Кардинал Ришелье и становление Франции - Леви Энтони. Страница 67

Он всегда бывал лояльным и мог проявлять настоящую человеческую теплоту, как в случае с юной Жаклин Паскаль, которую он посадил к себе на колени, после того как она сыграла в пьесе Скюдери «Тираническая любовь», чтобы выхлопотать реабилитацию для своего отца. Нас не должно вводить в заблуждение холодное высокомерие портретов Ришелье, принадлежащих кисти Филиппа де Шампеня. В обществе близких, например своих пажей или любимой племянницы мадам де Комбале, которую он называл «Ла-Комбалетта», Ришелье любил устраивать розыгрыши. Он обращался к Буароберу «Ле-Буа», подразумевая его права на какие-то леса в Нормандии, которые он получил от Шатонефа за то, что тот помог ему снискать расположение «неких знакомых ему женщин».

Таллеман, чей рассказ о Буаробере особенно примечателен, рассказывает, как далеко было позволено заходить Буароберу, говорившему Ришелье то, чего тот не желал слышать, просто потому что он мог с легкостью рассмешить кардинала. Буаробер, пишет Таллеман, «знал слабости Ришелье» и верно угадывал, когда «его Преосвященство желал посмеяться». У Ришелье не вызывали смеха государственные дела, и он всерьез воспринимал свой духовный статус, но у него, несомненно, вызывала смех пародия Буаробера на «Сида». В некоторых источниках содержится анекдот о Ситуа — личном враче Ришелье. Когда во время своей последней болезни Ришелье попросил чего-нибудь, что могло бы облегчить ему сильную боль, Ситуа, как рассказывают, ответил, что единственным действенным лекарством были бы три ложки Буаробера после еды.

Ришелье даже позволял Буароберу поддразнивать его по поводу заключения в тюрьму де Витри, ударившего архиепископа Бордо, в то время бывшего близким другом Ришелье. Де Витри пригласил Буаробера пообедать в его комнатах в Бастилии, которая чаще всего служила местом изоляции, а не настоящего заточения, [276] доказал ему, опираясь на отцов церкви, что ударить епископа — это не преступление, и попросил представить эти богословские доводы на суд Ришелье.

Главный камерарий (maître de chambre) Ришелье, аббат де Марсийак, обычно отвечал за ведение хозяйства, за раздачу милостыни от имени кардинала и за второстепенные расходы, о которых он должен был подавать ежемесячный доскональный и документированный отчет. В 1626 г. он подписывал счета на милостыню, а в 1627 г. был выбран Ришелье для того, чтобы «любой ценой» обеспечить провизией гарнизон острова Ре. Ришелье набросал для себя напоминание послать Марсийаку записку с выражением своего удовлетворения, и тот был направлен реквизировать суда, необходимые для осады Ла-Рошели. В награду он получил епископство в Менде, куда был назначен в марте 1628 г. Ришелье снова воспользовался его услугами в 1635–1638 гг., для того чтобы найти продовольствие для армий в Лотарингии и Эльзасе, но, поскольку делался все более подозрительным, сказал суперинтенданту в августе 1638 г., чтобы ничего не платили, не убедившись в подлинности счетов.

Преемник Марсийака на месте maître de chambre Ришелье также был лицом духовного звания; это аббат Бово, который впервые упоминается в связи с обеспечением острова Ре и армии под Ла-Рошелью продовольствием и амуницией. По-видимому, он стал maître de chambre в 1631 г., когда был пожалован приорией. В 1635 г. он получил место епископа Нанта. В «Политическом завещании» Ришелье недвусмысленно говорится, что он намеренно использовал священников в качестве военных интендантов: такие обязанности следовало возлагать на тех, кто показал себя дисциплинированным и достойным доверия, а не оставлять их, как было ранее, на произвол недостойных и коррумпированных лиц. Одним из достижений Ришелье впоследствии станет радикальная реорганизация интендантской службы в армии.

После Бово должность maître de chambre займет аббат де Сен-Мар, чей отец Шарль II де Брок продал поместье Сен-Мар маркизу д’Эффиа, суперинтенданту финансов с 1626 по 1632 г. и близкому другу Ришелье. Кардинал был связан с несколькими представителями семейства де Броков, а маркиз де Сен-Мар, который позже станет последним юным фаворитом короля, был сыном суперинтенданта д’Эффиа. Делош приводит несколько примеров, когда маркиза и аббата путали, и справедливо обращает внимание на успешные попытки Ришелье устроить на службу к королю людей, на которых, как он чувствовал, он мог положиться.

