Последний пророк - Вуд Барбара. Страница 40

Помня, что жена Уилера из племени навахо, Фарадей спросил:

— Среди этих людей есть христиане?

— Ха! Вы что? Вы о моей жене? Господи, она не христианка. Церковный люд приходит сюда, но они не могут обратить индейцев в христиан. Как можно обратить кого-то во что-то, если не знаешь и не понимаешь того, кого хочешь обращать? Миссионеры не заботятся о том, чтобы понять индейцев. Это тоже досадно, так как они много чего могут предложить.

— О, да, в это я верю, — честно признался Фарадей.

— Белые люди пришли сюда и объявили: индейцы — благородные дикари. Восхищайтесь ими, изучайте их, записывайте их слова, но только не позволяйте своим дочерям выходить за них замуж.

Когда Уилер говорил, Фарадей сразу и не понял, что ковбой описывает его.

— В том, что ты женат на женщине из племени навахо, есть свои преимущества, — продолжал Уилер с ухмылкой на лице. — Мужчине запрещено видеть лицо своей тещи. Этот запрет корнями уходит в далекое прошлое, к одной беспокойной женщине, которая постоянно вмешивалась в брачные дела своей дочери; бедная девушка несколько раз выходила замуж, но ее мужчины уходили от нее, и все из-за ее матери. Тогда великий вождь объявил, что ни один мужчина не может смотреть на свою тещу. По сей день этот запрет строго соблюдается. Если мужчина даже случайно посмотрит на свою тещу, они оба заболевают и умирают. Я женат на Мэри уже десять лет, — добавил он и удовлетворенно вздохнул, — но со дня нашей свадьбы ни разу не видел ее матери.

Он снова сплюнул:

— Конечно, навахи не идеальные. Возьмем, например, их отношение к воде. Мальчишки Пинто как-то после обеда купались в разлившемся ручье. Один из ребят попал в течение водоворота, и его начало затягивать. Те двое… — он кивнул в сторону Джимми и Сэмми, — стояли там и кричали, размахивая руками, но они не собирались спасать своего брата. Спасать кого-нибудь из воды — табу для них. Навахи верят, что вода — их мать и что она лишь потребовала к себе одного из них. К счастью, я был рядом. Я прыгнул в воду и спас ребенка.

Сразу после его слов ночную тишину прервали неожиданные, душу леденящие завывания.

— Господи! — воскликнул Фарадей, а Уилер рассмеялся.

— Это просто койоты, — успокоил его Уилер. — Так они кричат, когда настигают свою добычу.

От странного лая и воя у Фарадея по коже забегали мурашки. Звери кричали, как маленькие ведьмочки, которые мучают свою жертву.

— Фарадей!

Они повернулись и увидели Беттину, она высунула только голову из-за откидной двери палатки. Она как женщина благопристойная, не показывалась перед мужчинами в неглиже. На ее лице был белый крем, а волосы спрятаны под ночным чепцом.

— Что за шум? — закричала она.

— Просто койоты, мэ-эм, — объяснил Уилер. — Скоро, как только начнут есть, они успокоятся.

И в этот момент койоты резко смолкли.

Беттина скрылась в палатке, один из братьев Пинто, которого явно испугал ее внешний вид, сказал что-то своему брату, и они оба разразились бурным хохотом.

Не придавая значения тому, что только что произошло, Фарадей снова обратил свой взор на заброшенные, призрачные руины, разбросанные по всему каньону, они и страшили, и манили его. Ему не терпелось приступить к раскопкам.

— Куда они ушли? — произнес он вслух, имея в виду древних людей, когда-то живших здесь.

— Никто не знает, — пожал плечами Уилер. — Просто исчезли.

Возможно, они и исчезли, подумал Фарадей, но не навсегда. Он пришел их найти.

— Я хотел бы пораньше завтра встать, если вас это устроит.

Уилер посмотрел на него:

— Меня? Я не собираюсь идти туда. Дальше вы уже сами, доктор Хайтауэр.

— О чем вы говорите? Я нанял вас…

— В качестве проводника, это все, — уточнил Уилер, искоса посмотрев на груду валунов и камней на другой стороне плоской равнины. — Я не хожу по их развалинам.

— А где вы собрали коллекцию керамики, о которой мне рассказывали, и какие места вы исследовали?

