Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович. Страница 39

— Дали б больше, не выпей вы сейчас половину, — недовольно сказал Коровин. — Тащите мешки!

Сержанты шутливо возмущались неблагодарностью командиров, они так старались, можно сказать, пострадали ради общества, а товарищи лейтенанты все-таки недовольны, с хитрецой посмеивались сержанты, сбрасывая мешки…

Тревожный чемоданчик

В свое время Белоус переборщил с совещаниями, сам признал, теперь и Терехову предстояло убедиться в неуместности офицерских тревог.

Кто отрицает, неплохо время от временит проверить, быстро ли «Уралы» отвезут офицеров в полк, успеют ли вернуться для немедленной эвакуации офицерских семей, сколько нужно времени поднятым с постели командирам, чтоб появиться в казармах, все это серьезно, если действовать с головой и без дурацкого усердия.

После пятой подряд утренней тревоги событие перестало расцениваться как важное, после десятой — как необходимое, а еще через пару дней сошлись на том, что это скучная комедия, инсценировка неусыпной бдительности, приказ, рассчитанный на глупцов, чистейшей воды идиотство, чтоб служба медом не казалась…

Часам к шести утра солдаты-посыльные колотили в двери.

Полковая тревога, «Уралы» ждут у столовой, всем срочно прибыть в полк.

Не позавтракав, застегиваясь на ходу, бежали, торопливо карабкались в кузов. В утренней темноте ревели моторы, в клубах выхлопных газов грузовики быстро отъезжали, буксуя на заснеженной дороге.

Рекордное время установили на четвертый день, Терехов довольно покрикивал, быстрее товарищи, бегом в казармы, поднимайте солдат, действуйте, действуйте…

Через две недели после начала эксперимента «Урал» появился перед штабом в обычное время, к восьми тридцати. Это означало, что разбуженные в шесть офицеры собрались у столовой к восьми, как ни в чем не бывало, как если бы тревога и не объявлялась…

— Что страшнее дурака? — саркастически вопрошал майор Корх. — Дурак с инициативой! А дурак с разумной, как у нас говорят, инициативой просто опасен.

Офицеры горько усмехались.

К тому, что майор Курицын дурак, относились как к должному, как к полковой изюминке, но такой инициативы не ожидали даже от него…

Утром вздохнули с облегчением.

Терехова с начальником штаба вызвали зачем-то в дивизию, тревоги не было. Но, приехав на службу, офицеры похолодели — в отсутствие подполковника майор Курицын будет исполнять обязанности командира полка.

— К нашему берегу, что ни щепка, то говно! — передавали реакцию на это событие майора Асаева.

Вещие слова, согласился полк, ждите теперь чудес…

Чудеса не заставили себя ждать.

Вечером майор Курицын вызвал офицеров по тревоге.

Кляня все на свете, лезли в «Уралы», неостроумно матерились, кончились утренние, начались вечерние тревоги, с ожесточением швыряли на железный пол кузова тревожные чемоданчики.

По тревоге каждый офицер должен иметь при себе такой чемоданчик. Полагалась смена белья, бритвенный прибор, сухой паек на сутки, иголка, нитки, сапожная вакса и еще масса мелочей, никто толком не знал, длинный список, опись содержимого, был наклеен изнутри на крышке.

Инициативный офицер, майор Курицын, важно вышел из кабинета, нетерпеливо и строго постучал по столу, требуя внимания, и объявил цель учебной тревоги.

Проверка тревожных чемоданчиков!

— В боевых условиях мелочей не бывает! — серьезным тоном говорил Курицын. — Если у офицера не оказалось бритвы, то его неряшливый вид может разлагающе подействовать на личный состав. А морально разложившееся подразделение небоеспособно! Все находится в диалектической связи!

В половой связи, громко вздохнули в задних рядах, невесело рассмеялись, майор Курицын повысил голос:

— Прекратите ребячество! Прошу всех по очереди подходить к проверочной комиссии и предъявлять чемоданчики в открытом виде!

Картина выяснялась катастрофическая.

