Игра (СИ) - Кобзева Эльвира Юрьевна. Страница 23

А тут все как в беззаботном детстве: просто медленный танец, просто двое, просто очень близко… Андрей прижал меня к себе очень близко. Я уткнулась носом в его огромное плечо. Его руки сомкнулись на моем теле в области задних кармашков на джинсах. Сомкнулись сильно, не давая мне возможности для оценки вариантов его поведения. Вариант был только один: я принадлежу ему здесь и сейчас. Сильный мужчина, который решает за меня, что я должна сделать — это моя слабость. Вот только беда: я не умею долго позволять кому-то что-то решать за меня. Поэтому, когда мои руки ответили на его прикосновения, это был мой выбор. И не потому, что он сильнее и заставляет меня, а потому, что я заметила, как Кот вернулся на веранду и наблюдает за нами. Мне почему-то захотелось, чтобы он видел нас, видел, что мы делаем, видел как мы близко. Это было по правилам: я его злила и заводила одновременно. И это было как бальзам для моей кровоточащей вновь открывшейся раны, которая раздирала мне сердце пополам. Я любила и ревновала. И мне хотелось, чтобы он тоже ревновал. И он ревновал.

Я знала, что поцелуя у меня с Андреем не будет. Как только наши губы едва соприкоснулись, Кот уже был рядом:

— Прошу прощения у дамы, что отрываю ее от столь горячего кавалера, но я вынужден этого «кавалера», — прозвучало язвительно, — у нее похитить. Андрюх, — уже обращаясь к нему, — помоги мне Машку домой отвезти. Ее там совсем развезло, опять истерика… Короче, она там в туалете… Достань ее оттуда, а я сейчас приду…

— А Катя… — заикнулся было Андрей.

— Даму твою я не брошу, не переживай за нее. Я с ней дотанцую и мы спустимся. Просто помоги мне Машку успокоить, она меня посылает опять…

Андрей ушел от нас недовольный. Кот мало чем от него отличался. Так же сильно он прижал меня к себе. Только я заметила, что при этом ему хочется причинить мне физическую боль.

— «Опять»? — с издевкой переспросила я. — Что значит «опять посылает»?

— Ты же догадываешься, что у нее со мной жизнь непростая?

— Догадываюсь.

— Кать, это что такое?

— Что? Ты сейчас о чем? — я притворилась блондинкой.

— Что это за хрень? Что ты с ним делаешь?

— Ты про Андрея? Ничего я с ним не делаю. С вами ужинали. Чисто по-семейн…

— Что. Ты. С ним. Делаешь? — злобно отчеканил Кот, глядя мне прямо в глаза.

— Эй-эй, сбавь обороты, — я тоже сменила тон. — Сегодня 16-е июня с утра было. Свои права ты будешь мне 30-го предъявлять, т. к. именно на этот день у нас с тобой уговор. А пока что я — свободная женщина, не обремененная штампами в паспорте. И твое поведение в данный момент меня что-то пугает. И я думаю: а не пора ли нам остановиться? Ты же помнишь уговор: у тебя своя жизнь, у меня — своя. Если что, так сразу точка…

Сказала, и сердце замерло. Его поведение говорило мне о том, чего я больше всего в жизни хотела: он не просто хочет меня, у него что-то там внутри еще осталось, еще живет, еще дышит и он… ревнует. Да-да, тоже ревнует! Но если он сейчас очнется и тоже это поймет, и вся наша игра прямо здесь и сейчас вот так бездарно закончится, я умру. Я только что осознала, что, скорее всего, прийти в себя после этого, мне уже никогда не удастся. И безболезненного выхода из ситуации для меня, увы, нет.

Он очнулся и… улыбнулся. Я получила очередной выстрел в голову. Стрелять в ответ сил не было. Кот просто убил меня:

— Прости, детка. Просто Машка меня завела. Просил ее не пить — не умеет. А Андрюха — наш человек. Мы с ним так зажигали… И он в курсе почти всех моих… Ну, ты поняла, — он говорил это и улыбался. — И, кстати, мы с ним иногда уезжаем в Москву, снимаем телочку одну на двоих и… Если ты не против, можем как-нибудь к тебе в гости вдвоем приехать… Меня просто бесит, что я тебя для себя разогреваю, и осталось совсем недолго ждать, а он тут пытается сливки снять…

«Ноги, мои ноги, не подкашивайтесь так предательски!», — мысленно молила я. — «Держите меня, не дайте мне упасть…»