— Нет места в Юте, Колорадо, Аризоне и Нью-Мексико, которого я не исследовал и частично не раскопал. Но туда я не хожу. — Он развернулся и посмотрел Фарадею прямо в глаза. — И вам тоже не советую.

— Почему?

— Я считаю вас христианином, сэр. Я хочу сказать, богобоязненным христианином, а не тем, кто появляется в церкви, когда его мучает совесть. Вы живете в согласии с Евангелием, я прав? Ни один истинный христианин не ступил бы на нечестивую землю, что простирается по этому каньону.

— Нечестивая?

— Проклятая. Призрачная. Называйте ее, как хотите. Я боюсь этого места.

— Кажется, археологи ничего не боятся.

— Вероятно, они атеисты. Послушайте, мой друг. Один совет от одного богобоязненного христианина другому. Есть причина, по которой это место называют запрещенным. Есть причина, по которой навахи никогда не пойдут туда.

— Языческое суеверие, — не согласился Фарадей с Уилером. Сам он чувствовал, как покалывает его шея, ему снова показалось, как что-то, или кто-то, неуловимое промелькнуло перед ним.

Джон Уилер долго смотрел на Фарадея, пытаясь оценить этого богатого джентльмена из Бостона — высокого и добродетельного, с аккуратно подстриженной бородкой и отлично уложенными волосами, в темном костюме, в рубашке с накрахмаленным воротничком и галстуком. Фарадей был больше похож на проповедника, чем на исследователя. Уилер не стал спорить:

— Делайте, как вам нравится. Но только без меня.

33

Фарадей практически не спал.

Совесть мучила его, он физически боролся с ней, простыня на походной кровати, ночная одежда полностью промокли. Он падал на пол и молился, пока боль не пронзала его колени, потом с трудом вставал. Он молил Бога, чтобы Он направил его, просветил его и опроверг пугающие слова Джона Уилера. Но к рассвету Фарадей не услышал ни какого ответа. Всевышний так же молчал, как в то утро, когда умерла Абигейл.

«Бог испытывает меня, — написал Фарадей в своем дневнике, на странице, датированной 12 сентября 1915 года. Утренний кофе остывал в жестяной кружке. — Он не дает мне легких ответов. Я должен бороться за каждый свой шаг. Ковбой уверен, что развалины посещают призраки. Он сказал, что какое-то несчастье случилось там, что зло по-прежнему существует. Должен ли я идти туда, пройти через это испытание и таким образом найти дорогу к Богу? Или должен повернуть назад и тем самым явить Богу чистоту своего сердца?»

Но он не мог не посетить запрещенное место. Обстоятельно все продумав, он взял свой альбом, карандаши, бинокль, панаму, а также для уверенности маленький томик Библии и направился в сторону каньона. Беттина и Моргана на лошадях, неохотно, последовали за ним. Свояченица отказалась оставаться одна в лагере с Уилером и индейцами, заявив, что прогулка на свежем воздухе пойдет только на пользу ее племяннице.

Под дружелюбным солнцем они исследовали развалины. Фарадей пытался оправдать свои страхи прошлой ночью разыгравшимся воображением. Они находили только стены, камни и песок. Не видели никаких призраков-оборотней, никаких каннибалов.

Но Фарадей все равно был настороже, хотя и не представлял, откуда ждать беды.

Беттина с зонтиком над головой изящно переступала через камни, приподнимая юбку и обнажая высокие зашнурованные ботинки, словно она перепрыгивала через лужи на проспекте Содружества. Моргана, самая драгоценная маленькая фея Фарадея, как эльф, порхала с камня на камень, от стенки к стенке, заглядывая в зияющие окна и дверные проемы, кричала: «У-у!» и смеялась. Ей было всего пять лет, и она ничего не боялась. Чувство любви переполняло сердце Фарадея.

Оставив ее играть на безопасном месте среди валунов, он направился через булыжники и камни. Таинственная привлекательность этого места овладевала им. Настроившись на лирический лад, он рассуждал: «Там, где когда-то ходили люди, теперь ползают только скорпионы и змеи, а в небе над своим гнездом медленно кружит одинокий орел». Заглядывая в зияющие дыры окон и осматривая пустые комнаты, Фарадей размышлял, не так ли чувствовал себя Шлиман, когда обнаружил Трою, или Эванс, когда откапывал величественный дворец в Кноссе.