Последний пророк - Вуд Барбара. Страница 51

Фарадей начал подозревать, что Элизабет страшится своих чувств к нему, и от этого его желание разгоралось еще сильнее.

Ему снилось, что он находится на борту корабля и пьет с офицерами, а Абигейл в каюте умирает от кровотечения. Вероятно, он кричал во сне. Резко сев на кровати, он почувствовал, как чье-то присутствие вдруг окутало его лаской, и по сладкому запаху духов он догадался, что в палатке Элизабет.

Она держала его, когда он кричал, говорила ему какие-то нежные слова и гладила его по волосам. Он не выдержал и зарыдал, бросившись в объятия Элизабет. Все, что так долго копилось внутри, выплеснулось наружу — из-за его тщеславия умерла жена.

А когда слезы иссякли и он уже не мог ничего говорить, Элизабет отошла и, неотрывно следя за ним своими голубыми глазами, сказала:

— А теперь послушайте меня, Фарадей. Рождение ребенка — это всегда риск. Это часть природы. Современная медицина может очень многое, но остальное — в руках Бога. Моя бабушка умерла, родив мою маму, и многие годы мама страдала от угрызений совести. Но она примирилась с этим, и вы должны.

Она вытерла слезы на его лице и продолжила, но уже более нежно:

— Фарадей, вы хороший человек. Вы пришли в пустыню с благородной целью. Не с киркой и топором в поисках золота, как делают многие, а чтобы найти исчезнувший народ. Я не могу думать о более высокой цели.

— Я бы хотел, чтобы все так и было, но, Элизабет, я живу во лжи! Я обманул вас! — Теперь он говорил быстро, чтобы успеть, пока смелость не покинет его. — Вспомните девушку из племени хопи, чей портрет я показывал вам. Я встретил ее в полночь в каньоне Чако. И что-то еще там было — мы были не одни. Некое зло присутствовало там. Элизабет, я боюсь, что дьявол прикоснулся к моей душе! Я страшусь вечного огня проклятия, и мне плохо от сознания, что я умру, прежде чем я найду Бога и получу искупление грехов. Я потерял свою душу в каньоне тех древних людей, и теперь только их потомки, которые прячутся где-то в калифорнийской пустыне, могут найти ее. Я — мошенник! Шарлатан! Я искал индейцев ради спасения своей собственной души, а не как вы — ради сохранения их культуры, просвещения всего человечества. Я искал их ради своих эгоистических целей. Я недостоин вас, а ваши светлые помыслы — меня!

Она прикоснулась к нему.

— Ерунда, — нежно сказала она, — вы не эгоист и думаете не только о себе. Я видела ваши красивые рисунки. В них есть уважение, Фарадей, и восхищение в каждой детали. Их создал художник, страстная натура, который с любовью относится к тому, что делает. Вы этого еще не поняли, Фарадей, но вы такой же, как я. Вы хотите сохранить исчезающие культуры.

Он решил, что должен уехать.

После того как он открыл душу Элизабет, он не мог больше здесь оставаться. Когда за завтраком его новые друзья собрались вокруг костра, он объявил им, что после обеда собирается ехать в Барстоу, где сядет на поезд до Лос-Анджелеса, а оттуда вернется домой. Он чувствовал и гордость за самого себя, и сердечную боль. Два Фарадея Хайтауэр собирали чемодан тем утром: один искал спасения и божеской милости, а второй хотел заключить в свои объятия Элизабет Делафилд.

Его новые друзья выразили сожаление по поводу его отъезда, но они понимали его желание быть со своей семьей. А потом в дверном проеме его палатки появилась Элизабет с солнечным нимбом над головой.

— Пожалуйста, не уезжайте, — попросила она, — не сегодня. Вы можете уехать завтра. А сегодня я хочу вам кое-что показать.

Их глаза встретились, ее просьба льстила его самолюбию.

— Что вы хотите показать мне?

— На самом деле я хотела попросить вас об одном одолжении. Наши фотографии черно-белые, и они не передают великолепной цветовой гаммы наскальной живописи. Я видела ваши наброски, у вас очень тонкое чувство цвета. Как великолепно вы передаете голубой цвет бабочки или бледно-лиловый оттенок гиацинта! Полагаю, это бесцеремонно с моей стороны, но я собиралась попросить вас…

Новое чувство, родившееся в нем несколько дней назад, расцвело в полную силу, когда он представил, как черно-белые картинки озарятся яркой разноцветной жизнью под его рукой.