Этот аббат, которому Ришелье давал дипломатические и военные поручения, уже был благодаря благосклонности короля настоятелем монастыря Фонтенель в Люсонской епархии, а в 1637 г. его попечению была вверена доходная епархия Оксер. С этого момента он стал вести себя как монсеньор д’Оксер, хотя получил свои буллы только в январе 1639 г., а рукоположен был только 4 марта 1640 г. Хотя новоиспеченный епископ продолжал следить за придворными расходами в течение 1639 г., Ришелье относился к нему как персоне более высокого ранга, нежели любой из его предшественников, и доверял ему функции генерального инспектора армии и в 1638 г., когда король и Ришелье приезжали к Амьену и Аббевилю, для того чтобы наблюдать за военными операциями, и в 1640 г. в Аррасе.

Придворным священником и личным духовником кардинала был Жак Леско, известный богослов, получивший это место в 1639 г. после смерти своего предшественника. И в этом случае задача была шире, чем казалось на первый взгляд. Духовник Ришелье должен был также быть богословом, чей авторитет был бы достаточен для того, чтобы подавлять приступы духовных сомнений короля и разрешать спорные нравственные вопросы. [277] Леско, который впоследствии станет епископом Шартра, будет исполнять обязанности духовника у смертного одра Ришелье, выслушает его исповедь, даст ему последнее причастие, засвидетельствует его последнюю волю, прочтет над ним мессу, поддержит его в последней агонии и даже, по настоятельной просьбе Ришелье, заверит его в грядущем спасении — единственно важной вещи для человека перед лицом смерти.

Вслед за двумя старшими духовными лицами шли «секретари» Ришелье, главным из которых был Мишель ле Маль. Он был моложе Ришелье всего на три года. На него была возложена роль скорее интенданта, управляющего делами и распорядителя, хотя Ришелье в документах всегда называл его «секретарем». Известно, что в 1626 г. он составлял хозяйственные отчеты. В 1622 г. он был послан инспектировать аббатства Редон и Понлево и разбирать там духовные и светские дела, в 1630 г. занимался делами приории Марсиньи, а в 1632 г. помогал надзирать за сооружением самого города Ришелье. Ему была пожалована приория Роше, а затем должность каноника в Нотр-Дам, но он продолжал следить за расходами из личного фонда Ришелье, в том числе и огромными ссудами правительству, и это в его обязанности входило, если потребуется, передать Бюльону столовое серебро в качестве обеспечения займа в 200 000 ливров. [278] В 1642 г. перед тем как отправиться к армии под Руссийон, Ришелье сделал ле Маля поверенным в своих делах. К сожалению, многие из документов, касающихся частной жизни Ришелье, которые оставил ле Маль, сгорели в пожаре, уничтожившем парижский Отель-Дье в 1871 г.

Ришелье никогда не спал в одиночестве. В его комнате должен был оставаться хотя бы слуга, и, судя по сплетням, «секретарь» тоже всегда был под рукой. Не совсем ясно, могли секретарь заменять «слугу», но, скорее всего, человек, который спал в комнате Ришелье, принадлежал к медицинскому персоналу, возглавляемому доктором и включавшему аптекаря и хирурга, имевшего в то время статус чуть повыше цирюльника. [279] Возможно, этот человек требовался еще и для того, чтобы читать кардиналу вслух во время приступов бессонницы. Обычно считается, что Ришелье спал с одиннадцати часов вечера до двух-трех часов утра, а затем диктовал секретарю различные документы. Также в это время он составлял или корректировал уже готовые тексты, либо собственноручно делал пометки на документах, на которые собирался ответить утром. Авенель публикует одно письмо Сервьену, написанное под диктовку в Рюэле в середине ночи 4 января 1636 г. «рукой ночного секретаря», в котором даются детальные инструкции по нескольким вопросам, связанным с армией. После таких занятий Ришелье спал еще час или около того, с пяти до шести утра, после пробуждения молился, а затем вызывал своих секретарей. [280] Такая картина нарисована самим Ришелье, и нет причин сомневаться в ее правдивости.