«Шоа» во Львове - Наконечный Евгений. Страница 56

Наш дальний родственник из Мостиски Павел поддался общей моде и принялся за коммерцию. Начал торговать женской обувью. Когда Павел появлялся у нас, то своей энергичностью, остроумием, рассказыванием различных историй вносил струю развлечения в повседневную мрачную жизнь. Спел он нам актуальную песенку-пародию о спекулянтах:

Во Львове была острая нехватка кожи, потому что немцы забирали себе все. Городская обувная фабрика, по-немецки «Schuhfabrik», перешла на выпуск обуви из дерева, так называемых «деревняков», «древняков». Летом в деревянной обуви еще можно было как-то ходить, но зимой не было сил. Я сам летом ходил в «деревняках». Подошва изготавливалась из мягкого дерева, а верх — из свиной кожи или плотной ткани. Для гибкости подошва разделялась на две неравные части там, где начинаются пальцы. Слабым местом такой обуви было соединение между двумя частями подошвы. Характерный звук при ходьбе «деревняков» напоминал молотьбу цепом по доске.

Поговаривали, что немцы стремятся, чтобы все аборигены ходили в «деревняках», однако вопреки немцам зажиточные львовяне — как мужчины, так и женщины — демонстративно носили высокие блестящие кожаные сапоги, которые называли «англиками» (английскими). На обувной фабрике польское подполье совершило диверсию и цех «деревняков» полностью сгорел. Распространился слух, что жандармы в трамваях делают облавы, вынуждая женщин, одетых в «англики», отдать сапоги, а взамен дают им «деревняки». На «Кракидалах» сразу же была сочинена сатирическая песенка на эту тему, в которой фигурировали «бомбовцы» (так называли немецких жандармов) и «моя тетушка» («цьоця»). Приведу для колорита несколько строк из этой песенки:

Павел уловил коньюктуру на женскую обувь и начал возить из Кракова во Львов модельные туфли. В Кракове была в продаже женская обувь. Добавлю, что в то время раздобыть мужскую обувь было значительно легче. На «Кракидалах» всегда можно было купить военные ботинки. Занимался коммерцией Павел не один, а со своим другом Максимом. Шустрый Максим запасся документом, что он обучается на курсах профессиональных лесников. Такой же «аусвайс» каким-то образом достал и Павел. Вдвоем они начали ездить поездом Львов-Краков и обратно. На железнодорожных вокзалах пассажиров и их багаж проверяла специальная железнодорожная полиция «Bahnschuzpolizei». Контингент «баншуцов» в основном состоял из поляков. Длительное время Павел и Максим возили небольшие партии обуви и им как-то удавалось не привлекать к себе внимания «баншуцов».

Однажды краковский продавец, с которым они имели дело, предложил приятелям большую партию женской модельной обуви. Предложение соблазняло: одноразовая прибыль обещала быть высокой. Сложность заключалась в перевозке. Объемистый багаж невозможно было утаить. Приятели решили рискнуть, придумав хитромудрую уловку. На вокзале в Кракове через пропускной пункт первым пошел разговорчивый Павел. Он нес большой чемодан, и ему приказали сразу его открыть. Увидев новенькие женские туфли «баншуцы» загорелись конфисковать их. Но сразу разочарованно остановились — все туфли были на левую ногу.

— Что ты с ними будешь делать? — спросил удивленный немецкий жандарм, который был старшим на посту.

— Попробую часть левых переделать на правые — «aus links nach rechts», — ответил смиренно Павел.

Немец сплюнул, поляки — «баншуцы» рассмеялись от такой глупой затеи. Павел хорошо поставленным львовским диалектом, от которого поляки растаяли, сказал, что может что-нибудь и выйдет. «Баншуцы» уговорили жандарма пропустить симпатичного львовского чудака. Павел тут же притаился в углу первого вагона и не показывался до начала отправления поезда.

А посадка продолжалась. Под конец ее к пропускному пункту подошел со своим чемоданом Максим. Когда «баншуцы» его открыли, обнаружили, что он тоже полон женских туфель, но на правую ногу. Жандарм понял, что таким способом его обвели вокруг пальца, а «баншуцы» рассмеялись от проделки львовских гуляк. Максима пропустили. На львовском вокзале, согласно договоренности, приятели поменялись местами. Первым с правыми туфлями на контрольный пункт пошел Максим. Львовский жандарм удивился, зачем ему одни правые туфли, но тот объяснил, что он «arme Student» будет переделывать «aus rechts nach links». Сбитый с толку жандарм пропустил его, и Максим, как можно быстрее исчез из территории вокзала. Когда в конце проверки поезда появился Павел с чемоданом туфлей на левую ногу, — жандарм впал в ярость. Он продолжал давать ему пощечины по лицу, а тот все монотонно говорил «ich bin arme Student» и покорно, как Швейк, стоял, не уклоняясь от оплеух. Согнав злость, жандарм рассмеялся и приказал «бедному студенту» немедленно убраться вон и больше не попадаться на глаза. Так друзьям удалось провернуть свою сделку.

Павел был мастером рассказывать житейские истории, которые ему встречались. Одна из них, связанная с убийством евреев, наиболее мне запомнилась. Однажды Павел приехал откуда-то из околицы Брюхович, где у него был торговый партнер по имени Иван, очень грустный. «Какими зверями бывают люди в наше время», — начал он свой рассказ. — Вчера к моему Ивану утром пришел полицейский из их же деревни. У односельчане об нем было нехорошее мнение. Еще до войны он был замешан в уголовщине, не гнушался и разбоем. С приходом немцев хотел попасть в украинскую милицию, но его туда не взяли. Зато немцы с охотой приняли его в свою полицию.

— Бери три лопаты и иди со мной, — приказал Ивану полицейский.

— Я взял лопаты и пошел с ним, — продолжал далее Иван. — Пришли на опушку, когда смотрю — к дереву привязаны две голые женщины. Они имели беззащитный, жалкий вид. Видимо, простояли целую ночь в голоде и холоде. Полицай объяснил, что это еврейки, которые убежали из эшелона в лагерь. Немцы перед посадкой в вагон раздели их, что бы не убежали.

— Я их поймал, — похвастался полицай.

Женщины жалобно скулили, словно маленькие дети. Выглядели как дочь с матерью. Полицейский отвязал их, вручил по лопате и приказал копать. Одну лопату дал мне и приказал тоже копать яму. Сгоряча, — рассказывал Иван, — я принялся копать, но опомнился и спросил — зачем мы копаем?..

— Могилу для жидовок, — объяснил полицай. — Немцы приказали мне порешить их самому.

— Не буду я копать, — сказал я и бросил лопату.

Полицай направил на меня винтовку.

— Копай!

Я перекрестился и сказал:

— Можешь меня застрелить, но для живых людей я копать могилу не буду.

Я видел, у него было намерение выстрелить, но дома знали, что он меня забрал и, наверно, поэтому побоялся.

Старшая еврейка изнеможенно повалилась, она только тихо плакала. Молодая встала на колени, вся дрожит от страха и холода и умоляла:

— Господин полицейский, не убивайте нас, мы вам ничего плохого не сделали. Отпустите нас, мы тихонько себе пойдем.