К своему удивлению и радости, он вдруг понял, что теперь у него в жизни появилась новая цель — работать с Элизабет, искать и сохранять исчезающие культуры.

Он поскакал в Барстоу отправить Беттине телеграмму, что с ним все в порядке, но он задерживается. В лагере его уже ждала Элизабет с флягой воды, походным ленчем и самодельной картой. Они собирались начать работу в этот же день, после обеда, когда было должное освещение.

В узком ущелье они прошли мимо гигантской черепахи, но Фарадей едва обратил на нее внимание, как и на восхитительные белые цветочки под ногами под названием «звездочки пустыни», и ярко-красного мухолова, которого они спугнули из мескитового куста. Его мысли парили где-то высоко над землей.

Он не забыл своих шаманов, как и демонов, которые завладели его душой в Запрещенном каньоне, просто день был таким насыщенным, прекрасным и теплым и Фарадей снова испытывал страсть.

По дороге Элизабет сказала ему, что место, куда они шли, самое ее любимое, оно сохранилось как нельзя лучше, и она хочет разместить его фотографию на обложке своей книги. Но вдруг тишину дня нарушил громкий, эхом отдавшийся треск.

— Что это было?

— Похоже, на гром, — предложила она, но небо над Смит-Пиком было безоблачным.

Второй треск прокатился по склонам горы, и Элизабет воскликнула:

— Это выстрел ружья!

— Боже мой! — Неужели они наткнулись на охотников? Или на преступников, ведь «Дикий Запад» все еще был в памяти людей.

Они держались своей тропы, но шли быстро, потому что выстрелы продолжали звучать и они думали, что, может быть, кто-то попал в беду и ему нужна помощь. Когда Элизабет поняла, что выстрелы раздаются недалеко от ее места с пиктографиями, она ускорила шаг, и как только они повернули за громадный валун, они увидели двоих мужчин с шестизарядными ружьями, которые по очереди стреляли в стену и кричали от радости.

Они использовали наскальную живопись в качестве мишени!

Элизабет издала яростный крик и бросилась на мужчин, высоко взмахнув своей походной палкой. Ее действия были такими стремительными и так обескуражили Фарадея, что он просто остолбенел и не мог пошевелиться. Стрелки тоже были обескуражены: пока она к ним бежала, они открыли рты и смотрели на нее, боясь пошевелиться.

А потом она набросилась на них, обрушив на их головы и плечи град ударов тяжелой палки. Элизабет кричала и ругалась. Они же, упав на спину и подняв руки, пытались защищаться и орали от боли.

— Какого черта с вами происходит, дамочка?!

Она била их до тех пор, пока они не отползли с поляны и не побежали прочь, изрыгая проклятия, а вскоре Фарадей услышал фырканье лошадей и топот удаляющихся копыт.

Тяжело дыша, с красным от гнева лицом, Элизабет бросила палку и побежала к стене. Она с ужасом осматривала стену.

Каждый дюйм был поврежден. От петроглифов ничего не осталось.

Элизабет заплакала. Нежно положив руки на разрушенную стену, она тихонько всхлипывала, потом разрыдалась. Когда она опустилась на землю, Фарадей встал на колени возле нее.

— Я очень сожалею, — пробормотал он, желая обнять ее и в то же время бежать следом за теми двумя, догнать и задушить их. Нежность и гнев сковали его.

— Пропало, — прошептала она, закрыв лицо руками, — все пропало. — Она убрала руки от лица, и взгляд ее полных слез глаз, в которых читался один очевидный вопрос, пронзил Фарадея насквозь, оголив его каждый нерв. — Зачем они сделали это? О, Фарадей, что двигало ими?

Он притянул ее к себе и обнял. Она зарыдала с новой силой, и скоро рубашка на его груди была вся мокрая от слез. Она вцепилась пальцами в его рукава, потом затихла, склонив голову на его груди. Они сжимали друг друга в крепких объятиях.