— Я не против. Просто мне твой тон не понравился, котик. Я всегда «за». Двое любовников это всегда лучше, чем один. Буду ждать вас в гости…

Он что-то еще говорил, но я не слушала. Мы спустились вниз, где нас уже ждал Андрей. Маша сидела в такси на заднем сидении. Я сразу же шмыгнула вперед, к водителю, предоставив этим альфа-самцам самим поддерживать свою чертову родственницу в ее несчастье. Я больше не терзалась двойственностью чувств по отношению к Маше. Я просто ее ненавидела. Неважно за что: то ли за то, что она сейчас на том, месте, которое могла бы в его жизни занимать я, то ли за то, что я сама лишила себя этого места по собственному желанию много лет назад — неважно. Ненавидеть Кота, за то, что он только мне наговорил, я не могла. Я его любила. Люблю. А ее ненавижу. И все. Точка.

— Андрей, — обернулась я назад, — как насчет кофе на набережной, после того, как мы с тобой супругов домой проводим?

— Угу, — кивнул он мне в ответ довольный.

«Съел?!», — говорил мой взгляд, которым я удостоила Кота.

Съел. Вот сиди и переваривай теперь.

Я могла уйти… и забыть обо всем. Начать все сначала. Собрать все свои вещи и исчезнуть. Оставить только эту невыносимую боль внутри и выйти за нее замуж. И я точно знала, что она всегда будет со мной и никогда не покинет меня, пока я жива.

Я могла уйти… и забыть обо всем. Показать свою гордость и спрятать свою досаду. И потом грызть стены, рыдать, рычать и метаться в темной комнате в бессильной злобе что-либо изменить раз и навсегда.

Я могла уйти… и забыть обо всем. Делать вид, что я живая, просыпаясь каждое утро, и не видя никакого смысла делать следующий вдох. А потом каждый раз сдерживать стон на выдохе…

Я могла уйти… Но я осталась. Я не против. Я же только «за». Я не мазохистка. Я — эмоциональный самоубийца.

17. Я не из тех, кто возвращается

Кофе мы пить не стали. Мы просто пошли гулять по ночному городу. Жара была уже такой сильной, что даже ночью, когда солнце скрывалось, жар не отпускал город. Улицы и дома были раскаленными. Спасения не было нигде. Но все же после заката дышалось легче, и ночные улицы были оживленными.

Андрей просто держал меня за руку, пока мы шли, и разговаривал со мной. И ничего не было в этом разговоре, что заставляло бы меня напрягаться, играть и притворяться. Мне не нужно было ничего выдумывать о себе, врать и не договаривать. Было удивительно легко мне рядом с этим фотографом. Он спрашивал меня о моей прошлой жизни, о моем детстве, о моем первом мужчине (тут я благоразумно решила не вдаваться в подробности имен, но Кота живописала ему очень натурально). Зная, всегда помня, что нельзя потенциальному будущему мужчине рассказывать обо всех предыдущих, я рассказала все в подробностях. Словно желая с самого начала поставить самую низкую планку в наших отношениях.

Когда небо уже начинало светлеть, мы оказались возле старого причала — местного пляжа. Днем здесь яблоку негде упасть, но сейчас корме нас тут не было ни души. Мне все еще было жарко.

— Искупаемся? — вдруг спросил меня Андрей, а потом добавил: — И только не говори, что у тебя нет купальника.

— У меня нет купальника. Но мы все равно искупаемся, — ответила я и подошла к нему.

Он поднял руки, чтобы я сняла с него майку. Потом он снял мою. Если бы мы играли в карты на раздевание, шансы у нас были бы равные. Ни у меня, ни у него, ни под майками, ни под джинсами и шортами не было ничего. Он зашел в воду первый. Быстро, почти бегом. Нырнул сразу. Сделал несколько гребков вперед, а потом повернул обратно. Я смотрела на очертания его мощных огромных плеч над водой. В розовых лучах начинающего восхода, он был великолепен. Почти в пяти шагах от меня, по пояс в воде, он протянул мне руку:

— Иди ко мне, девочка моя, не бойся.

Девочка моя… От этих слов я таяла. Вот только когда они срывалось с других губ…

— Я не боюсь, — ответила я и вошла в воду.

Когда я прижалась к нему, я вдруг поняла, что вся дрожу. Он прижал меня к себе. Я почувствовала, что он готов: там, внизу, в воде — прижимаясь к нему еще сильнее.