевалы, которыми хотел воспользоваться Людовик, не без оснований надеясь поднять плату за переход. Ришелье, который двигался в авангарде, из приграничного Кьомонте написал королю, находившемуся в Ульксе, что его маршалы, Креки и Бассомпьер, собираются форсировать перевал, ведущий к Сузе, на рассвете следующего дня. Король получил письмо в 23:00, скакал верхом всю ночь и был готов в 7:00 следующего утра, 6 марта, пойти в атаку, отважно возглавив основную группу войск. 11 марта была достигнута договоренность с Савойей о цене за открытие перевалов: город Трино и 45 000 ливров ренты. Испанцы сняли осаду Казале ночью 15 марта. Король задержался в Сузе, где его посетила сестра Кристина, принцесса Пьемонтская, которая была замужем за наследником герцога Савойского и в то время ждала ребенка. Затем, оставив Ришелье с частью армии довершать начатое, Людовик вернулся в Лангедок.

Основные южнофранцузские общины гугенотов находились в Прива, Але, Юзесе, Кастре, Ниме и Монтобане, и Ришелье определил очередность, в которой их следовало занять. И Рогану, и Субизу оказывала финансовую помощь Испания, где Оливарес, как и Ришелье, всякий раз, когда это ему было удобно, прикрывал свои политические цели религиозными мотивами. Как и было запланировано, Людовик XIII начал с Прива, который он осадил 14 мая, но почувствовал острую необходимость в Ришелье, и тот прибыл 19-го числа. Прива открыл свои ворота 21 мая. Тактика заключалась в том, чтобы уничтожить все дома, деревья, урожай и сады в пригородах, продемонстрировав серьезность своих намерений, но избавив жителей города от гораздо более страшных бед, которым подвергались капитулировавшие города в других местах Европы. Ришелье был болен, ему было трудно удерживать свои победоносные войска от резни и грабежей. Отец Жозеф руководил группой миссионеров, которые проводили массовые обращения еретиков в католическую веру.

Видя, что д’Эстре готов атаковать Ним, Конде — Монтобан, а Вентадур — Кастре, лидер гугенотов герцог де Роган сдался, согласившись с приемлемыми условиями Ришелье, и 28 июня в Але был подписан эдикт о примирении. Он предусматривал амнистию, но укрепления и стены должны были быть разрушены самими жителями и за их счет, а свобода совести и отправления культа — восстановлена. Церкви возвращались католикам, и чем крупнее был город, тем хуже приходилось его гарнизону при сдаче. Герцог де Роган получил 300 000 ливров в возмещение ущерба, причиненного его имуществу, и был отправлен на некоторое время в ссылку. Впоследствии он стал одним из лучших генералов Франции.

Король оставил Ришелье с Бассомпьером, Шомбером и маршалом Луи де Марийаком наводить порядок и 15 июля отбыл в Париж, где было не так жарко. Губернатор Лангедока Анри де Монморанси должен был оказывать помощь Ришелье, который предлагал условия мира в ответ на сдачу одного города за другим. Наиболее упорный город — Монтобан — Ришелье впоследствии удостоил торжественного въезда в сопровождении двух архиепископов, семи епископов, шестидесяти других лиц духовного звания, а также 1200 всадников, из которых 1000 были местными дворянами. Он отказался от королевских почестей, которые ему готовы были оказать, но предложил отстроить заново за счет короля разрушенную главную церковь города. Эдикт о мире был должным образом зарегистрирован Тулузским парламентом, и весь юг смотрел на Ришелье как на героя.