В лучшем случае, внутри находилось несколько разрозненных предметов туалета, запасные портянки, солдатские ложки, один-два карандаша, ерунда, ненужная в домашнем хозяйстве.

У лейтенанта Янича, кроме пустой кобуры, в чемоданчике не было ничего.

Курицын торжествовал.

— Вы воочию убедились в необходимости регулярных проверок! Расхлябанность в армии недопустима! Я поставлю вопрос перед подполковником Тереховым! Боеготовность офицеров близка к нулю!

Обозленные, возвратились домой в первом часу ночи.

Но вернулся Терехов, и о тревогах забыли, как их и не было, жизнь вошла в колею…

Дурацкий обычай

Вопреки опасениям, трубы лопнули только в казарме Алексеева.

Капитан нашел, конечно, выход, установил в казарме железные печки, дневальные раскочегарили их докрасна, было даже гораздо теплее, чем у других. Одно огорчало Оверьянова, занятия проводились вокруг печек, солдаты азартно подбрасывали поленья, страдало качество уроков, озабоченно ворчал майор.

Лейтенанты и Алексеев сидели без дела в каптерке.

В казарме темно, за окнами валил густой снег, слой льда на стеклах не пропускал тусклый свет зимнего утра.

Нагрянувший Оверьянов делал суровые складки у рта, безнадежно покачивал головой, удрученный развалом дисциплины…

— Партия и правительство проводит кампанию в пользу специализации, — с оттенком пафоса говорил Панкин. — И офицеры батареи, верные помощники партии, решили, товарищ майор, внести свой вклад в дело борьбы с дилетантизмом.

Почему занятия со своим взводом каждый должен проводить сам за себя, келейно, не логичнее ли, чтобы наилучшим образом политически подкованный офицер батареи, в нашем случае лейтенант Курко, занимался в Ленинской комнате сразу со всеми, а остальные командиры в этот момент смогут повышать свой идеологический уровень, совершенствовать военные знания или, скажем, углубленно изучать материалы очередной сессии.

— Вы очень хорошо устроились, — не нашелся как возразить Оверьянов. — Самоустранились от занятий, и вообще батарея стала неуправляемой! Смотри, Алексеев, играешь с огнем!

Майор зашел в комнатушку Панкина, командира взвода управления начальника артиллерии полка, таков был полный титул лейтенанта. Один из редких добросовестных офицеров, хвалил его Оверьянов. Минометчики ехидно кривили губы, известно, чем очаровал начальника хитрюга Панкин, поит Гнома потихоньку у себя в каптерке и поддакивает, очень просто, чего не сделаешь для спокойной жизни…

Панкин достал початую бутылку, налил себе и, побольше, Оверьянову, поставил на стол тарелку с маслом и соленым огурцом, распечатал пачку чая.

Под неодобрительным взглядом лейтенанта майор проглотил, не разжевывая, кусок масла и выпил водку.

Это был популярный, но антинаучный метод. Масло, якобы, обволакивало стенки желудка и препятствовало опьянению. Но, во-первых, когда оканчивалось предохранительное действие масляной пленки, выпитая водка внезапно атаковала организм и человек резко, неконтролируемо пьянел. А, во-вторых, зачем тогда вообще пить, пьют-то с определенной целью, чтоб охмелеть, а пить, чтобы только изо рта воняло, глупо.

Майор, видимо, науке не доверял, упорствовал в заблуждении.

Поставив пустой стакан, он набил рот сухим чаем, начал вдумчиво жевать, стараясь выделять побольше желудочного сока, делал частые поцелуйные движения, высасывал плотную массу во рту.

Панкин и тут был сторонником другого, более радикального способа отбития водочного запаха. Найдя на полке бутылку с замасленной этикеткой, налил полстакана подсолнечного масла и медленно выпил, полоща рот.

Зазвонил телефон. Давай в штаб, сказали в трубку, быстро, дембель под угрозой…

Панкин на ослабевших ногах кинулся вон из каптерки…

Будет ли выполнено постановление правительства, или командование плюет на советские законы?

Ответ должен быть однозначным и немедленным, от него зависит отношение офицеров к своим обязанностям, распалялись лейтенанты, собравшись в комнате совещаний.