«Шоа» во Львове - Наконечный Евгений. Страница 38

В тот день во Львове передавать власть от вермахта и вводить в Галиции немецкую гражданскую администрацию приехал губернатор Ганс Франк. Ровно через месяц после начала оккупации Львова немцы принялись административно обустраивать западноукраинские земли. Утверждения Йонеса, что немцы предоставили украинцам какую-то «широкую внутреннюю автономию», не отвечало действительности. Неожиданно для украинского общества было оглашено о присоединении Галиции к Генеральному губернаторству («Generalgouvernement»). Под таким удивительным названием гитлеровцы организовали в 1939 году на оккупированных польских территориях тоталитарную административную структуру, как своеобразную колонию Германии. До сих пор в Генеральную губернию входило четыре области — дистрикта: Варшавская, Краковская, Радомская и Люблинская. В конце июля 1941 года в Берлине решили к Генерал-губернаторству, а не к «Рейхскомиссариату Украина», присоединить еще дистрикт Галиция. Одновременно на территории Галиции были введены оккупационные польские злотые.

Губернатор Франк, который имел постоянную резиденцию в Кракове, проявил большое удовлетворение расширением своих колониальных владений за счет плодородия украинской земли. Дистрикт Галиция («Distrikt Galizien») давал столько сельскохозяйственной продукции, сколько вышеперечисленные четыре этнически польские дистрикты вместе взятые. Значение этого факта было очень существенным. Собственно в природной неравноценности качества грунтов лежит одна из главных причин бывших украинско-польских конфликтов, о чем стеснительно редко говорят польские историки. А именно тут лежит ключ к пониманию украинско-польского антагонизма на протяжении столетий. Польская этническая территория является довольно бедной от природы: «piasek i lasek» (песок и лесок). Вот почему наши западные соседи беспрестанно с жадностью зарились на украинский чернозем… В представлении поляков (и немцев тоже) Украина вырастала до мифического «Эльдорадо», становилась для них райской страной, которая оплывает молоком и медом. Восемнадцатилетний польский поэт Трембецкий писал: «Witaj, kraino mlekiem płynąc і miodem!» (Приветствуй, край текущий молоком и медом!). Аналогичная по тематике поэзия известна и в российской литературе:

Столетиями польские короли пытались закрепить польский этнос в Галиции, на Волыне и Подолье, но напрасно. Стойкое сопротивление автохтонов не допустил до этого. В частности, Галицийский край, хотя и пережил некоторых этнических потерь, как был, так и остался, несмотря на намерения, украинским, а не польским. Польские поселенцы составляли тут не более 25 %.

Присоединение в августе 1941 года дистрикта Галиция к генерал-губернаторству вызвало возмущение и протест со стороны украинского общества и радостное утешения среди польского. И одни, и другие, ослепленные ненавистью, забывали, что присоединение немцы осуществили в своих собственных интересах, которые никак не совпадали ни с украинскими, ни с польскими стремлениями и надеждами. В перспективе украинцев и поляков, согласно тайных гитлеровских планов, должны были из Галиции выселить, потому что эта территория подлежала германизации и присоединению к Рейху.

— Нас опять возвращают под Польшу, — жаловался повар Матиив в разговоре с отцом.

В то время повар каждое воскресенье приходил к нам в гости. Веселые шахматные турниры давно прекратились — еврейским мужчинам было не до развлечений. Однако неугомонному Матииву, который всю жизнь любил всякие азартные игры, удалось, вместо команды шахматистов, создать компанию картежников. Собирались они по воскресеньям, чтобы, как сами говорили, «резаться в шестьдесят шесть» и «убить время».

За картежным столом также обговаривались жгучие политические новости. Когда зашел разговор о присоединении Галиции к Генерал-губернаторству, дядя Каминский с неприкрытым злострастием заметил, что, видишь ли, немцы также не признают Галицию украинской территорией, как и поляки. Тогда возле церкви св. Юра я услышал украинский вариант модного анекдота: «Немцы всех удовлетворили: евреям дали воши, полякам — гроши (мелкая монетка), украинцам — полицию, а себе забрали Галицию». Евреи к этому событию отнеслись безразлично. Правда, Малка Блязер, сообщила моей маме, что теперь, когда исчезли границы, она, вероятно, будет иметь возможность общаться с сестрой, которая проживает в Варшаве. Однако сумасшедшее развитие событий наполнилось таким драматизмом, что львовским евреям стало не до гитлеровского административно-территориального деления.

Неожиданно с фронта к брату приехал Михаил Щур. Прибыл он из воинского лазарета, на один день, по дороге в тыловой госпиталь. Он не был ранен, но его лицо имело зловещий серый цвет, глаза глубоко впали. Выглядел скверно.

Батальон «Нахтигаль», который он называл не иначе как легион, брал участие в тяжелых боях под Браиловым, на подступах к Киеву. Обороняла Браилов отборная дивизия НКВД и бои там были ожесточенные. «Меня, — рассказал Михаил, — вместе с другим стрельцом послали в разведку. Наше задание было рискованным: выяснить, где находится штаб дивизии противника.

Мы осторожно углубились в редкий лес, рельеф на Винничине волнистый — то холмик, то равнина. Предполагали, что штаб находится в одном из оврагов. Так и было. Мы нашли тот овраг, в котором находился штаб противника. Там стояла прикрытая ветками штабная автомашина с радиоантенной. Оттуда, из оврага, вверх тянулись телефонные провода, туда подъезжали связные на мотоциклах.

Задание свое мы выполнили, оставалось незаметно выскользнуть назад. На обратном пути, когда, пригибаясь, перебегали какую-то полянку, нас все таки заметили. Завязалась перестрелка. Мы побежали, а за нами посыпался град пуль. Одна из них догнала моего товарища и он упал с простреленной навылет головой. Я побежал дальше, понимая безнадежность своего положения. За мной гналось около двух десятков «бойцов». Шансов на спасение не было. А сдаваться в плен нельзя. Мы все знали, что солдат с сине-желтыми нашивками на плечах рукавов комиссары расстреливают сразу.

Выбежал я на какую-то заболоченную низинку, глядь, между камышом блестит озерцо. Там, на Винничине, по низинам раскидано немало таких прудов. Слышу, погоня приближается и вот-вот меня догонят. Решил, что тут мне пришел конец. В последний момент вспомнил казацкую хитрость, о которой в юности я читал в повестях Чайковского. Мгновенно сорвал толстый стебель камыша и нырнул с ним в озеро.

Плечами лег на глинистое дно, а через камышину стал дышать. Погоня прочесала окрестные кусты и, не найдя меня, помчалась дальше. Я хотел было уже вылезти из воды, когда слышу что подошла новая группа солдат. Неспеша на берегу они разложили костер и начали варить кашу. Один из кашеваров подошел к тому месту, где я спрятался, зачерпнул воду. На мгновение наши взгляды встретились, но он, к счастью, меня в воде не рассмотрел, хотя я его четко видел. Наверно меня спасла тень вербы.

Лежу под водой, однако отчетливо слышу, что делается вокруг. Солдаты поужинали и уселись возле костра покурить. А я лежу на дне пруда и замерзаю. И еще эти проклятые пиявки кружат около лица. Наступил вечер, солдаты разговаривают и, как назло, долго не ложатся спать. А меня от холода начала пронимать дрожь. Почти пол ночи пришлось пролежать в воде, только где-то под утро выбрался из пруда и крадучись отползти. Тело полностью задубело, голова шла кругом, еле я добрался к своим.

Хлопцы, увидев в каком я состоянии, бросились на помощь. Крепко растерли все тело с ног до головы… Напоили чаем с ромом, переодели в сухое. Командир приказал отправить в лазарет. Доктора боялись, что у меня началось воспаление легких, но у меня обнаружили воспаление почек. Не знаю что лучше. Теперь имею направление в госпиталь в городе Франкфурт. Надеюсь, там меня поставят на ноги».